Добро пожаловать на форум «Клуб любителей детективов» . Нажмите тут для регистрации
ШИРА ДЖУДИТ РОЗАН
ПОДТАЛКИВАНИЕ[1]
Body English
© by Shira Judith Rosan
First published: ???
© Перевод выполнен специально для форума "КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ДЕТЕКТИВА"
Перевод: Эстер Кецлах (псевдоним)
Редактор: Ольга Белозовская
© 2020г. Клуб Любителей Детектива
ПОДТАЛКИВАНИЕ
Body English
© by Shira Judith Rosan
First published: ???
© Перевод выполнен специально для форума "КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ДЕТЕКТИВА"
Перевод: Эстер Кецлах (псевдоним)
Редактор: Ольга Белозовская
© 2020г. Клуб Любителей Детектива
! |
Весь материал, представленный на данном форуме, предназначен исключительно для ознакомления. Все права на произведения принадлежат правообладателям (т.е согласно правилам форума он является собственником всего материала, опубликованного на данном ресурсе). Таким образом, форум занимается коллекционированием. Скопировав произведение с нашего форума (в данном случае администрация форума снимает с себя всякую ответственность), вы обязуетесь после прочтения удалить его со своего компьютера. Опубликовав произведение на других ресурсах в сети, вы берете на себя ответственность перед правообладателями. Публикация материалов с форума возможна только с разрешения администрации. Внимание! В топике присутствуют спойлеры. Читать обсуждения только после прочтения самого рассказа. |
Body English by Shira Judith Rosan [Lydia Chin & Bill Smith] (ss) Alfred Hitchcock's Mystery Magazine, December 1992, Vol.37 No.12.
Это было первое дело, за которое я взялась вопреки своему желанию. И мои предчувствия оправдались, потому что оно к тому же оказалось первым делом, заставившим меня задуматься, хочу ли я всю оставшуюся жизнь быть частным детективом.
— Да ведь на самом деле она тоже вовсе не хочет иметь со мной дело, — я кипела от злости. Свое возмущение я изливала Биллу Смиту (мы с ним время от времени работали вместе), сидя в закусочной “Павлин” на Мотт-стрит. — Потому, что я не знаю мандарина
— Я всегда настаиваю, чтобы ты говорила по-английски, — заметил Билл. Он переложил слегка обжаренного кальмара с большого блюда в миску с рисом.
— Не начинай! — я опустила палочки для еды в груду темно-зеленого кресс-салата под карамельным соусом. — Вы большие, грубые, неуклюжие, иностранные варвары, и как раз в этом-то вся проблема.
Билл остановился, не донеся кусок кальмара до рта.
— Иностранные?
Я была не в духе, и мне хотелось поспорить.
— Я выросла в этой стране. А некоторые провели свое детство, шатаясь по свету.
— Так прошла моя юность. Но ты выросла в Чайна-тауне, а ведь ты сама всегда говоришь, что это вообще другая планета. Послушай, Лидия, как насчет того, чтобы поговорить про это дело, пока ты не проткнула меня своими палочками?
— Дай мне сначала поесть, — мрачно сказала я. Я занялась кальмаром; он был острым и нежным. Это немного утешило меня, а пахнущий дымком и жасмином чай утешил меня еще больше. Может, просто у меня был низкий уровень сахара в крови.
— Вообще-то, — сказала я громко, — может быть, я просто нервничаю.
— Это миссис Ли заставляет тебя нервничать?
Не хотелось признаваться, но это была правда. ”
— Она очень влиятельная персона в Чайна-тауне. Она владеет там четырьмя большими фабриками. — (“Фабриками” в Чайна-тауне называют потогонные мастерские; но Биллу это было известно.) — Моя мать ужасно боялась, что я оскорблю ее. Моя мать будет чувствовать себя униженной, если миссис Ли останется мной недовольна.
— Однако ты говоришь, что не понравилась ей.
— Не понравилась. Но она все-таки наняла меня. Она не станет порочить меня на людях, пока я работаю на нее. Иначе она будет глупо выглядеть, понимаешь. Нанять кого-то настолько неподходящего, как я.
— Думаю, ты вполне подходящая. Думаю, ты более чем подходящая. Не смотри на меня так, расскажи мне про это дело. Ты нанимаешь меня. Что мы будем делать?
— Следить за женщиной. Я подумала, что у тебя это хорошо получится.
