Добро пожаловать на форум «Клуб любителей детективов» . Нажмите тут для регистрации
Дождались! Стартовали!
Картер Диксон. Серебряный занавес.
Рука крупье двигалась так легко, словно в ней не было костей. Над зелёным сукном она ни одну секунду не была неподвижной, никогда не медлила и не останавливалась. Своей лопаточкой, будто громадной этакой маслобойкой, он собирал карты, перемешивал их, тасовал и сплошным потоком стягивал их по жёлобу в столе. В ля-банделеттском казино все говорили шёпотом. Всё было спокойно; никто не смеялся. За высокими красными занавесками и обитыми кожей красными дверьми над дюжиной столов царила ленивая сосредоточенность. И над всем этим царил монотонный голос крупье у шестого стола:
— Шесть тысяч. Банк? Шесть тысяч. Банк? Банк?
— Банк, — сказал молодой англичанин напротив. Белые и серые карты мягко скользнули по столу — и молодой человек снова проиграл.
Крупье было некогда задумываться. Люди, сотнями сменявшиеся вокруг него за год, не были для него людьми. В голове его была счётная машина; казалось, он слушал её щелчки, следил за бегом цифр и занимал этим всё своё время. И так сильно развились его чувства, что с точностью до сотни франков мог он сказать, сколько денег оставалось у сидящих за столом. Молодой человек напротив был в шаге от разорения.
(Осторожно. Могут возникнуть проблемы.)
Крупье лениво оглядел стол. Игроков было пятеро, все англичане, как и следовало ожидать. Во-первых, светловолосая девушка с пожилым лысоватым человеком нездоровой наружности, очевидно её отцом. Дальше сидел очень грузный человек, похожий на военного, к которому обращались "полковник Марч". Потом — полный и смуглый молодой человек с нахмуренными бровями (англичанин ли?). Ему везло, и каждая тысячная купюра в бумажнике делала его всё довольнее. Ну и был ещё тот молодой человек, проигравшийся в пух и прах.
Молодой человек встал со стула.
Мысли его были ясно написаны на лице. Атмосфера накалялась так, что заговорила светловолосая девушка.
— Уходите, мистер Уинтон? — спросила она.
— Ну да, — сказал мистер Уинтон. Он был благодарен ей за поддержку. Он улыбнулся в ответ: — Не идёт карта. Надо бы пойти попить и помолиться на удачу в следущем круге.
(— Слушай, — думал Джерри Уинтон, — зачем я оправдываюсь? Это несерьёзно. Ты всё равно справишься со всеми проблемами, даже если придётся помучиться. Они все знают, что ты банкрот. Хватит стоять здесь и хихикать как болван, прочь от этого стола! — Он посмотрел в глаза светловолосой девушки . — Ну почему я такая свинья?)
— Пойду попью, — повторил он.
Он бросился прочь от стола, сопровождаемый воображаемым смехом. Смуглый молодой человек поднял туманное лицо и так посмотрел на Джерри Уинтона, что тот разъярился.
К чёрту Ля Банделетт, и баккара (1), и всё на свете.
— Вот, — задумчиво сказал крупье, — молодой человек, у которого будут проблемы с гостиницей. Банк? Шесть тысяч. Банк?
В баре при здании казино Джерри Уинтон залез на высокий стул, заказал арманьяк и швырнул кассиру свою последнюю стофранковую купюру. Его голову наполняли ряды цифр с завитушками на французский манер. Его счёт в гостинице составит — сколько? Четыре, пять, шесть тысяч франков? Он получит его уже завтра, а у него только билет на самолёт обратно в Лондон.
В большом зеркале позади барной стойки появилось новое лицо — толстоватый молодой человек. Незадолго до этого он спустил кучу денег за столом, но даже теперь он любовно погладил свой бумажник, прежде чем отложить его. Он вскарабкался на стул рядом с Джерри и заказал минеральной воды: боже, какие они суровые и мелочные — эти опытные игроки! Он поджёг огрызок сигары, торчавший в уголке его рта.
Затем он заговорил.
— Разорился? — нагло спросил он.
Джерри Уинтон уставился на его отражение в зеркале.
— Я не считаю, — произнёс Джерри, медленно подбирая убийственно холодные слова, — что это касается кого-либо, кроме меня.
— Разумеется, — сказал незнакомец прежним наглым тоном. — Он выпустил несколько клубов дыма из своей сигары и отхлебнул минеральной воды. — Должно быть, это очень серьёзно? Ведь так?
— Если это, — сказал Джерри, обернувшись, — настолько Вас интересует: нет, это не серьёзно. Дома у меня полно денег. Проблема лишь в том, что сегодня пятница, и я не смогу связаться с банком до понедельника. — Хотя это, в общем-то, было правдой, он увидел, что назойливая улыбочка на лице незнакомца стала только шире. — Неприятно, что меня не знают в гостинице. Но это всего лишь неприятность. Если Вы считаете, что что я могу выйти в сад и застрелиться, — ничего подобного!
Собеседник мрачно усмехнулся и покачал головой.
— Да ну? Не верю, не могу поверить!
— Мне всё равно, во что Вы там верите.
— Вам не должно быть всё равно, — спокойно отозвался его спутник. Он поймал за руку сползшего со стула Джерри и продолжил: — Не спешите. Вы говорите, что вы Крёз. Именно: вы Крёз. Не буду спорить. Но скажите мне: а как у Вас с нервами?
— С чем?
— Ну, с нервами. С храбростью, — объяснил собеседник с усмешкой. Джерри Уинтон вновь посмотрел в непримечательное самоуверенное лицо, склонившееся над минералкой. Ноги его были пропущены между ножками стула; его короткая верхняя губа была самодовольно вздёрнута, а пустой глаз нахально подмигивал.
— Я должен Вас спросить, — настаивал он. — Кстати, меня зовут Давос, Ферди Давос. Меня все знают. — Он обвёл рукой толпу. — Как Вы смотрите на то, чтобы заработать десять тысяч франков?
— Неплохая идея. Но я не уверен, что хочу сделать это с Вашей помощью.
Давос и теперь не смутился. — Не надо играть со мной в благородство. Меня это нисколько не трогает, а Вам только хуже будет. Ещё раз спрашиваю: хотите заработать десять тысяч франков? Это ведь покроет весь Ваш якобы несуществующий долг, не так ли? Я в этом уверен. Так хотите или не хотите десять тысяч франков?
— Ну хочу, — огрызнулся Джерри.
— Отлично. Сходите к доктору.
— Что?
