Это кто там вякает!
Добро пожаловать на форум «Клуб любителей детективов» . Нажмите тут для регистрации

  • Объявления администрации форума, интересные ссылки и другая важная информация
КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ДЕТЕКТИВОВ РЕКОМЕНДУЕТ:
КЛАССИКИ ☞ БАУЧЕР Э.✰БЕРКЛИ Э. ✰БРАНД К. ✰БРЮС Л. ✰БУАЛО-НАРСЕЖАК ✰ВУЛРИЧ К.✰КАРР Д.Д. ✰КВИН Э. ✰КРИСТИ А. ✰НОКС Р.
СОВРЕМЕННИКИ ☞ АЛЬТЕР П.✰БЮССИ М.✰ВЕРДОН Д.✰ДИВЕР Д.✰КОННЕЛЛИ М.✰НЕСБЁ Ю.✰ПАВЕЗИ А.✰РОУЛИНГ Д.✰СИМАДА С.

В СЛУЧАЕ ОТСУТСТВИЯ КОНКРЕТНОГО АВТОРА В АЛФАВИТНОМ СПИСКЕ, ПИШЕМ В ТЕМУ: "РЕКОМЕНДАЦИИ УЧАСТНИКОВ ФОРУМА"

АЛФАВИТНЫЙ СПИСОК АВТОРОВ: А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


  “ДЕТЕКТИВ — ЭТО ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ЖАНР, ОСНОВАННЫЙ НА ФАНТАСТИЧНОМ ДОПУЩЕНИИ ТОГО, ЧТО В РАСКРЫТИИ ПРЕСТУПЛЕНИЯ ГЛАВНОЕ НЕ ДОНОСЫ ПРЕДАТЕЛЕЙ ИЛИ ПРОМАХИ ПРЕСТУПНИКА, А СПОСОБНОСТЬ МЫСЛИТЬ” ©. Х.Л. Борхес

М. Менгисте ‘Прах, пепел, бегство’ 「2020」

Рассказы, получивших премию «Эдгар».

М. Менгисте ‘Прах, пепел, бегство’ 「2020」

СообщениеАвтор Клуб любителей детектива » 06 ноя 2021, 08:55


  МААЗА МЕНГИСТЕ 「MAAZA MENGISTE」  
  ПРАХ, ПЕПЕЛ, БЕГСТВО 「DUST, ASH, FLIGHT」
  1st ed: ‘Addis Ababa Noir’, 2020
  Series: Uncollected
  Edgar Winners: 2021 г.

  Переведено по изданию: ‘Addis Ababa Noir’, Akashic Books, 2020
  Переводчик: Эстер Кецлах 「псевдоним」
  Редактор: Ольга Белозовская
  © ‘Клуб Любителей Детектива”, 25.09.2016 г.

  В Н И М А Н И Е  В  Т О П И К Е  П Р И С У Т С Т В У Ю Т  С П О Й Л Е Р Ы.  Ч И Т А Т Ь  О Б С У Ж Д Е Н И Я  П О С Л Е  П Р О Ч Т Е Н И Я  Р А С С К А З А !
Изображение
  • ATTENTION!
  • INTRODUCTION
  • BIBLIOGRAPHY
  • ×
Подробная информация во вкладках