— Только если она такая маленькая злющая очаровательная китаяночка, как ты.
Он выпил немного пива, а я сердито смотрела на него.
— Я знаю, почему ты злишься, — он поставил кружку на стол. — Ты терпеть не можешь эту женщину за то, что она заставляет тебя нервничать. Ты хотела бы отказать ей, но вынуждена взяться за ее дело, иначе твоя мать потеряет лицо. Ты в тупике. Господи, ты ведь просто не выносишь, когда тебя учат, что тебе делать, правда?
— Тебе лучше знать, — я доела своего кальмара. В чайнике из нержавеющей стали что-то еще оставалось, и я налила себе еще одну чашку.
Билл подождал, пока я закончу, и достал сигареты.
— Все в порядке?
Я не поняла, что он спрашивает: можно ли ему теперь закурить, или почувствовала ли я себя лучше.
— Ну, выкладывай.
Тогда я вздохнула и провела рукой по волосам.
— Пожалуй, ты прав.
— Что ж, это большая редкость, — он бросил спичку в белую пепельницу с нарисованным на ней красным павлином. — Выходит, с делом все в порядке, но тебе не нравится клиент?
Я покачала головой.
— Мне не нравится это дело.
— Почему? Что с ним такое?
— Миссис Ли хочет, чтобы мы следили за невестой ее сына. Девушкой по имени Джил Мур.
— Имя, похоже, не китайское.
— В этом-то все дело. Она высокая блондинка, и, по мнению миссис Ли, ей совершенно нельзя доверять. Миссис Ли думает, что она изменяет ее сыну.
— А ее сын тоже так думает?
— Нет, и миссис Ли не хочет, чтобы он знал, чем мы занимаемся, пока мы не добьемся успеха.
— Ты с ним знакома? С сыном?
Я кивнула.
— Ли Кван Чен. Кван Чен Ли по-вашему. Он на несколько лет младше меня, но, если ты вырос в этом районе, ты всех тут знаешь.
— Что он за человек?
— Когда ему было двенадцать, он набросился на моих кузенов-близнецов на школьном дворе, потому что они обошли его на экзамене по математике. Он очень не любит проигрывать. Они дрались, как ласки в мешке. Мне пришлось их разнимать. Думаю, у меня до сих пор остался шрам.
— Я могу на него посмотреть?
— Даже не надейся.
— Похоже, твои кузены тоже не любят проигрывать.
— Мои родственники? Не будь смешным.
Билл стряхнул пепел с сигареты.
— Ну, и что ты думаешь об этом?
— Ей хотелось бы, чтобы это оказалось правдой.
— Миссис Ли?
— Да. Она там сидела с этакой улыбочкой, мол, я же говорила; словно все это уже подтвердилось. Она сказала: “Эта Джил Мур любит рис”. Она была похожа... как это вы говорите? На кошку, съевшую канарейку?
— Да, мы так говорим. А что значит “любит рис”?
— Сходит с ума по азиатам. Так говорят о белых, которых тянет к азиатам, просто оттого, что мы такие экзотичные, или, во всяком случае, вы, белые, считаете нас такими.
— Паранойя.
— И это кажется привлекательным?
— У тебя — да. Но продолжай.
Я вздохнула, но продолжила.
— Оба они, Джил Мур и Кван Чен, — студенты Нью-Йоркского университета. Кван Чен собирается получить диплом финансового менеджера, чтобы продолжить дело своей матери. Джил Мур изучает культуру стран Азии.
— Выглядит довольно подозрительно.
— Так думает миссис Ли. Месяцев шесть назад Кван Чен привез Джил в квартиру миссис Ли; Джил попыталась произвести хорошее впечатление на будущую свекровь. Тогда они встретились в первый и последний раз. Она оставалась наедине с Джил не больше двадцати минут, и, основываясь на том разговоре, она уверена, что Джил интересуется Кван Ченом только из-за каких-то извращенных сексуальных пристрастий белых тварей.
— Не критикуйте извращенные сексуальные пристрастия белых тварей, пока не познакомитесь с ними поближе.
— Ох, давай оставим это, ладно? — иногда мне нравятся такие шуточки Билла, но не всегда. — Во всяком случае, когда я спросила миссис Ли, что заставило ее подозревать нечто подобное, она одарила меня этаким снисходительным взглядом и сказала: “Мать знает. Ты следить за ней, ты увидишь”. Мне хотелось стукнуть ее.