— Сходите к доктору, — холодно повторил Давос. — За этими, ну, так сказать, адреналиновыми пилюлями. Нет, я не сошёл с ума. — Он взглянул на часы, показывавшие без пяти одиннадцать. — Идите по этому адресу — хорошенько его запомните! — и там будет десять тысяч франков для Вас. Придите туда ровно через час. Не раньше, не позже. Сделайте всё правильно, и, может, получите ещё больше, чем десять тысяч! Дом два, площадь Сен-Жан, Авеню де Фар, через час. Там и посмотрим, какая у Вас нервная система.
Ля Банделетт (2), "поясок", эта полоса серебристого пляжа вдоль пролива, полон ярко раскрашенных домиков с плоскими крышами, будто городок из фильма Уолта Диснея. Но сам по себе город не представляет из себя ничего особенного. Английское поселение, центр моды и шика, лежит в стороне, за высокими деревья и. Это казино де ля Форе, окружённое тремя громадными гостиницами с весёлым нагромождением ложных готических башенок. Воздух там свеж, открытые экипажи, грохоча, несутся по широким проспектам, а искусство выколачивания денег из беззаботных гостей достигло такого совершенства, что здесь даже во сне проверяют содержимое карманов.
А спят здесь днём. Ночью же, когда в Ля Банделетт открыто только казино, по улицам проходит луч большого маяка на острове. Он ослепляет, а затем гаснет, и так каждые двадцать секунд. Но когда Джерри Уинтон пробирался под сенью деревьев к Проспекту Маяка, луч его расплылся в каплях дождя.
площадь Сен-Жан, Авеню де Фар. Где? И зачем?
Джерри был уверен: в иных обстоятельствах он не придал бы знакомству с Давосом значения. Но сейчас раздражение мешалось с любопытством. Даже если тут есть подвох, десять тысяч франков — не шутки! Подвох есть наверняка. Но какая разница?
Сомнения в нём пробудил дождь. К тому моменту, как он увидел указатель на авеню де Фар, лёгкий шелест капель сменился глубоким шумом, а на нём не было ни шляпы, ни пальто. Но он решил-таки разобраться с делом до конца.
Улицу из роскошных вилл была едва освещена. Жутко тёмная улица. Странно всё это, если не хуже. Полные незнакомцы не спрашивают, крепкие ли у вас нервы и тем более не предлагают десять тысяч франков без причины. К чему бы всё это?..
Тут он увидел Давоса.
Давос его не замечал. Он был впереди, быстрыми короткими шажками идя по призрачной улице. Белый луч маяка светил над его головой, превращая дождь в серебро; Джерри мог разглядеть отблески на его ухоженных чёрных волосах и лёгкий коричневый плащик, что было на нём теперь. Приподняв воротник своего обеденного пиджака, Джерри последовал за ним.
Несколько ярдов спустя Давос замедлил шаг. Он огляделся вокруг и вверх. Слева от него был проход во двор, очевидно — площадь Сен-Жан. Но назвать это "площадью" — большое преувеличение; то был всего лишь тупичок в двадцать футов в ширину и сорок в длину (3).
Две из трёх стен были всего лишь высокими и голыми кирпичными стенами. Третья сторона, правая, представляла из себя фасад высокого дома с наглухо запертыми ставнями. Но дом не был заброшен: в свете круглой белой лампы над дверью была видна латунная табличка с именем доктора. Тихий дом с синими ставнями в глухом тупике — Давос направлялся именно туда.
Окинув всё это быстрым взглядом, Джерри вышел из тупика назад. В струях непрекращающегося дождя белый свет лампы тускнел и мерцал. Давос уже практически подошёл к двери доктора. Внезапно он замер: казалось, он задумался или же что-то заметил, и тут…
Позже Джерри Уинтон клялся, что он отвёл глаза от Давоса всего на секунду. Это было правдой. Фактически, Джерри оглянулся на авеню де Фар позади него и обрадовался, увидев неподалёку фигуру полицейского. Обернуться назад его заставил звук, донёсшийся из тупика, похожий не то на кашель, не то на стон, жутко искажённый шумом дождя; а затем — стук тела об асфальт.
Секунду назад Давос стоял на ногах. Миг спустя он лежал на мостовой и дёргался ногами.
Вновь луч маяка прошёл над головой. Джерри шестью длинными шагами подошёл к Давосу и увидел всю сцену во вспышке этого мгновенного света. Пальцы Давоса всё ещё сжимали, или пытались сдать, туго набитый бумажник, который Джерри видел в казино. Его коричневый плащ теперь совершенно промок. его ноги дёргались на мостовой, поскольку он был заколот в заднюю часть шеи тяжёлым ножом, гладкая металлическая ручка которого составляла четыре дюйма в длину. Затем бумажник выскользнул у него из пальцев и упал в лужу: человек умер.
Джерри Уинтон смотрел и не верил собственным глазам. Неосознанно он подобрал бумажник из лужи и потряс его. Он оглянулся вновь, услышав топот ног, бегущих к тупику, и увидел развевающийся плащ полицейского.
— Стоять! — крикнул тот по-французски. Полицейский, туманная фигура под плащом, подошёл ближе и стал смотреть. Поняв, что лежит на земле, он издал звук, будто его ударили в живот.
Джерри собрался с мыслями, чтобы суметь построить правильные французские фразы.
— Его — этот бумажник, — сказал Джерри, протягивая его.
— Вижу.
— Он мёртв.
— Это вполне очевидно, — согласился его собеседник, фыркнув. — Дайте-ка его мне. Быстро, быстро, быстро! Его бумажник.
Полицейский протянул руку. — Только без глупостей! Знаем мы вас…
— Но я его не убивал!
— Посмотрим.
— Ты что, смеешь думать?..
Он взорвался. Проблема была в том, что всё произошло стремительно. Джерри чувствовал себя как человек, которого хитроумно заставили купить громадную и бесполезную вещь, прежде чем он понял, о чём, собственно, разговор.
Ибо здесь произошло маленькое чудо. Он собственными глазами видел, как зарезали Давоса. Он погиб от прямого удара со спину, тяжёлый нож вошёл по прямой, чуть отклонившись кверху, будто удар был нанесён с самого уровня земли. И в это самое время Давос был совершенно один в пустом тупике, свободном, как коробка из-под печенья.
— Думать — не моё дело, — грубо сказал полицейский. — Я делаю записи и докладываю комиссару. Сюда! — Он встал под освещённый навес входной двери, уставился беспокойным глазом на Джерри и вынул блокнот. — Не будем молоть чепуху. Вы убили этого человека и пытались его ограбить. Я вас видел.
— Нет!
— Я же видел: вы били с ним одни в этом дворике.
— Это так.