  Они начнут раскапывать кости завтра. Альфонсо стоял возле тюрьмы, разглядывая унылую панораму аддис-абебской военной базы. Он пришел сюда сегодня потому, что хотел увидеть это место прежде, чем Лара и другие судебные эксперты приступят к работе, хотел взором фотографа спокойно осмотреть землю, которую они вскоре будут копать. Он спрашивал себя: сможет ли он отличить бедренную кость от плечевой или кости молодого человека от костей старика? Аргентинские эксперты прибыли в Эфиопию, чтобы искать останки заключенных, которых увели из их семей, и больше никто ничего не слышал о них. Он приехал, чтобы фотографировать эти останки, ловить в западню между затвором и диафрагмой тела, вроде тех, что ему приходилось фотографировать в Аргентине. Альфонсо настроил камеру, чтобы снять крупным планом кирку, прислоненную к деревянной ограде. Было ли здесь, в этом однообразном ландшафте хоть что-нибудь, напоминавшее покрытый травой луг позади военно-морского офицерского училища в Буэнос-Айресе?
  — Это не то, к чему вы привыкли, — сказала Лара в тот день, когда она, наконец, согласилась включить его в группу, отправлявшуюся в Эфиопию. — Люди, которых вы будете снимать, не будут живыми, — сказала она, ее светло-карие глаза внимательно оглядели его строгий пиджак и поцарапанные запонки. — Здесь не нужно никакого искусства, — прибавила она; в улыбке, с какой она окинула взглядом его съемочную аппаратуру и портфолио, которое она даже не стала открывать, сквозило явное отвращение.
  Это была хрупкая женщина, состоявшая, казалось, из одних углов. Во время собеседования она держала в руках блокнот, но ничего не записывала, пока он говорил, предпочитая вместо этого сверлить его немигающим взглядом. Она выглядела усталой, ее глаза ввалились, словно свет причинял им боль и они хорошо чувствовали себя только в тени.
   Вы должны знать, кто я, хотел он напомнить ей. Я был последним человеком, которого видели столь многие, перед тем как исчезнуть. Кто лучше меня сфотографирует то, что осталось?
  — Другие могут спрашивать вас про родственников, содержавшихся в заключении в офицерском училище, когда вы были там, — сказала она наконец. Они стояли у двери ее лаборатории. Собеседование было закончено, его протянутая рука осталась незамеченной.
   — Такие вещи лучше обсуждать, когда работа будет сделана, не следует смешивать одно с другим.
  Она кивнула и прошла обратно к своему столу.
  Альфонсо широко открыл объектив, чтобы снять сухую растрескавшуюся землю. Он заметил двух местных жителей, стоявших поблизости и внимательно наблюдавших за ним. Оба держали в руках фотографии, прижав их к груди и повернув лицевой стороной к нему. Альфонсо почувствовал, как у него в животе что-то сжалось. Ему был знаком этот ритуал, он понимал, какие надежды они возлагают на него. Он уже видел такое в Аргентине. Незнакомые люди останавливали его на улице и спрашивали: “Вы тот, о ком писали в газетах? фотограф из тюрьмы Тот в офицерском училище?” Потом из ниоткуда появлялись фотографии. Это моя мать, моя сестра, мой отец, моя тетя, мой внук. Так много. Череда лиц и тел, искренних и не очень, глядящих на него, ожидающих, чтобы о них рассказали, что они уехали из страны, исчезли и вернулись.
  Альфонсо опустил камеру и вытянул обе руки в сторону приближавшихся людей. Он попятился, качая головой.
  — Yekerta, — повторял он снова и снова, поблагодарив мысленно гида, научившего судмедэкспертов и его самого тому, что будет самым важным словом в этой поездке по стране, полной людей, все еще ждущих, чтобы должным образом оплакать своих мертвых. — Сожалею. Я сожалею.
  * * *
  Лара предложила, чтобы в последний вечер перед началом раскопок они отправились в пыльный tej bet[1] возле отеля. Остальные члены группы, уставшие после целого дня совещаний и брифингов, извинились и пошли спать, и только Альфонсо остался.
   — Я всегда пью пиво вечером перед тем, как мы начинаем работать на новом месте, — сказала она ему по дороге. — Завтра у всего будет вкус грязи.
  Бар был крохотный. Это было унылое строение из чего-то, похожего на необожженный кирпич, выкрашенное в голубой цвет, с бледно-зеленой дверью, вяло покачивающейся на проржавевших петлях. Исцарапанный деревянный ящик служил стойкой, сидевшая за ним удивительно симпатичная барменша в прилипшем к ее нежному телу платье улыбнулась и подтолкнула к ним две бутылки пива, когда они сели.
   Они молча выпили. Альфонсо пытался скрыть, как его заинтересовал конверт, который Лара вытащила из сумочки и осторожно держала за край. Как раз тогда и вошел Гидеон. Лара перевела взгляд на дверь и с любопытством посмотрела на старика, который остановился и несколько мгновений испуганно смотрел на них, прежде чем сесть у дальнего конца стойки.
  Она вглядывалась в него так, словно изучала документ. Потом она заговорила, словно бы ни к кому не обращаясь:
  — Он кого-то потерял, — сказал она.
  Волосы черной волной упали ей на лицо, она отбросила их назад и отхлебнула пива.
  Он еще раз украдкой взглянул на Лару. Несмотря на то что она сказала ему на собеседовании, остальные эксперты засыпали его вопросами о своих знакомых, которые были в заключении в офицерском училище. Лара была единственной, кто ни о чем его не спрашивал.
  Они поставили свое пиво на стойку и смотрели на Гидеона, а барменша заговорила с ним нежным ободряющим голосом. Гидеон сидел, выпрямившись, настороженный и безучастный. Казалось, он не желает смотреть в их сторону; он просто поглубже вжался в стул, обхватил пальцами свое пиво, и кивал в ответ на болтовню барменши. Он так упорно смотрел на свои руки, что это заставило Альфонсо поглядеть на его собственные. Что он делает здесь, в Аддис-Абебе?
  Трудно было сказать, сколько лет Гидеону. Выглядел он лет на шестьдесят; за эти годы он постарел вдвое. В мягком свете, очерчивавшем его прямой нос и тонкую, как бумага, кожу, Гидеон напоминал пророка, человека, которого должны освещать лишь угасающие свечи.
  Tenastilign[2]. Альфонсо пытался повторить приветствие еще раз. Ему никак не давались твердые согласные амхарского, мелодия языка. Он склонил голову в быстром поклоне и подождал, чтобы Гидеон ответил на приветствие. Он улыбнулся, всего за четыре дня проведенных в Аддис-Абебе он успел оценить сдержанность жителей Эфиопии.
  Гидеон сделал большой глубокий глоток из своего стакана и отвернулся.
  После еще одной его неудачной попытки завязать разговор симпатичная барменша с навернувшимися на глаза слезами объяснила Альфонсо, что Гидеон не разговаривает:
  — Он поет, — сказала она на своем ломанном английском. — Знаменитый. Давно, давно. Теперь... — она обхватила руками горло и сжала. Ее ярко красный лак для ногтей ослепительно блеснул в мягком свете лампы, висевшей у нее над головой.
  — Он не может говорить? — спросила Лара, она наклонилась над стойкой, внезапно заинтересовавшись. — Как это случилось?
  Девушка покачала головой.
  — Просто перестал. Он пьет одно пиво каждый вечер.
  Последовала неловкая пауза, как будто она хотела сказать что-то еще, но не знала как.
  Альфонсо перехватил ее внимательный взгляд, брошенный на него: она удивлялась их появлению в этом баре, расположенном так далеко от туристских маршрутов. Он улыбнулся ей, но она быстро отвернулась и принялась вставлять кассету в дряхлый магнитофон. Зазвучал джаз, жалобный голос тянул ноту над опускающейся вниз мелодией трубы.
   Гидеон мгновенно изменился, но, может быть, один только Альфонсо мог это заметить. Может быть, только человек, видевший столько ужасного, мог понять это. Гидеон съежился, скорчился, словно пытаясь вжаться внутрь себя самого, до тех пор, пока его спина уже не могла больше гнуться. Он стал просто еще одним телом, в длинной череде тел, которые Альфонсо приказано было фотографировать; еще одним полным ужаса лицом, глядевшим прямо в объектив его фотокамеры, без слов умоляя о спасении, которое, как было известно им обоим, и фотографу, и тому, кого он фотографировал, не придет.
  * * *
   — Donde[3]? — спросил Альфонсо капитана, зная, где из окна маленькой комнатки в офицерском училище льется самый яркий солнечный свет. — Aqui[4]? — он с трудом сглотнул и показал пальцем, чувствуя отвращение к своему желанию фотографировать при самом лучшем освещении.
  — Здесь хорошо.
   Арестованный прошаркал вдоль чистой белой стены и встал в ласковом солнечном луче. Это был молодой человек с вытянутым лицом и буйными вьющимися волосами, теперь всклокоченными и свалявшимися. Он пошатывался в своих цепях, его тонкие руки были покрыты порезами и кровоподтеками, глаза заплыли и почти закрылись.
   — Сеньор, — мягко сказал Альфонсо, чтобы предупредить резкий рывок арестованного, что обычно случалось, когда он взводил камеру. “Lo siento[5], — сказал он глазами. — Поднимите подбородок и смотрите в камеру, — сказал он вслух.
  Вместо этого молодой человек уставился на него, как они всегда делали, и скорчился, словно пытаясь увернуться от удара в сердце. Альфонсо услышал тихий стон, посмотрел на трясущиеся губы; потом заставил себя встретиться с молодым человеком глазами. Он заметил тот миг, когда неверие сменилось чистым ужасом. Он хотел бы сказать: “Простите”, но капитан стоял прямо позади него, тяжело дыша, потея и бормоча:
  — Bueno. Bueno[6], генералиссимус хочет фото этого парня для своей коллекции. Ты сфотографируешь меня на следующей неделе для нового паспорта, — капитан подмигнул. — Ты сделаешь меня похожим на нового человека, si[7]?
  Они были на четвертом этаже офицерского училища. Его задержали в Сан-Исидро, недалеко от Буэнос-Айреса, три месяца назад. Его остановили, угрожая пистолетом, когда он ехал в своей машине. Рядом с ним на сиденье лежала его фотокамера, он открыл окно, наслаждаясь легким ветерком, разгонявшим влажную вечернюю жару. К нему подошли трое солдат и без всяких объяснений выволокли его из машины. Такой была Аргентина в 1978 году; генерал Хорхе Видела[8] правил страной; тысячи людей исчезали бесследно. Может быть, для этого было достаточно причин. Но тогда, в темноте, на заднем сиденье машины без опознавательных знаков, мчавшейся по Авениде дель Либертадор, он думал только о том времени, когда он порвал со своей матерью, женщиной, так жаждавшей любви, что Альфонсо был уверен, что она умерла от разбитого сердца, а вовсе не от астмы.