— По-моему, она хочет расстроить то, что она считает неподходящим браком для своего сына. Это не заслуживает восхищения, однако ничего необычного здесь нет.
— Угу, но я люблю, когда все заканчивается хорошо. Если Джил Мур и Кван Чен Ли любят друг друга, при чем тут его мать? Я хочу сказать, кто ее спрашивает? Но, если я не смогу доказать, что Джил ему изменяет, она не поверит, что так вышло оттого, что она ошибалась. Она будет ходить и рассказывать везде и всюду в Чайна-тауне, какой я неумелый детектив. Для моей матери это было бы ужасно.
— Выходит, — сказал Билл, — ты проигрываешь в любом случае. Если она права, ты будешь разочарована. Если она ошибается, у тебя будут неприятности.
— Вот именно, — вздохнула я. — В самую точку.
Появился официант, застенчиво улыбаясь. Он принес нам счет и две стеклянные вазочки с темно бордовым желе, в поверх которого в каждой лежало миндальное печенье.
— Что это? — спросил Билл, подозрительно глядя на свою вазочку.
Я посмотрела в сторону двери, там широко улыбался мне мистер Хан, владелец закусочной. Я обратилась к нему по-китайски. Он ответил.
— Это желе из бобовой пасты, приготовленное его новым поваром, — объяснила я Биллу. — Он говорит, что даже белым людям оно нравится.
— По крайней мере он признает, что я человек.
— Ну, он сказал не совсем это.
Билл потушил сигарету, и мы попробовали желе. Оно было сладким, с нежным вкусом личи и апельсина.
— Передай ему, что мне понравилось, — сказал Билл.
Я снова окликнула мистера Хана. Со своего поста у двери он улыбнулся и поклонился.
— Тот язык, на котором ты говоришь с ним, — спросил Билл, — это кантонский?
— Ага. На нем говорят только крестьяне, такие как дядюшка Хан Джо и я. Уверена, что, прожив в Чайна-тауне двадцать лет, миссис Ли тоже его понимает. Но она не опустится до того, чтобы говорить на таком грубом, отвратительном наречии.
— Отвратительном?
— Разумеется, нет.
— Я так и подумал.
На многолюдной улице в этот ноябрьский день было прохладно. Тающие в вышине облака приглушали солнечный свет, а ветер, готовясь к зиме, уносил с дороги в сточную канаву бумажки.
Двигаясь на север, мы пробирались среди пожилых китаянок в стеганых куртках, с коротко остриженными седыми волосами, выбиравших овощи плечом к плечу с покупателями из престижных районов, не знавших, как называется зелень, которую они покупали. Обвешанные фотоаппаратами туристы заглядывали в путеводители, чтобы прочесть про улицы, на которых я выросла. Уличные торговцы предлагали хлопчатобумажные носки и игрушечные радиоуправляемые машинки, выкрикивая на ломанном английском: “Три, пять доллар!” и: “Смотри, он едет!” Эти уличные торговцы часто были новоиспеченными иммигрантами. Иногда это были единственные английские слова, которые они пока знали.
— Я также думаю, что миссис Ли говорит по-английски лучше, чем притворяется, — сказала я Биллу, когда мы пересекли Канал-стрит. — Или, во всяком случае, лучше понимает.
— Она плохо говорит по-английски?
— Она важничает и чванится, но ее грамматика ужасна. Я думаю, она не желает выучить английский получше, или говорить так хорошо, как могла бы. Это значило бы уступить.
Мы друг за другом прошли мимо стоявших на тротуаре столиков кафе, в том районе, что прежде был “Маленькой Италией”. Кафе до сих пор все еще так называлось, хотя все остальные вывески сейчас были уже на китайском.
— Ну, — сказал Билл, — И что теперь?
— Теперь мы подождем где-нибудь поблизости, пока Джил Мур на занятиях, и посмотрим, как долго нам удастся следить за ней, чтобы она нас не заметила.
— Вместе? Примерно полтора фута.
Билл на тринадцать дюймов выше, на восемнадцать фунтов тяжелее и на двенадцать лет старше меня; у него большие сильные руки и такое лицо, по которому сразу видно, что он уже больше двадцати лет работает частным детективом. Я невысокая, однако я всегда говорю, что я быстрее, а он всегда говорит, что я в лучшей форме, чем он. И оба мы знаем, что я лучше стреляю, хотя именно он научил меня стрелять. Но я много тренируюсь.