— Господи! Сам признаётся! Вы не видели больше никого во дворе?
— Нет.
— Justement. Мог ли убийца приблизиться и не быть замеченным?
Джерри хоть и видел, как холодеет взгляд полицейского, был вынужден признать, что это невозможно. С двух сторон были голые кирпичные стены; с третьей — дом, ни двери, ни окна которого, он мог поклясться, не открывались ни на миг. В секунду, когда он отвернулся, никакой убийца не мог подойти, заколоть Давоса и скрыться. Скрыться было некуда. Это было настолько очевидно, что Джерри не смог придумать достойного оправдания. он был просто поражён.
— Я не понимаю, что случилось, — настаивал он. — Он только что стоял здесь, а потом упал. — Тут ему пришла в голову мысль. — Подождите-ка! Этот нож — его мог кто-то бросить!
В ответ прозвучал сардонический смешок. — Бросить, говорите? И откуда же, позвольте полюбопытствовать?
— Я не знаю, — признал Джерри. Действительно, только голые кирпичные стены и запертый дом, откуда не бросить никакого ножа.
— Обратите внимание на положение ножа! — настаивал полицейский, взывая к логике, — Этот джентльмен шёл спиной к вам?
— Да.
— Хорошо. Мы продвигаемся, — заметил он. — Нож вошёл в заднюю часть его шеи по прямой. Это то направление, где стоите вы. Мог ли он быть брошен мимо вас со стороны входа во двор?
— Нет. Невозможно.
— Нк вот видите. Это абсолютно очевидно, — фыркнул собеседник. — Мне надоело слушать глупые выдумки. Я вас терпел только потому, что вы англичанин, а нам велено хорошо обходиться с англичанами. Но это переходит всякие границы! Я отведу вас в ратушу. Этот бумажник в вашей руке — он протянул его вам и сказал: "Мсье, окажите мне честь, приняв сей предмет"?
— Нет. Он просто держал его в руке.
— Держал в руке, говорите? Зачем?
— Я не знаю!
Джерри помрачнел: история с его проигрышем в казино могла выплыть на поверхность и ухудшить его положение. Внезапно кто-то отпер дверь изнутри. Дверь докторского дома открылась, и наружу вышла светловолосая девушка, которую Джерри видел в казино.
Латунная табличка возле двери гласила: "Д-р Эдуар Эбер". Ниже стояли часы приёма и агрессивное "Говорит по-английски". Позади девушки, вытягивая шею, стоял щетинистый человек средних лет, державшийся с чрезвычайным достоинством. С его свирепого вида очков свисала широкая чёрная резинка, образовывавшая что-то вроде электрической цепи с концами его ухоженных усов.
Но Джерри Уинтон не смотрел на доктора Эбера — он смотрел на девушку. Теперь к её лёгкому меховому пальто добавился платок кремового цвета, охватывавший волосы; в одной руке она держала маленькую коробочку в белой бумаге. Её гладкое, обеспокоенное лицо с длинными, бледно-голубыми глазами, напоминало облик мертвеца, уставившегося на неё с мостовой. Она дёрнулась назад, врезавшись в полицейского. Положив одну руку на плечо доктора Эбера, она указала другой прямо на тело Давоса.
— Это он! Тот самый человек! — вскричала она.
* * *
Мсье Горон, префект полиции (4), был приятным обходительным человеком, знаменитым своими манерами. Преступления, коих в Ля Банделетт было мало, расстраивали его. Но он был неплохим полицейским. В час ночи он был при деле: сидел в своём кабинете в ратуше, рассматривал свои ногти и крутился на скрипучем вращающемся стуле, действуя непрекращающимся скрипом на нервы Джерри Уинтону. Девушка, уже десять раз представившаяся как Элеонора Худ, была настойчива.
— Мсье Горон!
— Мадемуазель? — вежливо откликнулся префект, очнувшись, — и вновь погрузился в задумчивость. Элеонора Худ обернулась и послала Джерри Уинтону отчаянный взгляд. — Я хочу знать, — спрашивала она на чистейшем французском, — зачем все мы здесь находимся: я, доктор Эбер, да и мистер Уинтон тоже, если на то пошло. — На этот раз она тепло улыбнулась ему, как старому знакомому, что подняло бедняге настроение. — Зачем? Мы двое, по крайней мере, — не свидетели. Я уже Вам объяснила, почему я была в доме доктора Эбера.
— Отец мадемуазель, — пробормотал мсье Горон.
— Да. Он болен. Доктор Эбер лечит его уже несколько дней, а этим вечером у него в казино опять случился удар. Мистер Уинтон может это подтвердить.
Джерри кивнул. Старик за столом, ещё тогда подумал он, определённо выглядел больным.
— Я отвела отца обратно в нашу гостиницу — "Бретань" — в половине двенадцатого, — продолжала девушка с напором. — Я попыталась дозвониться до доктора Эбера по телефону, но не смогла. Поэтому я пошла к нему домой; это совсем недалеко от гостиницы. По пути я увидела этого человека, которого Вы называете Давосом. Мне показалось, что он меня преследует. Мне чудилось, что он всё время смотрит на меня. Вот почему я сказала "Это он", когда увидела его с распахнутыми глазами на мостовой. Его глаза не моргали, когда в них бил дождь — жуткое зрелище. Я была расстроена. Вы же не вините меня в этом?
Мсье Горон пробурчал что-то сочувствующее.
— Я добралась до дома доктора Эбера около без двадцати двенадцати. Доктор Эбер уже лёг, но он согласился пойти со мной. Я ждала, пока он не оденется. Мы вышли и увидели у дверей то, что Вам известно. Пожалуйста, поверьте, что это всё, что я об этом знаю.
У неё был поразительно выразительный голос и характер. Несмотря на волнение, её сбивчивая речь была очень убедительна, и чудилось, что Давос здесь, совсем рядом, лежит в луже, изредка освещаемый вращающимся лучом. Она кратко добавила по-английски, глядя на Джерри:
— Он был мерзкой маленькой тварью; но я ни на сколько не верю, что его убили вы.
— Спасибо. Но почему?
— Я не знаю, — просто сказала Элеонора. — Это не могли быть вы.
— Вот теперь логично! — крикнул мсье Горон, хлопнув по столу. Его вращающийся стул аж заскрипел от удовольствия. В кабинете было много ламп и насквозь пропахло креозотом. На столе перед мсье Гороном лежал мокрый бумажник Давоса и (почему-то) круглая коробочка, обёрнутая бумагой, которую несла Элеонора Худ. Мсье Горон не говорил с Джерри, не смотрел на него; он вёл себя так, будто никакого Уинтона перед ним не было.