  * * *
  Музыка угасала. Барменша вполголоса подпевала, ее голос задрожал на последних нотах, прежде чем с тихим вздохом затихнуть совсем. Ее лицо было серьезным, глаза — нежными. Он мог бы наблюдать за ней еще час, следить за ней неотступным взглядом своего объектива, пока ее тело вот так покачивалось, пока она была просто фигурой, рассеченной широкими полосами тени и слабого света.
  Она подняла на него глаза.
  — Tizita[9]. Знаменитая песня, — она выключила магнитофон, осторожно нажав на кнопку, потом наклонилась к нему, так что ее рука на стойке оказалась совсем рядом с его. — Это значит “воспоминание”. Хорошая песня, чтобы слушать в Эфиопии.
  Она украдкой бросила на него робкий взгляд из-под ресниц, стараясь не смотреть на Лару, вытаскивавшую аккуратно сложенную газетную вырезку из конверта.
  Альфонсо прочистил горло и неуверенно улыбнулся:
  — Birra[10], — он показал на себя, Лару и Гидеона.
  — Что это? — спросил он Лару, кивнув на статью.
  — Нет, спасибо, больше не нужно, — Лара жестом отказалась от новой кружки пива. Она пододвинула к нему газетную вырезку. — Значит, вы понимаете, чем мы займемся завтра.
  Альфонсо взглянул на статью. В ней говорилось об истреблении целой деревни — мужчин, женщин и детей — в местечке под названием Эль-Мозоти, в горах Морасана[11] в Сальвадоре. Были обнаружены сотни трупов, от новорожденных до стариков. Крестьяне из окрестных деревень сообщили, что после matanza[12], устроенной сальвадорской армией, в горах появился призрак. Голая женщина со спутанными волосами; она сидела, скорчившись в лунном сиянии у реки, оплакивая своих убитых детей, и умирающая рыба билась у нее в руке. Аргентинские судмедэксперты прибыли для эксгумации жертв массовой резни, а крестьяне и военные предупредили их о призраке.
  Он внимательно рассмотрел фотографию Лары и четырех ее коллег, стоявших возле огороженного веревкой участка земли, указывая на три крошечных раздробленных черепа.
  — Как давно это было? — спросил он. — Вы кажетесь там гораздо моложе.
  — Это не важно, — сказала она. Она забрала у него вырезку, тщательно сложила и убрала обратно в конверт. — Этот призрак, которого, по словам людей, они видели, — она повернулась к нему. — Это был не призрак. Призраков не существует, — она наклонилась к нему еще ближе, повернувшись спиной к барменше и Гидеону.
  Альфонсо кивнул, смутившись.
  — Люди выдумывают такие истории.
  Лара покачала головой. Она быстро заговорила:
  — Это был не призрак потому, что хотя солдаты убили детей, и подростков, и слабых женщин, хотя они сожгли мужчин заживо, хотя они даже прошли еще раз по своим следам, чтобы убедиться, что они убили всех, — одна женщина все-таки выжила. Больше тысячи было убито, но одна женщина выжила. Она пряталась в кустах, а потом убежала в горы. Я встретила ее, когда мы начали там копать. Она спустилась с гор, когда увидела нас с этими костями. Она хотела найти своих детей, — Лара помолчала, опустив глаза на конверт. — Она выжила. Она все еще жива.
   Барменша пододвинула к Альфонсо новую кружку пива. Он покачал головой. Он ждал, не зная, что сказать Ларе. В первый раз она так много говорила о чем-то, не относившемся к их работе в Эфиопии.
   — Даже если кто-то пропал, — продолжила она, глядя прямо перед собой, — это еще не значит, что мы найдем его. Вы ничего не знаете, пока у вас нет доказательств, — она посмотрела прямо в камеру. — Пока вы что-то не увидите, у вас ничего нет.
  Между ними повисло тяжелое молчание; Альфонсо ожидал, что после этих слов она встанет и уйдет. Но она не ушла. Вместо этого она так долго смотрела в объектив, что Альфонсо поднял камеру к глазам. И когда она опять ничего не сделала, он снял крышку объектива и отрегулировал экспонометр. Он вдруг почувствовал, что лучше видит ее именно так: заключенную в маленькую рамку, отсекавшую все, кроме этих глубоко посаженных глаз и впалых щек, быстрого моргания и медленного покачивания головы. Тонкие слабые пальцы поднимаются, чтобы смахнуть слезу с глаза, и падают, снова открывая непреклонную решимость ее взгляда. Он прицелился.
  — Нет, — твердо сказала она. Он вздрогнул, когда она нахмурилась, и ее руки взлетели, закрывая лицо.
  — Нет, нет... нет фото, — воскликнула барменша, протянув руку, словно хотела отнять камеру у Альфонсо. — Нет.
  И тут Альфонсо заметил, что Гидеон встал и закрыл голову руками. Барменша тоже поднялась и встала перед Гидеоном. Она стояла — непреклонная, сильная, напряженная, выпрямив спину. Вся ее доброжелательность исчезла.
  Гидеон повернулся к ним спиной и быстро вышел. Дверь заскрипела на петлях, потом замерла. Лара соскользнула со своего места.
  — Мы начнем работу рано, — сказала она. Потом, поблагодарив барменшу, тоже вышла из бара.
  Когда они остались вдвоем, барменша расслабилась.
  — Он славный человек. Он мой друг, — сказала она, указывая на опустевший стул Гидеона. — Но во время Qey Shibir[13]... — она щелкнула пальцами, подыскивая правильное слово. — Красный террор. Революция 1974. Он не был хороший. Он был знаменитый, много его фотографий в Аддис-Земене[14].
  Альфонсо кивнул. Он слышал о Красном терроре, времени непрекращающихся репрессий, которые обрушил на народ Эфиопии железный кулак диктатора.
  Она опять показала на пустой стул Гидеона.
  — Он был певец.
  — Он пел с группой? — спросил Альфонсо, припомнив маленькую брошюру в отеле “Гиэн”, рассказывавшую историю популярной музыкальной группы, игравшей в отеле. — С какой?
   Лицо барменши омрачилось, и она подтолкнула вторую порцию пива обратно к Альфонсо.
  — На похоронах.
  — Значит, он нравился родственникам? — спросил Альфонсо. — Как Альберто Кортес[15] в моей стране.
  Барменша протерла насухо стакан изнутри и поднесла его к слабому свету, чтобы осмотреть получше. Потом она неторопливо поставила его на стол.
  — Он был певцом Дерга[16], — когда Альфонсо, не понимая, покачал головой, она продолжила. — Он пел, празднуя смерть врагов Дерга. Родственники ненавидели его. Даже теперь некоторые люди никогда не забывают, — она смотрела через его плечо на дверь, у нее был отсутствующий взгляд. — Как можно забыть? У него был прекрасный голос.
  Она изящно взмахнула рукой.
  Из-за пива границы комнаты сделались нечеткими: он пил на пустой желудок. Тонкая деревянная дверь, не способная помешать “ароматам” Аддис-Абебы просачиваться внутрь бара, начала пульсировать в медленном ритме новой песни, потянувшейся из старенького, изношенного магнитофона. Выхлопные газы, навоз, дым, berbere[17] и сладкая жгучесть мирры, смешанная с резким запахом, идущим то ли от барменши, то ли от пластмассового кувшина с tej, которое он так и не отважился попробовать, предпочтя бутылочное эфиопское пиво домашнему медовому вину.
  — Вы приехали в Аддис-Абебу? — спросила барменша.
  Ее холодная улыбка и понимающие глаза заставили его перевести взгляд с ее бедер на лицо.
  * * *
  Он не знал, когда его ужас постепенно отступил, и он начал ставить людей, которых он фотографировал, в красивые позы, поправлять их одежду, пытаться скрыть кровоподтеки в тени. Это желание усиливалось постепенно. Небольшая перестановка, чтобы все лицо попало в кадр, превратилась в заботу о композиции и выразительности. Он мог бы сказать себе, что никогда не просил улыбаться, но перед самыми красивыми арестованными, если их раны начинались ниже выреза платья, он не мог устоять. “Немного изогните губы, сеньорита, чтобы смягчить ваше лицо, — шептал он, — Только для меня. Не обращайте внимания на солдат”. Их взгляд выражал безысходность.
  С какого-то времени после сотен фотографий сотен арестованных, которые выходили из кадра в комнату для допросов или на расстрел, Альфонсо начал прятать некоторые из этих чертовых пленок от капитана. Ему снилась его мать и ее отвращение к его занятиям фотографией, этому буржуазному таланту в семье, принадлежащей к рабочему классу. “Это сделает тебя кем-то другим, — однажды сказала она ему, — и ты больше не будешь моим сыном”. Во сне она превратилась в птицу, которая непрестанно стучалась в окно на четвертом этаже офицерского училища. Она продолбила дыру в стене, влетела в комнату, села на его фотокамеру. Широко раскрытыми глазами она поглядела сначала на простыню, которую он приколол к стене, потом на него — и этот взгляд заставил его проснуться, размахивая руками в воздухе.
  — Я подержу их вместо вас, капитан, — сказал Альфонсо на следующий день тяжело дышавшему человеку, обливавшемуся потом, и постоянно державшему в руке влажный носовой платок. — Вам не нужно держать их, они вам помешают.
  Он положил отснятые пленки в карман тех же грязных брюк, которые были на нем с момента ареста. Он складывал проявленные пленки в передние, а потом в задние карманы брюк, потом в карманы рубашки, а когда и там больше не осталось места, он с широкой бесхитростной улыбкой сунул несколько штук в носки.
  Всякий раз, когда представлялась возможность, он прятал несколько пленок в своей камере, холодном квадратном помещении, где содержались двенадцать постоянно сменявших друг друга заключенных. Рауль, неунывающий студент университета с детским лицом, проковырял для пленок маленькую дыру в одной из стен, и потом стоял или спал перед ней, пока однажды его тоже не вызвали позировать Альфонсо. Альфонсо нацарапал букву “Р” на коробке с пленкой, хранившей великодушную улыбку Рауля. Четыре года спустя, когда хунта пала, и он был освобожден из тюрьмы, эта коробка была первой, которую он вытащил из тайника и положил в карман рубашки.