И, кроме всего прочего, я — китаянка. А он — нет. Мы действительно странная пара.
— Нет, — сказала я. — Мы спрячемся в разных местах.
Этому способу научил меня Билл, и мы часто им пользуемся. Очень удобно следить за кем-то вдвоем, поскольку объект может оказаться на удивление скрытным и вы можете потерять его, даже если он не догадывается, что за ним следят. Единственная причина оказаться от слежки вдвоем — если клиент не может себе позволить таких расходов. Когда я сообщила миссис Ли наши расценки, она заупрямилась:
— Это слишком дорого. Неопытное дитя. Я плачу половину.
И нам пришлось поторговаться. Но я ожидала этого, и потому сразу назвала завышенную цену. И вот, думая, что платит мне одной, она за те же деньги наняла и меня, и Билла.
Я рассудила, что это удачная сделка.
|
•*´¨`*•.¸¸.•*´¨`*•.¸¸.•*´¨`*•.¸¸.•* |
Занятия Джил Мур проходили в старом белом здании с большими окнами, принадлежавшем Нью-Йоркскому университету, на восточной стороне Вашингтон-сквер
— Херро, — сказала я, путая “Л” и “Р” (ведь от нас, азиатов, этого ожидают). — Я Чин Линг Ван Чжу — (эта часть моей истории была чистой правдой) — ох, я приграшена прочесть сегодня лекцию об искусстве эпохи расцвета династии Мин
Они рады были мне помочь.
Билл заметил, когда я рассказала ему об этом, что они, наверно, рады были бы помочь, даже если бы я позвонила как обычный человек и просто спросила. Но мне всегда нравится применять свои умения, когда у меня есть такая возможность.
Вооружившись фотографией Джил Мур, которую дала мне в тот день миссис Ли, Билл расположился на скамейке на краю парка вместе с другими бездельниками. Я чувствовала на себе его взгляд, когда пересекала улицу, направляясь к зданию, где проходили занятия.
Я вошла в здание вместе с группой из четырех студенток университета. Одна была в джинсах, другая — в легинсах с модным в 60-е годы узором из ромашек, двое оставшихся — в коротких юбках. Третьей в короткой юбке стала я. Охранник за столом в холле моментально остановил бы Билла, но едва взглянул на меня; он лишь сравнил мои ноги с ногами других девушек, видневшимися из-под юбок.
Мы все зашли в лифт, однако я вышла первой, на третьем этаже. Я завернула за угол, к переполненной студентами аудитории, где кто-то читал лекцию об искусстве эпохи расцвета династии Мин. По-видимому, не о духовных свитках империи Мин, даже если они действительно существуют, в чем я лично сомневаюсь.
Я устроилась на полу в другом конце коридора, откуда могла хорошо видеть дверь аудитории, и вытащила из своего кожаного рюкзака “Над пропастью во ржи”
Через пятнадцать минут после того, как я дала этой книге еще один шанс, прозвенел звонок, и начался настоящий ад. Повсюду распахнулись двери. Передовые отряды — студенты, чьи следующие лекции были на другом конце кампуса, — выскочили из аудиторий и были уже в лифте или вприпрыжку мчались вниз по лестнице вниз, прежде чем профессора успели дать задания по чтению. Затем появились более неторопливые, жонглируя книгами, тетрадями, рюкзаками и сумками, размером с чемодан. С глухим стуком захлопывались учебники, закрывались молнии, молодые люди окликали друг друга, коридор наполнили жизнерадостные голоса с множеством самых разных акцентов.
Я встала и надела рюкзак, высматривая среди студентов, высыпавших из лекционной аудитории, то лицо, что было на фотографии, которую дала мне миссис Ли.
Заметить Джил Мур оказалось нетрудно. На ней была белая блузка, синие джинсы и длинные медные серьги, а на ее левой руке я заметила маленькое кольцо с брильянтом. Это обнадежило меня. Женщина, изменяющая мужчине, не станет носить подаренное им обручальное кольцо, отправляясь на свидание с другим, не так ли?
Конечно, кольцо нетрудно и снять.
Пока Джил Мур искала в своей холщовой сумке место для тетради, какой-то симпатичный мужчина азиатской наружности пробирался к ней сквозь толпу. Он окликнул ее по имени. Она обернулась, заметила его и приветливо улыбнулась. Он подошел к ней, похоже, о чем-то спросил, но разговаривали они тихо; я не могла их слышать. Все еще улыбаясь, она покачала головой, потом быстро огляделась вокруг. Она наклонилась ближе и что-то прошептала. Он кивнул. Потом она, сверкнув глазами, сжала его руку и пошла вниз по лестнице.