— Но, — продолжил он, вновь становясь серьёзным, — вы ведь простите меня, мадемуазель, если я вернусь к медицинским вопросам? Вы говорите, что доктор Эбер лечил Вашего отца?
— Да.
Мсье Горон указал на коробочку на столе.
— Быть может, пилюлями?
— Боже мой! — сказал доктор Эбер и трагическим жестом потёр лоб.
Джерри испугался, что с бедным доктором сейчас случится удар. Доктор Эбер ссылался на своё почётное положение в обществе, пожаловался, что уважаемого человека, движимого милосердием, хватают на улице и тащат в полицейской участок, что отрицательно скажется на его профессиональной карьере… Его свирепые очки и усы трепетали, он перестал наворачивать круги по комнате, подошёл к префекту вплотную и взглянул ему в глаза.
— Позвольте мне сказать, — холодно произнёс он низким голосом.
— Как мсье будет угодно.
— Всё так, как говорит эта леди! Зачем мы здесь? Почему? Мы не свидетели! — он похлопал себя по плечам, будто избавляясь от насекомых. — Этот молодой человек рассказал историю. Она может быть правдой или ложью. Только вот если это правда, я не понимаю, зачем этому Давосу понадобилось давать ему именно мой адрес. Я не понимаю, зачем нужно бы убивать Давоса именно на моём пороге. Для меня Давос был не более чем пациентом!
— Ага! — сказал префект. — И вы давали ему пилюли?
Доктор Эбер аж сел.
— Вы тронулись на этих ваших "пилюлях"? — спросил он, едва сдерживаясь. — Только потому, что этот парень, — он неприязненно посмотрел на Джерри — сказал, будто ему в казино пьяный Давос говорил про пилюли?
— Это возможно.
— Это смешно, — сказал доктор Эбер. — Вы ещё спросите меня, что за пилюли на столе? Это для отца мисс Худ, обычные таблетки, дигиталин (5) для сердца. Вы думаете, они отравлены? Тогда проверьте их сразу!
— Это мысль, — подтвердил мсье Горон.
Он взял коробочку и разорвал обёртку.
Внутри было полдюжины круглых таблеток в сахарной оболочке. Мсье Горон положил одну из них себе в рот, попробовал, раскусил и, наконец, похоже, проглотил.
— Яда нет? — спросил доктор.
— Яда нет, — согласился мсье Горон. Тут на его столе зазвонил телефон. Он взял трубку, в течение минуты слушал с мечтательной улыбкой на лице и положил её обратно. — А вот теперь всё просто замечательно! — воскликнул он, потирая руки. — Мой добрый друг, полковник Марч из английской полиции проводит собственное расследование. Его прислали сюда, когда некоторый… род деятельности стал доставлять серьёзные неприятности как французским, так и английским властям. Вы все, возможно, видели его в казино этим вечером?
— Я вспомнил, — вдруг сказал Джерри. — Толстый такой дядька, тихий очень.
— Подходящее описание, — откликнулся префект.
— Но — начал доктор Эбер.
— Я не оговорился: "вы все", доктор Эбер, — повторил префект. — Разрешите один маленький вопросик? Благодарю Вас. Когда мадемуазель звонила Вам в полдвенадцатого ночи, Вас дома не было. Возможно, Вы находились в казино?
— Доктор Эбер уставился на него.
— Это возможно. Но —
— И мсье Давоса Вы там, возможно, видели?
— Это возможно, — непонимание доктора Эбера усиливалось. — Но мсье Горон, извольте дать разъяснения! Вы же, конечно, не подозреваете ни малемуазель, ни меня в причастности к этому происшествию? Вы же не можете думать, что мадемуазель или я покидали дом в момент убийства?
— Я уверен, что вы этого не делали.
— И вы не думаете, что малемуазель или я подходили к двери или окну, чтобы прикончить чёртова Давоса?
— Я уверен, что вы этого не делали.
— Так зачем же…
— Видите ли, — откликнулся Горон, подняв один палец, дабы подчеркнуть важность мысли, — в таком случае мы сталкиваемся с трудностью. Это должно означать, что убийство совершил мсье Уинтон. А это, — добавил он, взглянув на Джерри, — полная чепуха. Мы нисколько не верим, что мсье Уинтон имеет отношение к происшедшему; мой друг полковник Марч объяснит вам, почему.
Джерри сомневался, правильно ли он расслышал. Его чувства смешались. Тем не менее, он уверенно ответил на кивок префекта. Тут сержант открыл дверь кабинета, и вошёл полковник. — Давайте говорить английский, — предложил мсье Горон, вскакивая. — Это есть друг меня полковник Марч.
— Добрый вечер, — поприветствовал всех Марч. Его широкое рябое лицо было столь же обыкновенное, как и у Горона; кулаки его были сжаты. Сперва он посмотрел на Элеонору, затем на Джери, наконец, на доктора Эбера. — Простите, что Вам пришлось пережить неприятную процедуру допроса, мисс Худ. Я видел Вашего отца — с ним всё в порядке. Что до Вас, мистер Уинтон, надеюсь, Вас уже успокоили?
— Успокоили?
— Сказали Вам, что никто не собирается отправлять Вас на Остров Дьявола или что-то в этом родн? У нас есть три веских причины полагать, что Вы ни при чём. Вот первая.
Из кармана пиджака он извлёк предмет и показал его всем. Это был чёрный кожаный бумажник, точно такой же, как и на столе у мсье Горона. Но тот был набит тысячными купюрами, а вот в новом было лишь несколько сотен франков.
— Этот второй бумажник был обнаружен в кармане Давоса, — сказал полковник Марч.
Он ждал реакции, но присутствующие молчали.
— Ну и что? — спросил Джерри после паузы.
— Да чёрт возьми! Два бумажника! Зачем Давосу ходить с двумя бумажниками? Вот моя первая причина! А теперь вторая.
Из внутреннего кармана пиджака жестом фокусника был извлечён нож, которым зарезали Давоса.
Отмытый от крови, нож представлял собою внушительное зрелище. Длинное, тонкое, тяжёлое лезвие с лёгкой металлической крестовидной ручкой. Когда полковник Марч повернул его вокруг оси, показывая со всех сторон, Джерри Уинтона осенила какая-то мысль, он почти вспомнил что-то очень важное; и на одну секунду он практически понял смысл загадки.
— А вот и третья причина, — сказал тем временем полковник Марч. Имя ей — сам Ферди Давос. Ферди был гостиничным вором. И вором, надо сказать, слишком умным для бедных полицейских. А, Горон? Я всегда говорил ему, что он не разбирается в людях. В горячий летний сезон, в гостиницах вроде "Бретани" и "Донжона" у него всегда было много работы. Он предпочитал ожерелья; в особенности жемчужные. Запомните этот факт хорошенько!