  Если бы существовала такая вещь, как искупление, размышлял он, он мог бы дать семьям этих заключенных доказательство того, что однажды был человек, посмотревший в лицо их любимому и увидевший жизнь, достойную того, чтобы ее помнили. Альфонсо надеялся, что никто никогда не укажет ему на то, что он ничего не сделал, чтобы избавить их от этого последнего унижения: их фотографировали непосредственно перед тем, как убить.
  * * *
  — Вы приехали как турист? — задала новый вопрос барменша.
  — Я работаю, — ответил он ей, похлопав по своей камере.
  — Журналист? — спросила она, на ее лице внезапно появились любопытство и заинтересованность. — На суд над чиновниками Дерг? — она выплюнула эти слова, ее лицо исказила злоба. — Пусть они умрут за то, что сделали с нами. Они убивали нас. Они оставляли тела лежать на улицах. Моя сестра... — она остановилась и глубоко вздохнула. — Хорошо, что вы здесь, — просто сказала она и отвернулась, словно смутившись.
  После революции, низложившей императора Хайле Селассие в 1974 году, страной правил режим Дерг, свергнутый всего три года назад, в 1991 году. Менгисту Хайле Мариам[18] объявил Красный террор, чтобы полностью уничтожить всю оппозицию, то есть людей, которых Альфонсо слишком хорошо знал: молодых, образованных идеалистов, единственным преступлением которых была надежда. Красный террор почти полностью уничтожил в Эфиопии целое поколение, стиснув страну в когтях репрессий и кровавого хаоса. Но репрессии начались еще раньше и никогда полностью не прекращались, пока Менгисту не сбежал. Многим людям не позволено было даже должным образом оплакивать своих умерших. Другие не смогли найти тел своих пропавших близких. Когда к власти пришло новое правительство, начались первые попытки привлечь функционеров Дерг к суду. Но для судебных процессов нужны были доказательства.
  Команда иностранных судмедэкспертов прибыла из Аргентины с навыками, доведенными до совершенства в их собственной стране, когда они работали с костями их собственного народа. Они прибыли, чтобы эксгумировать массовые захоронения в Аддис-Абебе и доказать то, что чиновники Дерг пытались отрицать. Прежде чем приехать в Эфиопию, эта команда уже работала в других местах — в Курдистане, на Балканах, в Эль-Мозоти и в Хорватии. Они понимали, какой силой все еще обладают мертвые. Они работали, уверенные, что свидетели, документы и даже фотографии могут лгать, но восстановленный череп, осколок кости, скелет, выкопанный из ямы, заполненной останками десятков других, говорят такую правду, которую невозможно отрицать.
  И Альфонсо. Он приехал в Эфиопию потому, что хотел встать перед этими останками и притвориться, что эти кости могут заменить аргентинских заключенных, понимавших, как они на самом деле выглядели, когда поворачивались лицом к его камере.
  — Я знаю, как фотографировать мертвых, — сказал он Ларе во время собеседования. — Мы знаем друг друга.
  И она уступила.
  — Как зовут этого певца? — спросил он барменшу, быстро моргнув, чтобы сдержать слезы.
  Его все еще удивляло, как легко он начинал плакать после освобождения из тюрьмы. Он показал на дверь у себя за спиной, словно тот человек стоял там.
  — Гидеон, — сказала барменша. — Когда-то у него был сын.
  Она печально покачала головой.
  II
  Возвращаясь в свой дом, неподалеку от многолюдного Меркато[19], Гидеон не мог понять, что заставило ferenjoch[20], сидевшего в его любимом баре, заговорить с Конжит. Появление этих иностранцев так ошарашило его, что он выпил свое пиво в три глотка. Может быть, Конжит включила музыку, чтобы доставить удовольствие туристам. Может быть, она хотела таким образом спросить его, почему он не заходил к ней целую неделю. Может быть, она хотела таким образом наказать его. Так много людей в Аддис-Абебе придумывали всякие мелкие гадости, чтобы отплатить ему за то, что он делал в прошлом. Толкали его в толпе острыми локтями. Били по ногам. С воплями разбегались от него, точно он был прокаженным. Он понимал, что это значит. Ожидал этого. Иногда, когда он думал о своем сыне, он даже хотел этого. Но эта песня, Tizita, была точно резкая сильная пощечина. Потрясение от голоса Тилахуна Гессессе, взмывающего ввысь в темноте tej bet, было словно удар кулаком в грудь. Это была его песня, которой он всегда заканчивал свои выступления во дворце, еще до Дерг.
  “Самсон”, — позвал бы он, если бы у него еще был голос, таким сильным было потрясение, когда он услышал эту песню. Он позвал бы сына по имени, и в той стране, где у него все еще был голос, у него все еще был бы сын, и его сын прибежал бы к нему. Самсон, мой сын.
  Ветер принес тонкий вибрирующий голос муэдзина из мечети Анвара. Как он делал каждый день, когда слышал призыв к молитве, хотя давно уже отказался от любой религии, Гидеон дотронулся до своего горла и проклял свой талант, пожелав, чтобы он оставался замурованным там, где он запер его много лет назад.
  Он проходил мимо маленького кафе возле одного из переполненных магазинов и увидел группу мужчин, которые, нахмурившись, склонились над газетами. Молодой продавец газет в пыльных сандалиях подбежал к нему и помахал газетой перед его лицом.
  — Начались раскопки на военной базе, — сказал парнишка, его сухие губы были в пятнах от листьев ката[21], которые он жевал. У него был остекленевший, мутный взгляд, которому Гидеон когда-то завидовал и даже думал, что и сам хотел бы быть таким.
   Он попытался отмахнуться от паренька, чтобы тот дал ему пройти. Тогда тот полез к себе в карман и вытащил небольшой пучок листьев ката.
  — А это? — спросил он.
  Гидеон попробовал кат в первый раз вскоре после исчезновения Самсона, он хотел чего-то, что облегчило бы ему одиночество, которое он ощущал точно нож в боку. Он жевал кат один-одинешенек, в темном углу своего скромного дома, где постель Самсона все еще стояла неубранной, такой как он оставил ее несколько недель назад. Это было в 1978 году. Он не был больше певцом из популярной группы, нравившимся императору Хайле Селассие. Император был мертв. Сотни людей покинули страну. Словно из ниоткуда появились Советы и кубинцы. Повсюду были солдаты.
  Двое полицейских пришли в пять утра и забрали его сына на допрос. Они обещали вернуть его. Гидеон знал: это обычная ложь, чтобы успокоенные родители подчинились им. Он обхватил сына обеими руками за талию и упал на колени. Один из полицейских схватил свой автомат и снова, и снова бил его по затылку, пока, наконец, он не отпустил своего сына. Он тотчас бросился к тюрьме, и ему велели прийти на следующий день. Он провел ночь на ступенях тюрьмы, а когда он пришел снова, с фотографией своего сына, усталый офицер показал ему на больничный морг.
  — Поищите там, — сказал он. — Их всех доставили туда прошлой ночью.
  Когда он не нашел Самсона, и прошло две недели, Гидеон пошел в маленький киоск на Меркато и попросил у хозяина кат.
  — Гидеон, — сказал хозяин, — это не для тебя. Подожди, пойди в церковь, твой сын вернется.
  Но хозяин не в силах был смотреть ему в глаза, и в конце концов подтолкнул к нему крошечный пучок листьев и отказался взять у Гидеона деньги.
  Все, что сделал кат — заставил его горе обрести форму, ожить. Оно поселилось у него в груди, отрастило шерсть и зубы, и грызло его изнутри. Он был точно пьяный. Голос, похожий на голос его жены, звал его сына, но когда он оборачивался, он не находил ничего, кроме своей собственной руки, неуклюже нащупывавшей в пустоте женщину, научившую его любить и умершую при родах.
  — Раскопки начались, — повторил мальчишка-газетчик, тыча газетой ему в лицо. — Прочти об этом. Они работают вон там, — он показал в сторону холмов, где находилась военная база. — Если ты потерял кого-то во время Qey Shibir, ты должен прочесть об этом.
  Гидеон заплатил за газету и просмотрел первую страницу. Среди серьезных мужчин и одной женщины в самом конце ряда стоял турист из бара Конжит.
  Он показал на фотографию и вопросительно посмотрел на паренька.
  — Ты не знаешь? — сказал мальчишка. — На военной базе были захоронения. Эти люди, — он показал на фотографию в газете, — они приехали, чтобы откопать тела. Они знают, как это сделать.
  У Гидеона затряслись руки. Его сына забрали в эту тюрьму; он бежал за грузовиком, пока хватило сил, потом взял такси до ворот. Он запомнил номер машины и увидел тот же грузовик пустым на стоянке возле тюрьмы. Гидеон прижал газету к груди и так сильно оперся на здоровую ногу, что едва не толкнул газетчика. Воспоминания о днях, когда он искал своего единственного сына, придавило его, словно тяжелая рука.
  * * *
   Солдаты за конторкой смотрели на него; он трясущимися пальцами подтолкнул к ним фотографию сына. Они отказались отвечать на его вопросы. Они старались не обращать на него внимания. Они повернулись к нему спиной и позволили ему кричать охрипшим голосом, спрашивать — где они держат его сына? Они позволили ему стоять у конторки и оплакивать Самсона. Потом их начало утомлять его бесконечное горе. Один из них пригрозил ему. Другой попросил его пойти домой. Когда он остался стоять и, наклонившись, оперся локтем о конторку, они отшвырнули его кулаками и пинками. Они били его своими винтовками по его короткой ноге и смотрели, как он упал. Они оскорбляли его отца, его группу, его покойную жену. И все же, проснувшись на следующее утро, Гидеон вернулся к тюрьме с фотографией Самсона в руке.
  Когда он пришел в тюрьму в четвертый раз, один из солдат вытащил маленький листок бумаги, потом показал на Гидеона и сказал:
  — Может, он тот, кого ищет генерал.
  Он не протестовал, когда они повели его в другое здание, неподалеку от тюрьмы. Ведь они знали, где находится его сын, и это было единственным, что имело значение. Солдаты подтолкнули его к большому деревянному столу, за которым сидел человек, тощий, как сухая ветка, и кашлял, держась за живот. Человек осмотрел его, начиная с ног; его рот скривился, когда он перевел взгляд с одной ноги на другую. Потом, добравшись до лица Гидеона, он широко улыбнулся.
   — Величайший голос Эфиопии, чей талант достоин одного лишь императора — здесь, в моем кабинете, готовый петь ради нашего дела, — спросил человек, сидевший за столом. — Как это нам привалило такое счастье?