Я затопала следом за ней, думая: “Черт, черт, черт”. Я не знала, кем был этот парень, но он не был Кваном Ченом Ли.
Я следила за Джил Мур весь остаток дня — в сквере Вашингтона, где по асфальтовым дорожкам шелестели опавшие листья; в университетской библиотеке, где она прозанималась примерно два часа, а я вернула “Над пропастью во ржи”. Потом мы ходили по магазинам на Шестой авеню, пили капучино в кафе “Лукка” (она внутри, я — снаружи), а затем около семи часов мы вернулись обратно, к старому кирпичному зданию на Макдугал-стрит. Все это время я чувствовала, что Билл где-то рядом: в конце квартала или через дорогу от нас; силуэт где-то на краю поля зрения, который всегда исчезал, когда я поворачивала голову.
Именно это здание на Макдугал-стрит мне назвала любезная секретарша из студенческого офиса как адрес Джил Мур. Я видела, как она вошла в дом, и видела, как минуту спустя в квартире на четвертом этаже зажегся свет.
На противоположной стороне улицы и чуть в стороне было кафе. Вот за что я люблю Нью-Йорк. Не знаю, что бы делали частные детективы в пригороде.
Я устроилась за столиком у окна как раз вовремя, чтобы увидеть, как Билл свернул за угол и скрылся. Если у этого многоквартирного дома есть второй выход в проулок, я какое-то время больше не увижу его. Он засядет там, выжидая, пока Джил Мур выйдет из дому, или пока я не приду к нему, сказать, что на сегодня мы закончили. Это было мое дело, и решать должна была я.
Должно быть, там не было проулка, потому что через пару минут он вернулся, закуривая сигарету на углу улицы. Я высунулась из кафе и махнула ему рукой, чтоб он зашел.
Он подсел ко мне за круглый деревянный столик и заказал эспрессо и пирожное наполеон. Я выбрала мятный чай.
— Спасибо, шеф, — ухмыльнулся Билл, когда официант отошел. — На улице становится холодно.
— Ну, может, сегодня вечером она останется дома, — сказала я. — А если нет, мы выйдем отсюда порознь.
Но она и в самом деле осталась дома. Пока мы пили наши напитки, я рассказала Биллу про мужчину, с которым Джил Мур о чем-то совещалась, выходя из аудитории. Он сказал, что ему все это кажется довольно невинным, и я с ним согласилась. Но я была не так уж уверена в этом, да и он тоже, хотя он этого и не сказал.
Примерно через час мы заказали антипасто — твердую пеперони, маринованный острый перец, ломтики нежного проволоне
— Как ты можешь есть это после пирожного? — удивилась я.
— Такие уж вкусы у “белой швали”.
— Вот видишь, — мрачно сказала я, — на самом деле мы никогда не сможем понять друг друга.
— И если это так, — сказал Билл, раскопав анчоус и переправив его ко мне на тарелку, потому что знал, что я обожаю их, — то причина, разумеется, в том, что я — белый, а ты — китаянка.
— Да, — сказал я. — Разумеется, все дело в этом.
Когда мы вошли в кафе, там звучала какая-то оперная музыка; трагические голоса то перебивали друг друга, то причитали порознь, и я была уверена, что если бы понимала их, это разбило бы мне сердце. Потом наступила тишина, нарушаемая лишь негромкими разговорами. Теперь же элегантный официант с кожей цвета красного дерева вставил в магнитофон новую кассету, и стремительные звуки пианино зазвенели вокруг нас. Лицо Билла сделалось отрешенным. Всего на мгновение; возможно, кто-нибудь другой мог бы и не заметить этого.
— Ты играл это? — спросила я его.
— Да.
— Что это?
— Бетховен. Вальдштейновская соната
— Ты... — начала я. Внезапно Билл положил руку мне на плечо.
— Смотри, — сказал он, кивнув в сторону окна. — Это тот парень, которого ты сегодня видела?
Входная дверь в доме Джил Мур была распахнута. Пока мы смотрели, молодой человек азиатской внешности взбежал по двум ступенькам крыльца, потом отпер вторую дверь и вошел внутрь. Он нес рюкзак и сумку с продуктами.