— Шесть тысяч. Банк? Шесть тысяч. Банк? Банк?
— Банк, — сказал молодой англичанин напротив. Белые и серые карты мягко скользнули по столу — и молодой человек снова проиграл.
Крупье было некогда задумываться. Люди, сотнями сменявшиеся вокруг него за год, не были для него людьми. В голове его была счётная машина; казалось, он слушал её щелчки, следил за бегом цифр и занимал этим всё своё время. И так сильно развились его чувства, что с точностью до сотни франков мог он сказать, сколько денег оставалось у сидящих за столом. Молодой человек напротив был в шаге от разорения.
(Осторожно. Могут возникнуть проблемы.)
Крупье лениво оглядел стол. Игроков было пятеро, все англичане, как и следовало ожидать. Во-первых, светловолосая девушка с пожилым лысоватым человеком нездоровой наружности, очевидно её отцом. Дальше сидел очень грузный человек, похожий на военного, к которому обращались "полковник Марч". Потом — полный и смуглый молодой человек с нахмуренными бровями (англичанин ли?). Ему везло, и каждая тысячная купюра в бумажнике делала его всё довольнее. Ну и был ещё тот молодой человек, проигравшийся в пух и прах.
Молодой человек встал со стула.
Мысли его были ясно написаны на лице. Атмосфера накалялась так, что заговорила светловолосая девушка.
— Уходите, мистер Уинтон? — спросила она.
— Ну да, — сказал мистер Уинтон. Он был благодарен ей за поддержку. Он улыбнулся в ответ: — Не идёт карта. Надо бы пойти попить и помолиться на удачу в следущем круге.
(— Слушай, — думал Джерри Уинтон, — зачем я оправдываюсь? Это несерьёзно. Ты всё равно справишься со всеми проблемами, даже если придётся помучиться. Они все знают, что ты банкрот. Хватит стоять здесь и хихикать как болван, прочь от этого стола! — Он посмотрел в глаза светловолосой девушки . — Ну почему я такая свинья?)
— Пойду попью, — повторил он.
Он бросился прочь от стола, сопровождаемый воображаемым смехом. Смуглый молодой человек поднял туманное лицо и так посмотрел на Джерри Уинтона, что тот разъярился.
К чёрту Ля Банделетт, и баккара (1), и всё на свете.
— Вот, — задумчиво сказал крупье, — молодой человек, у которого будут проблемы с гостиницей. Банк? Шесть тысяч. Банк?
В баре при здании казино Джерри Уинтон залез на высокий стул, заказал арманьяк и швырнул кассиру свою последнюю стофранковую купюру. Его голову наполняли ряды цифр с завитушками на французский манер. Его счёт в гостинице составит — сколько? Четыре, пять, шесть тысяч франков? Он получит его уже завтра, а у него только билет на самолёт обратно в Лондон.
В большом зеркале позади барной стойки появилось новое лицо — толстоватый молодой человек. Незадолго до этого он спустил кучу денег за столом, но даже теперь он любовно погладил свой бумажник, прежде чем отложить его. Он вскарабкался на стул рядом с Джерри и заказал минеральной воды: боже, какие они суровые и мелочные — эти опытные игроки! Он поджёг огрызок сигары, торчавший в уголке его рта.
Затем он заговорил.
— Разорился? — нагло спросил он.
Джерри Уинтон уставился на его отражение в зеркале.
— Я не считаю, — произнёс Джерри, медленно подбирая убийственно холодные слова, — что это касается кого-либо, кроме меня.
— Разумеется, — сказал незнакомец прежним наглым тоном. — Он выпустил несколько клубов дыма из своей сигары и отхлебнул минеральной воды. — Должно быть, это очень серьёзно? Ведь так?
— Если это, — сказал Джерри, обернувшись, — настолько Вас интересует: нет, это не серьёзно. Дома у меня полно денег. Проблема лишь в том, что сегодня пятница, и я не смогу связаться с банком до понедельника. — Хотя это, в общем-то, было правдой, он увидел, что назойливая улыбочка на лице незнакомца стала только шире. — Неприятно, что меня не знают в гостинице. Но это всего лишь неприятность. Если Вы считаете, что что я могу выйти в сад и застрелиться, — ничего подобного!
Собеседник мрачно усмехнулся и покачал головой.
— Да ну? Не верю, не могу поверить!
— Мне всё равно, во что Вы там верите.
— Вам не должно быть всё равно, — спокойно отозвался его спутник. Он поймал за руку сползшего со стула Джерри и продолжил: — Не спешите. Вы говорите, что вы Крёз. Именно: вы Крёз. Не буду спорить. Но скажите мне: а как у Вас с нервами?
— С чем?
— Ну, с нервами. С храбростью, — объяснил собеседник с усмешкой. Джерри Уинтон вновь посмотрел в непримечательное самоуверенное лицо, склонившееся над минералкой. Ноги его были пропущены между ножками стула; его короткая верхняя губа была самодовольно вздёрнута, а пустой глаз нахально подмигивал.
— Я должен Вас спросить, — настаивал он. — Кстати, меня зовут Давос, Ферди Давос. Меня все знают. — Он обвёл рукой толпу. — Как Вы смотрите на то, чтобы заработать десять тысяч франков?
— Неплохая идея. Но я не уверен, что хочу сделать это с Вашей помощью.
Давос и теперь не смутился. — Не надо играть со мной в благородство. Меня это нисколько не трогает, а Вам только хуже будет. Ещё раз спрашиваю: хотите заработать десять тысяч франков? Это ведь покроет весь Ваш якобы несуществующий долг, не так ли? Я в этом уверен. Так хотите или не хотите десять тысяч франков?
— Ну хочу, — огрызнулся Джерри.
— Отлично. Сходите к доктору.
— Что?
— Сходите к доктору, — холодно повторил Давос. — За этими, ну, так сказать, адреналиновыми пилюлями. Нет, я не сошёл с ума. — Он взглянул на часы, показывавшие без пяти одиннадцать. — Идите по этому адресу — хорошенько его запомните! — и там будет десять тысяч франков для Вас. Придите туда ровно через час. Не раньше, не позже. Сделайте всё правильно, и, может, получите ещё больше, чем десять тысяч! Дом два, площадь Сен-Жан, Авеню де Фар, через час. Там и посмотрим, какая у Вас нервная система.