  По дороге домой Гидеону припомнилась история, которую он слышал в школе. Давным-давно жил один козел, вообразивший, что он король. Его поймал крестьянин, принявший короля за козла. Просто пой, говорил он себе. Ничего не меняется только оттого, что будет называться как-то иначе. Песня — это всего лишь песня, а сын, напоминал он себе снова, и снова, сын... И он остановился и вздохнул обо всем, что могло быть с сыном.
  В первый раз он был на похоронах единственного сына супругов, которые непрерывно качали головами при виде могилы сына.
  — Это правда, это он, это мой сын? — рыдала мать, уткнувшись в грудь скорбящего отца. Гидеон проклял свой голос, свое горло, воздух, которым он дышал. Он молчал, сжав зубы, пока не почувствовал, как солдат ткнул его винтовкой в бок. Он тихо начал печальную песню о тоске и потере, но солдаты подняли ружья и объявили, что это труп врага и заставили его петь о доблести председателя Менгисту. Потом солдаты направили оружие на мать и сказали: “Танцуй, мать, мы не плачем о тех, кого ненавидим”.
  * * *
  Всю неделю Гидеон ходил каждый день в бар Конжит и ждал двух ferenjoch. Он надевал свой единственный костюм, оставшийся от тех дней, когда он еще выступал со своей группой. Костюм был в тонкую полоску с широкими лацканами и синим носовым платком, вшитым в карман пиджака. В кармане рубашки у него лежала фотография Самсона. Гидеон заказывал одну порцию пива и медленно, неторопливо выпивал его. Потом он ждал, не обращая внимания на вопросительные взгляды Конжит и ее попытки поговорить с ним.
  На вторую неделю, однажды вечером, незадолго до закрытия, как раз когда Конжит пыталась заставить Гидеона идти домой, пришел мужчина, один. Гидеон почувствовал, что у него пересохло в горле, хотя он только что выпил кружку пива. Он повернулся, раскрыв рот, и в первый раз за все эти годы пожалел, что погубил свой голос, заставил его исчезнуть.
  У мужчины были темные круги под глазами. Он был покрыт тонким слоем пыли, и вес камеры, висевшей у него на плече, казалось, заставлял его клониться набок. Он не глядел на Гидеона или Конжит, погрузившись в изучение амхарских букв на бутылке пива, стоявшей в баре. Он часто и неглубоко дышал открытым ртом. Гидеон не знал, то ли мужчина готов был расплакаться, то ли просто вымотался до полного изнеможения.
  — Birra? — спросила Конжит, поставив перед ним новую бутылку. — Устали?
  Она улыбнулась; потом, когда мужчина не ответил ей взглядом, ее улыбка угасла. Она отвернулась, чтобы поставить на полку чистые стаканы.
   Гидеон нащупал фотографию Самсона. Ее края сквозь рубашку жгли его кожу. Его сердце билось о фотографию, словно пытаясь вбить имя его сына в грудь, а потом и в горло. Его рот открывался и закрывался в беззвучных словах.
  Мужчина отмахнулся от пива и задышал нормально. Он положил руки на барную стойку и пристально уставился на них. Он начал разряжать камеру и его губы задрожали, когда он вытащил пленку и сунул ее в карман рубашки. Потом он вытер глаза тыльной стороной ладони.
   Гидеон вытащил фотографию Самсона и осторожно положил на стойку перед мужчиной. Он похлопал мужчину по плечу, чтобы успокоить его. Потом указал мужчине на фотографию, а потом на себя. Он повторял это снова и снова: Самсон, потом он сам. Лицо Самсона, потом его собственное.
  Конжит покачала головой, ее глаза были полны жалости. Мужчина отвернулся. Он закрыл лицо руками, словно защищаясь от яркого света.
  — Пожалуйста, — сказал он, это было одно из немногих английских слов, которые Гидеон знал. — Пожалуйста. Хватит.
  Он затряс головой из стороны в сторону и что-то тихо сказал Конжит, не отрывая глаз от стойки, сосредоточенно глядя на свои руки, ухватившиеся бутылку с пивом, словно эта бутылка была единственным, что удерживало его в этой жизни.
  — Оставь его в покое, — сказала Конжит Гидеону. — Он говорит, что сегодня пришло слишком много родственников.
  Гидеон покачал головой и придвинул фотографию ближе к мужчине. Он похлопал его по плечу и снова указал на фото.
  “Самсон, — в отчаянии прошептал он одними губами, — Самсон”.
  Мужчина сказал что-то по-английски Конжит, потом кивнул в сторону Гидеона.
  Конжит глубоко вздохнула и мягко сказала:
  — Там нет ничего, кроме костей, Гидеон. Там ничего нельзя опознать по фотографии.
  “Но разве у всех кости не разные? — хотелось спросить Гидеону. — Разве лицо моего сына не отличается от всех остальных лиц? Посмотрите на его челюсть, на эти сильные твердые линии. У кого еще, кроме моего Самсона, такая же? Посмотрите на него! — хотелось закричать Гидеону. — Нет другого такого, как он, даже если вся плоть уже превратилась в прах и пыль. Вот он”.
   III
  Гидеон приходит каждый день, всю неделю, смотреть, как мы копаем. Он садится на корточки под деревом и сидит тихо, прижав к сердцу фотографию. Он одет в старый, тщательно отглаженный костюм. Его ботинки начищены на военный манер, и я даже издали заметила, что у одного ботинка каблук выше, чем у другого. Альфонсо подсаживается к нему, когда солнце садится. А мы зажигаем наши фонари и продолжаем раскопки. Они не разговаривают, но я вижу, что они сидят так близко, что один мог бы прислониться к другому. Он не уйдет, пока мы не сложим наше оборудование и не отправимся в отель. Альфонсо остается, пока Гидеон не встанет, чтобы идти домой, он помогает ему подняться на ноги и говорит какие-то слова, которых я не могу расслышать с того места, где я сижу, описывая частички того, что когда-то было людьми.
  Я отказала Альфонсо в его просьбе поехать с нами в Эфиопию. Лишний вес и лишние деньги, говорила я, пытаясь, чтобы мой отказ звучал профессионально. Диего отвел меня в сторону и шепнул:
  — Лара, разве ты не помнишь его в новостях? Они держали его под арестом годы. То, что они с ним делали. Позволь ему поехать. К тому же он передал моей семье последнюю фотографию моего брата.
  Я не хочу спрашивать, помнит ли он мою сестру. Мне не хватает смелости. Алисия убежала от полиции в ту ночь, когда они пытались арестовать ее. Она всегда была самой быстрой в своей школе, она могла перегнать даже мальчишек. Она убежала из Буэнос-Айреса к океану, а потом улетела из страны на новое место. Она вернется, когда мы разберемся со всеми этими костями.
  Мы почти закончили. Кости выкопаны и разложены на металлических столах в подобия человеческих скелетов. Мы расфасовали и снабдили бирками одежду, украшения, документы. Все тела идентифицированы. Теперь действительно может начаться оплакивание. Наша работа сделана. Вскоре мы вернемся в Аргентину, пока нас не вызовут обратно, сюда или в другое место, полное ничейных останков.
  * * *
  Я разделила мою информацию об Эфиопии на то, что мы знаем, и то, что нам неизвестно. На факты и предположения. Тут нет места для исчезнувших. В моем отчете нет раздела для надежд всех, кто слышал про Лазаря[22] и верил. Все, что у нас есть — то, что мы смогли выкопать из земли, изучить, а потом вернуть обратно в прах.
   Вот, что мы узнали из последних раскопок: сорок взрослых заключенных мужского пола отвели на поросший деревьями участок военной базы и задушили нейлоновой веревкой. У некоторых также были следы ударов по черепу, нанесенных тупым предметом, были переломы костей носа, рук и ног. Каждый кусок веревки был длиной ровно 159 сантиметров, концы оплавлены, чтобы они не разлохматились. Палачи (мог ли всего один человек оказаться достаточно сильным, чтобы убить сорок узников, которые хотели жить?) завязали простые узлы на концах веревок, чтобы было удобнее держать их. Потом убийцы набросили веревку на шеи арестованных.
   Мы можем предположить, что некоторые арестованные сопротивлялись, но не все. Это была безнадежная борьба. Все они умерли от странгуляционной асфиксии[23]. Я подумала: кто из заключенных прожил дольше, и стоило ли бороться за каждый лишний вздох?
  Они были похоронены под метрами тяжелых камней и негашеной извести. Мы нашли их под этими камнями. Они были одеты. Все, кроме одного, были закутаны в одеяла: ночь была холодной. У всех, кроме этого одного, на шее была затянута нейлоновая веревка. Тот единственный заключенный, который умер без одеяла, с веревкой, отброшенной далеко в сторону от его тела — какую новую историю он мог бы рассказать нам о той ночи, историю, которую его кости сохранят в тайне? Я задавала себе этот вопрос, пока перепечатывала данные, записывала их для того, чтобы в следующий раз, когда нам придется раскапывать кости, у нас был рассказ, который поможет нам двигаться вперед.
  * * *
  Я делаю последние заметки, прислонившись к дереву, позади места раскопок, когда Альфонсо и Гидеон подходят ко мне. Они, кажется, колеблются, когда я поднимаю глаза.
  — Si? Я могу вам чем-то помочь? — спрашиваю я Альфонсо, пытаясь не быть грубой, стараясь уважать то, что он должен был видеть и пережить в офицерском училище. Я понимаю, что тот затравленный взгляд, который я впервые заметила, когда он пришел к нам, не изменился. Это необратимо. Как шрам.
  — Это Гидеон. Он хочет что-то показать вам, — Альфонсо указывает на Гидеона, который достает фотографию из кармана костюма и протягивает мне, обхватив ее, словно раненную птичку. — Это его сын, Самсон, — говорит Альфонсо. — Он исчез много лет назад, его держали здесь.
  Я качаю головой, уже зная, о чем он спросит.
  — Мы нашли всех. Здесь больше никого нет. Скажите ему, что я сожалею.
  И мне приходится удивляться человеку, который хочет найти кости своего сына, который не хочет верить, что тот скрылся, сбежал.
  — Пожалуйста, посмотрите, — говорит Альфонсо. Он замолкает. — Прошу вас, просто посмотрите на фотографию. Потом скажите ему.
  Я вижу молодого человека, на самом деле мальчика, с серьезными глазами и широкой улыбкой. Я вижу сильную челюсть его отца и высокие скулы, сколотый передний зуб и покатый лоб. Плоть и кровь, этот мальчик, такой живой. Мы откапываем только мертвых.
  — Нет, — говорю я. — Его здесь нет.