— Нет, — сказала я, — Это Кван Чен Ли.
Больше ничего в тот вечер не произошло. У Кван Чена, по словам его матери, была квартира на Восточной Девятой улице.
— Сыну полезно, — сообщила она мне, — жить самостоятельно, учиться вести хозяйство. Позже он сможет должным образом заботиться о своей матери.
Я не знала, какое хозяйство заведет Кван Чен в доме без лифта на Девятой улице. Возможно, миссис Ли просто пыталась сохранить лицо, притворяясь, будто одобряет желание своего сына жить отдельно от нее. Одно было совершенно ясно: каким бы ни оказалось его домашнее хозяйство, она рассчитывает в конце концов поселиться вместе с ним. Что ж, как и любая китайская мать, она имела на это неоспоримое право.
Кван Чен больше не выходил на улицу, а никто из тех, кто нас интересовал (то есть ни один азиат) не входил в дом. И около десяти я решила прекратить слежку. Я оплатила счет, взяла копию для миссис Ли и оставила хорошие чаевые. Мы с Биллом пошли на юг по Шестой улице, к Канал-стрит, в холодной синей нью-йоркской ночи. Машины спешили по Шестой улице куда-то невесть куда. На Канал-стрит мы условились встретиться на следующее утро и начать все заново. Мы слегка поцеловались на прощанье, как всегда. И я почувствовала себя немного виноватой и смутилась, как всегда. Билл хотел бы от меня большего, однако он понимал, что я чувствую. И хотя он часто как бы в шутку предлагал зайти дальше, однако никогда не настаивал. Отчего-то это заставляло меня чувствовать себя виноватой и смущаться.
Потом мы расстались. Билл повернул направо, к своему жилищу на Лайт-стрит, а я — налево, в Чайна-таун.
|
•*´¨`*•.¸¸.•*´¨`*•.¸¸.•*´¨`*•.¸¸.•* |
На следующее утро было пасмурно и холоднее, чем накануне. Занятия у Джил Мур начинались в девять. В четверть девятого Билл и я с разных углов улицы наблюдали, как она и Кван Чен вышли из ее дома и пошли по Макдугал-стрит. Они о чем-то разговаривали и улыбались. Глаза Джил Мур сияли, как днем раньше, когда она беседовала с другим азиатом.
День оказался довольно скучным, и я чувствовала себя виноватой перед Биллом, который большую его часть провел на скамейке в парке. Он не любит мерзнуть. Я прекрасно устроилась: посидела в коридоре в белом здании; потом — в студенческом кафетерии (где, судя по сохранившимся у меня воспоминаниям, было даже еще более шумно, чем в столовой моего колледжа); потом — в библиотеке и снова в белом здании. Я бросила “Над пропастью во ржи” и обернула в коричневую бумагу “Руководство по слежке и скрытному наблюдению”, так что мне было что почитать в длинных промежутках от звонка до звонка.
Занятия у Джил Мур заканчивались в полчетвертого. Я сидела на подоконнике в конце коридора, когда дверь ее аудитории открылась. Она вышла одной из первых, подхватив свою сумку, и поспешила к лестнице. Она вприпрыжку помчалась вниз, а я последовала за ней в толпе спешащих людей. У меня даже не осталось времени, чтобы убрать мое “Руководство по слежке” в рюкзак, пока мы не зашагали через Вашингтон-сквер. Ноги у Джил Мур были куда длиннее моих — а у кого не были? — и я пожалела, что со мной нет моих роликовых коньков. К тому же я знала, куда мы направляемся. Кроме того, у меня был Билл, без труда успевавший за ней, прогуливаясь с видом праздного прохожего.
Я верно угадала, куда мы идем, и, когда Джил Мур открыла дверь своего дома, Билл и я встретились в кафе на противоположной стороне улицы. Все столики у окна были заняты. Но это было очень маленькое кафе: с того столика, который мы выбрали, нам было хорошо видно старое кирпичное здание.
— Господи Иисусе, — сказал Билл, дыша на руки, чтобы согреть их. — Мне стоило бы потребовать у тебя двойную плату за холод.
— Тебе следовало бы надеть шелковое белье.
— Ты мне его купишь? Я тебе его продемонстрирую.
Мысль о Билле, в эффектных позах демонстрирующем шелковое нижнее белье, едва не заставила меня расплескать мятный чай по всему столу.