Ля Банделетт (2), "поясок", эта полоса серебристого пляжа вдоль пролива, полон ярко раскрашенных домиков с плоскими крышами, будто городок из фильма Уолта Диснея. Но сам по себе город не представляет из себя ничего особенного. Английское поселение, центр моды и шика, лежит в стороне, за высокими деревья и. Это казино де ля Форе, окружённое тремя громадными гостиницами с весёлым нагромождением ложных готических башенок. Воздух там свеж, открытые экипажи, грохоча, несутся по широким проспектам, а искусство выколачивания денег из беззаботных гостей достигло такого совершенства, что здесь даже во сне проверяют содержимое карманов.
А спят здесь днём. Ночью же, когда в Ля Банделетт открыто только казино, по улицам проходит луч большого маяка на острове. Он ослепляет, а затем гаснет, и так каждые двадцать секунд. Но когда Джерри Уинтон пробирался под сенью деревьев к Проспекту Маяка, луч его расплылся в каплях дождя.
площадь Сен-Жан, Авеню де Фар. Где? И зачем?
Джерри был уверен: в иных обстоятельствах он не придал бы знакомству с Давосом значения. Но сейчас раздражение мешалось с любопытством. Даже если тут есть подвох, десять тысяч франков — не шутки! Подвох есть наверняка. Но какая разница?
Сомнения в нём пробудил дождь. К тому моменту, как он увидел указатель на авеню де Фар, лёгкий шелест капель сменился глубоким шумом, а на нём не было ни шляпы, ни пальто. Но он решил-таки разобраться с делом до конца.
Улицу из роскошных вилл была едва освещена. Жутко тёмная улица. Странно всё это, если не хуже. Полные незнакомцы не спрашивают, крепкие ли у вас нервы и тем более не предлагают десять тысяч франков без причины. К чему бы всё это?..
Тут он увидел Давоса.
Давос его не замечал. Он был впереди, быстрыми короткими шажками идя по призрачной улице. Белый луч маяка светил над его головой, превращая дождь в серебро; Джерри мог разглядеть отблески на его ухоженных чёрных волосах и лёгкий коричневый плащик, что было на нём теперь. Приподняв воротник своего обеденного пиджака, Джерри последовал за ним.
Несколько ярдов спустя Давос замедлил шаг. Он огляделся вокруг и вверх. Слева от него был проход во двор, очевидно — площадь Сен-Жан. Но назвать это "площадью" — большое преувеличение; то был всего лишь тупичок в двадцать футов в ширину и сорок в длину (3).
Две из трёх стен были всего лишь высокими и голыми кирпичными стенами. Третья сторона, правая, представляла из себя фасад высокого дома с наглухо запертыми ставнями. Но дом не был заброшен: в свете круглой белой лампы над дверью была видна латунная табличка с именем доктора. Тихий дом с синими ставнями в глухом тупике — Давос направлялся именно туда.
Окинув всё это быстрым взглядом, Джерри вышел из тупика назад. В струях непрекращающегося дождя белый свет лампы тускнел и мерцал. Давос уже практически подошёл к двери доктора. Внезапно он замер: казалось, он задумался или же что-то заметил, и тут…
Позже Джерри Уинтон клялся, что он отвёл глаза от Давоса всего на секунду. Это было правдой. Фактически, Джерри оглянулся на авеню де Фар позади него и обрадовался, увидев неподалёку фигуру полицейского. Обернуться назад его заставил звук, донёсшийся из тупика, похожий не то на кашель, не то на стон, жутко искажённый шумом дождя; а затем — стук тела об асфальт.
Секунду назад Давос стоял на ногах. Миг спустя он лежал на мостовой и дёргался ногами.
Вновь луч маяка прошёл над головой. Джерри шестью длинными шагами подошёл к Давосу и увидел всю сцену во вспышке этого мгновенного света. Пальцы Давоса всё ещё сжимали, или пытались сдать, туго набитый бумажник, который Джерри видел в казино. Его коричневый плащ теперь совершенно промок. его ноги дёргались на мостовой, поскольку он был заколот в заднюю часть шеи тяжёлым ножом, гладкая металлическая ручка которого составляла четыре дюйма в длину. Затем бумажник выскользнул у него из пальцев и упал в лужу: человек умер.
Джерри Уинтон смотрел и не верил собственным глазам. Неосознанно он подобрал бумажник из лужи и потряс его. Он оглянулся вновь, услышав топот ног, бегущих к тупику, и увидел развевающийся плащ полицейского.
— Стоять! — крикнул тот по-французски. Полицейский, туманная фигура под плащом, подошёл ближе и стал смотреть. Поняв, что лежит на земле, он издал звук, будто его ударили в живот.
Джерри собрался с мыслями, чтобы суметь построить правильные французские фразы.
— Его — этот бумажник, — сказал Джерри, протягивая его.
— Вижу.
— Он мёртв.
— Это вполне очевидно, — согласился его собеседник, фыркнув. — Дайте-ка его мне. Быстро, быстро, быстро! Его бумажник.
Полицейский протянул руку. — Только без глупостей! Знаем мы вас…
— Но я его не убивал!
— Посмотрим.
— Ты что, смеешь думать?..
Он взорвался. Проблема была в том, что всё произошло стремительно. Джерри чувствовал себя как человек, которого хитроумно заставили купить громадную и бесполезную вещь, прежде чем он понял, о чём, собственно, разговор.
Ибо здесь произошло маленькое чудо. Он собственными глазами видел, как зарезали Давоса. Он погиб от прямого удара со спину, тяжёлый нож вошёл по прямой, чуть отклонившись кверху, будто удар был нанесён с самого уровня земли. И в это самое время Давос был совершенно один в пустом тупике, свободном, как коробка из-под печенья.
— Думать — не моё дело, — грубо сказал полицейский. — Я делаю записи и докладываю комиссару. Сюда! — Он встал под освещённый навес входной двери, уставился беспокойным глазом на Джерри и вынул блокнот. — Не будем молоть чепуху. Вы убили этого человека и пытались его ограбить. Я вас видел.
— Нет!
— Я же видел: вы били с ним одни в этом дворике.
— Это так.
— Господи! Сам признаётся! Вы не видели больше никого во дворе?
— Нет.
— Justement. Мог ли убийца приблизиться и не быть замеченным?
Джерри хоть и видел, как холодеет взгляд полицейского, был вынужден признать, что это невозможно. С двух сторон были голые кирпичные стены; с третьей — дом, ни двери, ни окна которого, он мог поклясться, не открывались ни на миг. В секунду, когда он отвернулся, никакой убийца не мог подойти, заколоть Давоса и скрыться. Скрыться было некуда. Это было настолько очевидно, что Джерри не смог придумать достойного оправдания. он был просто поражён.