Notes
  • ↑ [1]. Tej bet (амхарский) — дом медового вина; в Эфиопии нечто вроде бара, куда соседи приходят, чтобы выпить медового вина и пообщаться.
      Медовое вино (Tej, амхарский) — напиток из воды, меда и листьев Rhamnus prinoides (в Эфиопии его называют “гешо”); обычно его подают в чайнике из нержавеющей стали и пьют из маленьких стаканов с узкими горлышками, похожих лабораторные мензурки.
  • ↑ [2]. Tenastilign — привет, как дела?
  • ↑ [3]. Donde — где (исп.)
  • ↑ [4]. Aqui — здесь (исп.)
  • ↑ [5]. Lo siento — простите (исп.).
  • ↑ [6]. Bueno — хорошо (исп.)
  • ↑ [7]. Si — да (исп.)
  • ↑ [8]. Хорхе Видела (исп. Jorge Videla Redondo; 1925 ‒ 2013) ‒ политик, профессиональный военный, возглавлял военную хунту, правившую Аргентиной в 1976–1981. В годы его правления от 8960 (официальная статистика хунты) до 30 000 (оценки правозащитных организаций) человек пропали без вести. В результате проведенных реформ по либерализации экономики инфляция упала в 2 раза; объем торгового экспорта вырос в 2,7 раза; на 25% выросли инвестиции. После падение хунты был привлечен к уголовной ответственности и умер в тюрьме.
  • ↑ [9]. Tizita — воспоминание, ностальгия, тоска (амхарский) ‒ музыкальный жанр в Эфиопии и Эритрее, напоминающий блюз, по мнению западных критиков.
  • ↑ [10]. Birra — искаженное “beer” (пиво по-английски).
  • ↑ [11]. Морасан — департамент в Сальвадоре.
  • ↑ [12]. Matanza — бойня (исп.).
  • ↑ [13]. Qey Shibir (Красный террор) в Эфиопии — название массовых репрессий, проводившихся коммунистической военной диктатурой (Дерг) против противников режима, сепаратистов и мирного населения. За годы Красного террора в Эфиопии погибли более 100 тысяч человек (по официальным данным); не менее 500 тысяч человек (по подсчетам Amnesty International).
  • ↑ [14]. Аддис-Земэн (“Новая Эра” по-амхарски) — город в Эфиопии, в регионе Амхара.
  • ↑ [15]. Альберто Кортес (псевдоним Хосе Альберто Гарсия Галло , 1940‒2019) — аргентинский композитор и певец, один из самых известных авторов песен в Латинской Америке.
  • ↑ [16]. См. прим. 13.
  • ↑ [17]. Berbere (амхарский) — смесь специй в кухнях Эфиопии и Эритреи, обычно включающая красный и душистый перец, имбирь, гвоздику, кориандр, корицу и др.
  • ↑ [18]. Подполковник Менгисту Хайле Мариам (род. в 1937 г.) был главой режима Дерг с 1974 по 1991 г. В 1990 г. Москва прекратила поддерживать Дерг, и режим, опиравшийся на военную и экономическую помощь СССР и Кубы, вскоре был разгромлен. Менгисту бежал в Зимбабве, где живет под охраной армии и полиции. В Эфиопии за свои преступления заочно приговорен к смертной казни.
  • ↑ [19]. Меркато — рынок в Аддис-Абебе.
  • ↑ [20]. Ferenjoch — иностранец (амхарский).
  • ↑ [21]. Кат (лат. Catha edulis) — вечнозеленый кустарник семейства бересклетовых. Свежие или сушеные листья ката используют для жевания или заваривания (как чай или пасту) в качестве легкого наркотика-стимулятора. Употребление ката широко распространено в странах Аравийского полуострова и Африканского Рога (Йемене, Сомали и Эфиопии).
  • ↑ [22]. Намек на евангельскую историю о Лазаре, воскресшем из мертвых.
  • ↑ [23]. Странгуляционная асфиксия — вид механической асфиксии (удушья), вызываемой сдавлением органов шеи. Специфическим признаком смерти (или попытки ее причинить) от повешения и удавления петлей является странгуляционная борозда — след от сдавления шеи петлей.
"Детектив — это интеллектуальный жанр, основанный на фантастическом допущении того, что в раскрытии преступления главное не доносы предателей или промахи преступника, а способность мыслить" ©. Х.Л. Борхес