— Давай, давай, — сказал он. — Смейся надо мной...
Он осекся. Я вслед за ним глянула в окно, и мы увидели то, чего я надеялась не увидеть.
Симпатичный молодой азиат, которого вчера встретила Джил Мур (и глаза ее сияли, когда она разговаривала с ним), быстро шел по Макдугал-стрит со стороны университета. Он огляделся, вошел в вестибюль ее дома и позвонил в квартиру. Его впустили.
— Проклятье! — понизив голос, сказала я.
Мы ждали. Ничего больше не происходило. Мы немного выпили. Билл, подняв брови, предложил мне кусок абрикосового торта. Я отказалась. Парень не выходил.
— Кван Чен на вечерних занятиях, — сказала я Биллу. — Семинар. Его мать рассказала мне. По вторникам и средам до шести.
— А в остальные дни его расписание почти совпадает с ее?
Я кивнула.
— Выходит, это единственное время, когда она может быть уверена, что останется одна.
— Думаю, это так.
Билл отхлебнул свое какао.
— Послушай, — сказал он, — это не твоя проблема. Тебя наняли выяснить, что происходит. Теперь твое дело — предоставить доказательства клиенту. Как ведут себя некоторые люди — не твоя проблема.
— Знаю, — сказал я. — Но я люблю, когда все кончается хорошо.
Мы обсудили, что все это может оказаться вовсе не тем, чем кажется. И, разумеется, это была правда. Мы также обсудили более практические вещи: вроде того, как сфотографировать, что происходит, чем бы оно не оказалось. Вот когда расследование в пригороде имеет свои преимущества. Вы не можете прокрасться сквозь кусты и вскарабкаться по водосточной трубе, если объект живет на четвертом этаже многоквартирного дома на Макдугал-стрит.
Вы, однако, можете взобраться на крышу дома напротив.
Билл застегнул молнию на своей куртке и вышел. Я следила за окнами Джил Мур. Занавеска, которую она задернула вчера вечером, когда зажгла свет, сейчас еще не была задернута, и свет в квартире не горел. В это время года темнеть начинает в половине пятого. Я надеялась, что нам хватит времени, чтобы найти место, откуда можно будет заглянуть в окно, прежде чем Джил Мур решит, что ей нужен свет и задернет занавеску.
Или, может быть, для того, чем она занимается, ей вообще не нужен будет свет.
Билл вернулся через десять минут.
— Порядок, — сказал он, усаживаясь. — В здании прямо напротив нее прачечная самообслуживания. Я потолковал с управляющим.
— И он просто сказал: “Валяйте”?
— Я дал ему пятьдесят долларов.
— Пятьдесят долларов?! — ужаснулась я.
— У парня могут быть неприятности. Парень может потерять работу. Парень чует легкие деньги, когда ему подворачивается случай.
— Ладно. Надеюсь, все будет в порядке. Надеюсь, миссис Ли не откажется заплатить за компромат.
Я знала, что не откажется. Я заплатила по счету и вышла в дверь, которую Билл открыл передо мной. Войдя в здание прачечной, мы позвонили управляющему. Из задней комнаты вышел небритый мужчина и, не сказав ни слова, повел нас по узкой лестнице на крышу. Он отпер перед нами железную дверь.
— Убедитесь, что плотно прикрыли эту чертову штуковину, когда будете уходить, — буркнул он Биллу.
— Само собой, — сказал Билл. — Спасибо.
Управляющий что-то проворчал, глянул разок на меня, повернулся и зашаркал вниз по лестнице.
Здание прачечной было ниже, чем многоквартирный дом на противоположной стороне улицы, где жила Джил Мур; его крыша была примерно на пол-этажа ниже ее окна. Покрытая битумом крыша шла под уклон, к верхнему краю водосточного желоба на фасаде.
Я легла животом на битум и вынула из рюкзака бинокль. Глядя в бинокль поверх водосточного желоба, я прекрасно могла заглянуть в окно к Джил Мур.
— Что там происходит? — послышался шепот Билла сзади.
— Это гостиная. Они пьют чай и разговаривают, — я отползла немного назад и передала ему бинокль.
Он уставился поверх водосточного желоба.
— Смеркается. Если ты собираешься фотографировать, тебе лучше начинать прямо сейчас.