— Я не понимаю, что случилось, — настаивал он. — Он только что стоял здесь, а потом упал. — Тут ему пришла в голову мысль. — Подождите-ка! Этот нож — его мог кто-то бросить!
В ответ прозвучал сардонический смешок. — Бросить, говорите? И откуда же, позвольте полюбопытствовать?
— Я не знаю, — признал Джерри. Действительно, только голые кирпичные стены и запертый дом, откуда не бросить никакого ножа.
— Обратите внимание на положение ножа! — настаивал полицейский, взывая к логике, — Этот джентльмен шёл спиной к вам?
— Да.
— Хорошо. Мы продвигаемся, — заметил он. — Нож вошёл в заднюю часть его шеи по прямой. Это то направление, где стоите вы. Мог ли он быть брошен мимо вас со стороны входа во двор?
— Нет. Невозможно.
— Нк вот видите. Это абсолютно очевидно, — фыркнул собеседник. — Мне надоело слушать глупые выдумки. Я вас терпел только потому, что вы англичанин, а нам велено хорошо обходиться с англичанами. Но это переходит всякие границы! Я отведу вас в ратушу. Этот бумажник в вашей руке — он протянул его вам и сказал: "Мсье, окажите мне честь, приняв сей предмет"?
— Нет. Он просто держал его в руке.
— Держал в руке, говорите? Зачем?
— Я не знаю!
Джерри помрачнел: история с его проигрышем в казино могла выплыть на поверхность и ухудшить его положение. Внезапно кто-то отпер дверь изнутри. Дверь докторского дома открылась, и наружу вышла светловолосая девушка, которую Джерри видел в казино.
Латунная табличка возле двери гласила: "Д-р Эдуар Эбер". Ниже стояли часы приёма и агрессивное "Говорит по-английски". Позади девушки, вытягивая шею, стоял щетинистый человек средних лет, державшийся с чрезвычайным достоинством. С его свирепого вида очков свисала широкая чёрная резинка, образовывавшая что-то вроде электрической цепи с концами его ухоженных усов.
Но Джерри Уинтон не смотрел на доктора Эбера — он смотрел на девушку. Теперь к её лёгкому меховому пальто добавился платок кремового цвета, охватывавший волосы; в одной руке она держала маленькую коробочку в белой бумаге. Её гладкое, обеспокоенное лицо с длинными, бледно-голубыми глазами, напоминало облик мертвеца, уставившегося на неё с мостовой. Она дёрнулась назад, врезавшись в полицейского. Положив одну руку на плечо доктора Эбера, она указала другой прямо на тело Давоса.
— Это он! Тот самый человек! — вскричала она.
* * *
Мсье Горон, префект полиции (4), был приятным обходительным человеком, знаменитым своими манерами. Преступления, коих в Ля Банделетт было мало, расстраивали его. Но он был неплохим полицейским. В час ночи он был при деле: сидел в своём кабинете в ратуше, рассматривал свои ногти и крутился на скрипучем вращающемся стуле, действуя непрекращающимся скрипом на нервы Джерри Уинтону. Девушка, уже десять раз представившаяся как Элеонора Худ, была настойчива.
— Мсье Горон!
— Мадемуазель? — вежливо откликнулся префект, очнувшись, — и вновь погрузился в задумчивость. Элеонора Худ обернулась и послала Джерри Уинтону отчаянный взгляд. — Я хочу знать, — спрашивала она на чистейшем французском, — зачем все мы здесь находимся: я, доктор Эбер, да и мистер Уинтон тоже, если на то пошло. — На этот раз она тепло улыбнулась ему, как старому знакомому, что подняло бедняге настроение. — Зачем? Мы двое, по крайней мере, — не свидетели. Я уже Вам объяснила, почему я была в доме доктора Эбера.
— Отец мадемуазель, — пробормотал мсье Горон.
— Да. Он болен. Доктор Эбер лечит его уже несколько дней, а этим вечером у него в казино опять случился удар. Мистер Уинтон может это подтвердить.
Джерри кивнул. Старик за столом, ещё тогда подумал он, определённо выглядел больным.
— Я отвела отца обратно в нашу гостиницу — "Бретань" — в половине двенадцатого, — продолжала девушка с напором. — Я попыталась дозвониться до доктора Эбера по телефону, но не смогла. Поэтому я пошла к нему домой; это совсем недалеко от гостиницы. По пути я увидела этого человека, которого Вы называете Давосом. Мне показалось, что он меня преследует. Мне чудилось, что он всё время смотрит на меня. Вот почему я сказала "Это он", когда увидела его с распахнутыми глазами на мостовой. Его глаза не моргали, когда в них бил дождь — жуткое зрелище. Я была расстроена. Вы же не вините меня в этом?
Мсье Горон пробурчал что-то сочувствующее.
— Я добралась до дома доктора Эбера около без двадцати двенадцати. Доктор Эбер уже лёг, но он согласился пойти со мной. Я ждала, пока он не оденется. Мы вышли и увидели у дверей то, что Вам известно. Пожалуйста, поверьте, что это всё, что я об этом знаю.
У неё был поразительно выразительный голос и характер. Несмотря на волнение, её сбивчивая речь была очень убедительна, и чудилось, что Давос здесь, совсем рядом, лежит в луже, изредка освещаемый вращающимся лучом. Она кратко добавила по-английски, глядя на Джерри:
— Он был мерзкой маленькой тварью; но я ни на сколько не верю, что его убили вы.
— Спасибо. Но почему?
— Я не знаю, — просто сказала Элеонора. — Это не могли быть вы.
— Вот теперь логично! — крикнул мсье Горон, хлопнув по столу. Его вращающийся стул аж заскрипел от удовольствия. В кабинете было много ламп и насквозь пропахло креозотом. На столе перед мсье Гороном лежал мокрый бумажник Давоса и (почему-то) круглая коробочка, обёрнутая бумагой, которую несла Элеонора Худ. Мсье Горон не говорил с Джерри, не смотрел на него; он вёл себя так, будто никакого Уинтона перед ним не было.
— Но, — продолжил он, вновь становясь серьёзным, — вы ведь простите меня, мадемуазель, если я вернусь к медицинским вопросам? Вы говорите, что доктор Эбер лечил Вашего отца?
— Да.
Мсье Горон указал на коробочку на столе.
— Быть может, пилюлями?
— Боже мой! — сказал доктор Эбер и трагическим жестом потёр лоб.
Джерри испугался, что с бедным доктором сейчас случится удар. Доктор Эбер ссылался на своё почётное положение в обществе, пожаловался, что уважаемого человека, движимого милосердием, хватают на улице и тащат в полицейской участок, что отрицательно скажется на его профессиональной карьере… Его свирепые очки и усы трепетали, он перестал наворачивать круги по комнате, подошёл к префекту вплотную и взглянул ему в глаза.