За это сообщение автора Клуб любителей детектива поблагодарили: 3
igorei (07 ноя 2021, 06:16) • Гастингс (06 ноя 2021, 18:52) • Stark (06 ноя 2021, 09:31)
Рейтинг: 18.75%
 
Аватар пользователя
Клуб любителей детектива
Свой человек
Свой человек
 
Автор темы
Сообщений: 270
Стаж: 94 месяцев и 5 дней
Карма: + 38 -
Благодарил (а): 0 раз.
Поблагодарили: 1245 раз.

Re: М. Менгисте ‘Прах, пепел, бегство’ 「2020」

СообщениеАвтор Доктор Фелл » 06 ноя 2021, 09:46

  Выскажу свое личное мнение.
  Я переодически переформатирую рассказы — победители премии Эдгара — по единому варианту и соответственно перечитываю. И невольно сравниваю их. Что сказать — на мой вкус, чисто политизированное решение. Рассказ неплох, но явно именно политика решила все. Мне трудно сказать, какие еще рассказы конкурировали, но, даже учитывая своеобразность этой награды, эта работа недотягивает.
‘И сказал По: да будет детектив. И возник детектив. И когда По увидел, что создал, он сказал: и вот хорошо весьма. Ибо создал он сразу классическую форму детектива. И форма эта была и останется во веки веков истинной в этом бесконечном мире’. © Эллери Квин.
Аватар пользователя
Доктор Фелл
Хранитель Форума
 
Сообщений: 9256
Настроение: СпокойныйСпокойный
Стаж: 177 месяцев и 13 дней
Карма: + 104 -
Откуда: Россия, Москва
Благодарил (а): 926 раз.
Поблагодарили: 1893 раз.

Re: М. Менгисте ‘Прах, пепел, бегство’ 「2020」

СообщениеАвтор Леди Эстер » 06 ноя 2021, 14:05

  Полностью согласна с доктором Фелломом.
  Боюсь, что в моих последующих рассуждениях, будут политические оценки, поэтому убираю их под спойлер. Читатель предупрежден.
Спойлер:
  По моему скромному мнению, то, что этому рассказу дали премию можно объяснить исключительно борьбой за расовое и гендерное разнообразие (хотя среди авторов детективов с гендерным разнообразием как раз все в полном порядке).
  Во-первых, этот рассказ не детектив, от слова совсем.
  Во-вторых, это - классический пример нечестной конкуренции. Автор, которую от чего-то именуют то африканской, то эфиопской писательницей уехала из Эфиопии в возрасте 4-х лет. Она родилась в 1974 г. (в русскоязычных биографиях пишут, что в 1971г., но я больше верю английским), а уже в 1978 ее семья Эфиопию покинула. Школу эта "африканская писательница" закончила в Италии, а колледж (по специальности "Писательское мастерство") - в США, где с тех пор и живет. Но, сами понимаете, термин "американская писательница" предполагает совсем другой уровень требований.
  Конечно, есть авторы, которые пишут о странах, знакомых им лишь по книгам, фильмам и т.п. Например, Генри Киттинг, с его историями об инспекторе индийской полиции Готе. Но Киттинга никто и нигде не называет индийским писателем.
  К тому же, как мне показалось, Менгисте не потрудилась хотя бы почитать что-нибудь об Эфиопии, прежде чем писать о ней.
Например, у нее Гидеон хочет попробовать жевать листья ката, чтобы забыться. Видимо, Менгисте где-то слышала, что есть такой легкий наркотик, популярный в мусульманских странах, но поленилась прочитать, каково его действие. Однако кат - стимулятор, аналог кофе, в котором, как известно тоже есть наркотическое вещество - кофеин. Он широко используется для повышения внимания, улучшения работоспособности, снятия усталости. Едва ли человек, живущий в Эфиопии, где употребление ката разрешено и повсеместно распространено, и который стало быть отлично знает его свойства, станет употреблять кат, чтобы забыться.
  В третьих, это явная эксплуатация больной темы. Когда автор пишет о массовых убийствах, как-то неловко критиковать его за отсутствие художественных достоинств. Но Менгисту и здесь, как мне показалось, не стала слишком глубоко вникать в тему. Конечно, тем кто был "немножечко убит" и их несчастным родственникам нет большой разницы были ли их убийцы марксистами, стремившимися осчастливить свою страну коммунистической диктатурой, или напротив борцами с марксистскими партизанами, пытавшимися установить эту самую диктатуру. Но все-таки, кое-какая разница между ними, а также между их противниками, есть. И автору стоило бы об этом знать.
  Но зачем? Диктатура - это ужас, ужас, ужас, а все кто с ней борется - это герои или в крайнем случае невинные жертвы. То, что кое-кто из этих жертв боролся за установление еще худшей диктатуры, мысль слишком сложная для таких, как Менгисту.
  Честно сказать, меня этот рассказ сильно зацепил, но совсем не талантом автора. Просто я еще очень хорошо помню дружеские визиты в СССР Менгисту Хайле Мариама. И, честно говоря, ужаснулась, прочитав, на что пошла многомиллардная помощь этому доброму другу Советского Союза. Оказывается, у нас инженеры, врачи и учителя получали гроши ради того, чтобы кормить таких вот людоедов!
Чтение было для меня наилучшим средством против неприятностей в жизни.
Шарль Луи де Монтескьё
Аватар пользователя
Леди Эстер
Бывалый
Бывалый
 
Сообщений: 699
Стаж: 79 месяцев и 10 дней
Карма: + 22 -
Благодарил (а): 1217 раз.
Поблагодарили: 688 раз.

Re: М. Менгисте ‘Прах, пепел, бегство’ 「2020」

СообщениеАвтор Роджер Шерингэм » 06 ноя 2021, 15:28

  Да там в Эфиопии в последний год опять заваруха началась. Лишний стимул дать помимо того, чтобы просто дать кому-то расово правильному.

Спойлер:
  Что касается обличаемого тут режима, всё так. Один из самых людоедских среди тех, на кого шли деньги советских трудящихся. Но в тогдашней Эфиопии "инженеров, врачей и учителей" (благодаря советской помощи за счёт своих "инженеров, врачей и учителей", которую я не оправдываю) стало на порядок больше, чем было при императоре.
- Я человек маленький, - произнес Болванщик дрожащим голосом, - и не успел я напиться чаю... прошла всего неделя, как я начал... хлеба с маслом у меня уже почти не осталось...
Аватар пользователя
Роджер Шерингэм
Главный модератор
Главный модератор
 
Сообщений: 4467
Стаж: 177 месяцев и 12 дней
Карма: + 84 -
Откуда: Edinburgh-of-the-Seven-Seas
Благодарил (а): 251 раз.
Поблагодарили: 2019 раз.

Re: М. Менгисте ‘Прах, пепел, бегство’ 「2020」

СообщениеАвтор Борис Карлович » 06 ноя 2021, 15:50

  Народ, вам настолько мало политических дебатов на других онлайн-ресурсах, что подобные выделения надо и сюда тащить? Или же на форуме появилось новое правило "под спойлером - не считается", а я и не в курсе?)
"Я прочел уж не один десяток детективных романов, джентльмены, и поэтому говорить, что я малообразован, – это клевета!"
Найо Марш "Выпить и умереть"

За это сообщение автора Борис Карлович поблагодарил:
Доктор Фелл (06 ноя 2021, 15:57)
Рейтинг: 6.25%
 
Аватар пользователя
Борис Карлович
Ортодокс
 
Сообщений: 1980
Настроение: СердитыйСердитый
Стаж: 177 месяцев и 10 дней
Карма: + 39 -
Благодарил (а): 572 раз.
Поблагодарили: 1039 раз.

Re: М. Менгисте ‘Прах, пепел, бегство’ 「2020」

СообщениеАвтор Роджер Шерингэм » 06 ноя 2021, 16:29

  То, что по этому рассказу нечего обсудить, кроме политических дебатов, ещё раз подтверждает мои старые вопросы, зачем нужен проект, в котором силы участников тратятся на фронтальный перевод подобного барахла, учитывая, что жюри премии, похоже, по своей квалификации уже находится на уровне жюри конкурса "Достоевский детектив". Старые рассказы ладно, там хоть что-то можно наскрести, а новые - каждый раз же одинаковые дискуссии "почему этому рассказу дали", но вот этот - уже апофеоз халтуры и политоты. Не удивлюсь, если в следующем году дадут рассказу про то, как один всем известный персонаж страдает в колонии.
- Я человек маленький, - произнес Болванщик дрожащим голосом, - и не успел я напиться чаю... прошла всего неделя, как я начал... хлеба с маслом у меня уже почти не осталось...

За это сообщение автора Роджер Шерингэм поблагодарил:
Леди Эстер (06 ноя 2021, 22:18)
Рейтинг: 6.25%
 
Аватар пользователя
Роджер Шерингэм
Главный модератор
Главный модератор
 
Сообщений: 4467
Стаж: 177 месяцев и 12 дней
Карма: + 84 -
Откуда: Edinburgh-of-the-Seven-Seas
Благодарил (а): 251 раз.
Поблагодарили: 2019 раз.

Re: М. Менгисте ‘Прах, пепел, бегство’ 「2020」

СообщениеАвтор Доктор Фелл » 06 ноя 2021, 17:24

Роджер Шерингэм писал(а):  То, что по этому рассказу нечего обсудить, кроме политических дебатов...
означают что можно и дискутировать о самом рассказе и правильности/неправильности (с точки зрения каждого) присуждения награды. А не переведя (не прочитав) рассказ, судить о нем, а тем более обсуждать (коментировать) трудновато. Типа ‘я не читал, но осуждаю’ уже проходили и увы, не раз.
  У нас практически нет проектов с фронтальным переводом — этот и антологии ‘невозможностей’.
  Не очень согласен с мнением — ‘подобное барахло’. Как раз художественно написано и, скажем так, ‘держит нерв’. Но вот решение выбрать этот рассказ победителем, тут ‘слов из песни не ‘выкинешь’, явно политизировано. И наверное, более того углубляться не нужно.
  Борис Карлович. Никто не менял правил форума. Так, небольшое формальное отступление отступление на ‘шажок’. Прочитавший рассказ и так поймет, что и как. А примеров, как под спойлерами, можно привести немало. Но незачем. Умные мыслящие люди все и так понимают.

  Я не раз приводил пример с Нёсбе. Абсолютно против его мнения по некоторым вопросам в мировой политике, но с удовольствием читаю все его произведения. Или к примеру Роджер Уотерс. Точно тот же вариант. Но альбомы Pink Floyd у меня все и я переодически их слушаю и смотрю.

  Далее только о художественной ценности/неценности данного произведения.
‘И сказал По: да будет детектив. И возник детектив. И когда По увидел, что создал, он сказал: и вот хорошо весьма. Ибо создал он сразу классическую форму детектива. И форма эта была и останется во веки веков истинной в этом бесконечном мире’. © Эллери Квин.
Аватар пользователя
Доктор Фелл
Хранитель Форума
 
Сообщений: 9256
Настроение: СпокойныйСпокойный
Стаж: 177 месяцев и 13 дней
Карма: + 104 -
Откуда: Россия, Москва
Благодарил (а): 926 раз.
Поблагодарили: 1893 раз.

Re: М. Менгисте ‘Прах, пепел, бегство’ 「2020」

СообщениеАвтор Miranda » 06 ноя 2021, 21:44

Не поняла, какое отношение имеет Эфиопия к Аргентине. Почему расследовать эфиопские прегрешения приезжают аргентинцы?
Miranda
Свой человек
Свой человек
 
Сообщений: 467
Стаж: 56 месяцев и 5 дней
Карма: + 11 -
Откуда: Haifa
Благодарил (а): 327 раз.
Поблагодарили: 287 раз.

Re: М. Менгисте ‘Прах, пепел, бегство’ 「2020」

СообщениеАвтор Леди Эстер » 06 ноя 2021, 22:17

Спойлер:
Роджер Шерингэм писал(а):  в тогдашней Эфиопии "инженеров, врачей и учителей" (благодаря советской помощи за счёт своих "инженеров, врачей и учителей", которую я не оправдываю) стало на порядок больше, чем было при императоре.
  Вы уверены? В Википедии написано, что "Менгисту Хайле Мариам пресёк возможность появления всякой оппозиции, ЗАКРЫВ УНИВЕРСИТЕТЫ, СРЕДНИЕ ШКОЛЫ и распустив профсоюзы"(https://ru.wikipedia.org/wiki/%d0%9a%d1%80%d0%b0%d1%81%d0%bd%d1%8b%d0%b9_%d1%82%d0%b5%d1%80%d1%80%d0%be%d1%80_%d0%b2_%d0%ad%d1%84%d0%b8%d0%be%d0%bf%d0%b8%d0%b8). Откуда же там стало больше врачей и т. д.? Правда в СССР приезжали на учебу студенты из стран 3-го мира, с которыми мы дружили. Но очень многие из них учиться не желали.
  Хорошо помню (а точнее не помню) студента из Никарагуа, вместе с которым я проходила студенческую практику на строительстве моста через Днепр. Я работала геодезистом. Он ни разу не появился на стройплощадке. Но в конце руководитель практики попросил меня написать отчет в 2-х экземплярах: за себя и за того парня. Жалко же, если его отчислить, неизвестно что с ним сделают дома.

Добавлено спустя 8 минут 7 секунд:
  На вкус и на цвет, как говорится...
  Но, что касается художественных достоинств, то я скорее соглашусь с Роджером Шерингэмом. Мне кажется, что их нет. А если рассказ и вызывает какие-то чувства, то исключительно за счет эксплуатации темы.
  Во время чтения меня не покидало подсознательное ощущение какой-то фальши. Собственно именно поэтому я и прочитала биографию и интервью автора.
Чтение было для меня наилучшим средством против неприятностей в жизни.
Шарль Луи де Монтескьё
Аватар пользователя
Леди Эстер
Бывалый
Бывалый
 
Сообщений: 699
Стаж: 79 месяцев и 10 дней
Карма: + 22 -
Благодарил (а): 1217 раз.
Поблагодарили: 688 раз.



Кто сейчас на форуме

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 2

Кто просматривал тему Кто просматривал тему?