— Позвольте мне сказать, — холодно произнёс он низким голосом.
— Как мсье будет угодно.
— Всё так, как говорит эта леди! Зачем мы здесь? Почему? Мы не свидетели! — он похлопал себя по плечам, будто избавляясь от насекомых. — Этот молодой человек рассказал историю. Она может быть правдой или ложью. Только вот если это правда, я не понимаю, зачем этому Давосу понадобилось давать ему именно мой адрес. Я не понимаю, зачем нужно бы убивать Давоса именно на моём пороге. Для меня Давос был не более чем пациентом!
— Ага! — сказал префект. — И вы давали ему пилюли?
Доктор Эбер аж сел.
— Вы тронулись на этих ваших "пилюлях"? — спросил он, едва сдерживаясь. — Только потому, что этот парень, — он неприязненно посмотрел на Джерри — сказал, будто ему в казино пьяный Давос говорил про пилюли?
— Это возможно.
— Это смешно, — сказал доктор Эбер. — Вы ещё спросите меня, что за пилюли на столе? Это для отца мисс Худ, обычные таблетки, дигиталин (5) для сердца. Вы думаете, они отравлены? Тогда проверьте их сразу!
— Это мысль, — подтвердил мсье Горон.
Он взял коробочку и разорвал обёртку.
Внутри было полдюжины круглых таблеток в сахарной оболочке. Мсье Горон положил одну из них себе в рот, попробовал, раскусил и, наконец, похоже, проглотил.
— Яда нет? — спросил доктор.
— Яда нет, — согласился мсье Горон. Тут на его столе зазвонил телефон. Он взял трубку, в течение минуты слушал с мечтательной улыбкой на лице и положил её обратно. — А вот теперь всё просто замечательно! — воскликнул он, потирая руки. — Мой добрый друг, полковник Марч из английской полиции проводит собственное расследование. Его прислали сюда, когда некоторый… род деятельности стал доставлять серьёзные неприятности как французским, так и английским властям. Вы все, возможно, видели его в казино этим вечером?
— Я вспомнил, — вдруг сказал Джерри. — Толстый такой дядька, тихий очень.
— Подходящее описание, — откликнулся префект.
— Но — начал доктор Эбер.
— Я не оговорился: "вы все", доктор Эбер, — повторил префект. — Разрешите один маленький вопросик? Благодарю Вас. Когда мадемуазель звонила Вам в полдвенадцатого ночи, Вас дома не было. Возможно, Вы находились в казино?
— Доктор Эбер уставился на него.
— Это возможно. Но —
— И мсье Давоса Вы там, возможно, видели?
— Это возможно, — непонимание доктора Эбера усиливалось. — Но мсье Горон, извольте дать разъяснения! Вы же, конечно, не подозреваете ни малемуазель, ни меня в причастности к этому происшествию? Вы же не можете думать, что мадемуазель или я покидали дом в момент убийства?
— Я уверен, что вы этого не делали.
— И вы не думаете, что малемуазель или я подходили к двери или окну, чтобы прикончить чёртова Давоса?
— Я уверен, что вы этого не делали.
— Так зачем же…
— Видите ли, — откликнулся Горон, подняв один палец, дабы подчеркнуть важность мысли, — в таком случае мы сталкиваемся с трудностью. Это должно означать, что убийство совершил мсье Уинтон. А это, — добавил он, взглянув на Джерри, — полная чепуха. Мы нисколько не верим, что мсье Уинтон имеет отношение к происшедшему; мой друг полковник Марч объяснит вам, почему.
Джерри сомневался, правильно ли он расслышал. Его чувства смешались. Тем не менее, он уверенно ответил на кивок префекта. Тут сержант открыл дверь кабинета, и вошёл полковник. — Давайте говорить английский, — предложил мсье Горон, вскакивая. — Это есть друг меня полковник Марч.
— Добрый вечер, — поприветствовал всех Марч. Его широкое рябое лицо было столь же обыкновенное, как и у Горона; кулаки его были сжаты. Сперва он посмотрел на Элеонору, затем на Джери, наконец, на доктора Эбера. — Простите, что Вам пришлось пережить неприятную процедуру допроса, мисс Худ. Я видел Вашего отца — с ним всё в порядке. Что до Вас, мистер Уинтон, надеюсь, Вас уже успокоили?
— Успокоили?
— Сказали Вам, что никто не собирается отправлять Вас на Остров Дьявола или что-то в этом родн? У нас есть три веских причины полагать, что Вы ни при чём. Вот первая.
Из кармана пиджака он извлёк предмет и показал его всем. Это был чёрный кожаный бумажник, точно такой же, как и на столе у мсье Горона. Но тот был набит тысячными купюрами, а вот в новом было лишь несколько сотен франков.
— Этот второй бумажник был обнаружен в кармане Давоса, — сказал полковник Марч.
Он ждал реакции, но присутствующие молчали.
— Ну и что? — спросил Джерри после паузы.
— Да чёрт возьми! Два бумажника! Зачем Давосу ходить с двумя бумажниками? Вот моя первая причина! А теперь вторая.
Из внутреннего кармана пиджака жестом фокусника был извлечён нож, которым зарезали Давоса.
Отмытый от крови, нож представлял собою внушительное зрелище. Длинное, тонкое, тяжёлое лезвие с лёгкой металлической крестовидной ручкой. Когда полковник Марч повернул его вокруг оси, показывая со всех сторон, Джерри Уинтона осенила какая-то мысль, он почти вспомнил что-то очень важное; и на одну секунду он практически понял смысл загадки.
— А вот и третья причина, — сказал тем временем полковник Марч. Имя ей — сам Ферди Давос. Ферди был гостиничным вором. И вором, надо сказать, слишком умным для бедных полицейских. А, Горон? Я всегда говорил ему, что он не разбирается в людях. В горячий летний сезон, в гостиницах вроде "Бретани" и "Донжона" у него всегда было много работы. Он предпочитал ожерелья; в особенности жемчужные. Запомните этот факт хорошенько!
А теперь — вопросы:
Наша любимая тройка:
1) Кто убил Давоса? (2)
2) Как убили Давоса? (3)
3) Почему убили Давоса? (4)
И ещё:
4) Зачем же, в самом деле, Горону вздумалось так долго держать Элеонору с доктором у себя в кабинете?! (3)
5) Как же переправлял награбленное за границу Ферди? (3)
Счастливый
Спокойный
Посмотрим, что будет дальше
Печальный