— Это недостаточно пикантная ситуация, чтобы фотографировать, — проворчала я, однако достала фотоаппарат, прикрепила телеобъектив и нажала затвор. Я отсняла половину пленки и остановилась, выжидая, на тот случай, если Джил Мур и неизвестный азиат сделают нечто более компрометирующее. Вместо этого она встала, включила свет и задернула занавеску.
— Ф-ф-у, — сказала я.
— Мы можем прийти в четверг, если ты захочешь, — сказал Билл.
— Я лично не захочу, но миссис Ли, возможно, захочет.
Мы прошли обратно через железную дверь (плотно прикрыв ее) и вышли на улицу. Мы устало поплелись на юг по Шестой авеню; было холодно и автомобили сердито сигналили друг другу.
— Не понимаю я белых людей, — сказала я. — В самом деле не понимаю. Ты же видел ее нынче утром с Кван Ченом. Она была счастлива. Все было чудесно. Она замечательно себя чувствовала. Эх вы, белые люди!
— Полегче, — сказал Билл. — Я в этом не повинен.
— Угу, но держу пари, ты это понимаешь. Романтическую любовь придумали вовсе не китайцы. Ее изобрели вы, белые. Как же вы можете вытворять нечто подобное?!
Я знала, что несправедлива к нему, и он знал, что ему незачем отвечать.
Едва оказавшись в своем офисе, я позвонила миссис Ли.
— У меня кое-что есть. Думаю, вы захотите это увидеть, — сказала я. — Я отдала пленку на проявку. Они сказали, я могу забрать ее в шесть.
Я не предложила ей встретиться со мной. Это было бы слишком прямолинейно, это значило бы проявить неуважение. Если то, что я сказала, ее заинтересовало, она сама может сказать мне, чего от меня хочет.
— Я приеду в твой офис, — сказала миссис Ли. — Шесть тридцать. Ты быть там. Вовремя.
— Да, — сказала я, подавляя раздражение. — Я буду там. Вовремя. Благодарю вас, миссис Ли.
Я повесила трубку, злясь на себя. Благодарю вас? Благодарю вас?!
Я отправилась домой, поцеловала мать и рассказала ей, что миссис Ли и я отлично поладили друг с другом. Прежде чем она успела спросить меня еще о чем-нибудь, я достала свои роликовые коньки и быстро умчалась прочь по призрачным, опустевшим улицам нашего квартала в сторону Бэттери-Парк
|
•*´¨`*•.¸¸.•*´¨`*•.¸¸.•*´¨`*•.¸¸.•* |
На следующий день с утра пораньше я позвонила Биллу.
— Я отдала ей фотографии, — сказала я.
— Как они ей понравились?
— Она была в восторге. Улыбнулась мне этой своей жуткой улыбкой — выразила свое полное превосходство, понимаешь? — и сказала: “Мать знает. Мать всегда знает, что лучше сыну”. Я сказала, что они ведь не делают ничего особенного на этих фотографиях: просто беседуют, и что в подобной ситуации я посоветовала бы продолжать слежку еще несколько дней.
— И что сказала она?
— Она только фыркнула: “Пф, жадная девчонка. Нет нужды, не платить. Здесь достаточно. Сколько счет?” Я показала ей счет, и она тут же оплатила его чеком.
— Итак, все кончено.
— Ну, да, — сказала я. — Ну, да, но...
— Пф, — сказал Билл. — Глупая девчонка. Ты хочешь продолжить слежку за Джил Мур.
— Вот именно, — я пропустила мимо ушей его поддельный китайский акцент, который был и в самом деле хорош. — Я знаю, что это не мое дело...
— Встретимся через полтора часа возле ее дома.
Я заколебалась.
— Я не уверена, что смогу заплатить тебе, — сказала я. — Я хочу сказать, ведь дело закончено.
— Ты можешь заплатить мне иным образом.
— Да, но не буду.
— Знаю. Но подумай только о своем долге, который все растет.
— Мусорные облигации
|
•*´¨`*•.¸¸.•*´¨`*•.¸¸.•*´¨`*•.¸¸.•* |
Мы продолжали следить за Джил Мур еще два дня. Она посещала лекции: искусство династии Мин; адмирал Перри и открытие Японии
— Это было немного рискованно, — сказал Билл позже вечером в кафе, которое я уже мысленно называла “нашим”. Был вторник, день, когда Кван Чен Ли должен был быть на семинаре до семи часов вечера.
— Знаю, — сказала я. — Мне не следовало этого делать. Я поступила плохо.
— Ну, так что же она делала?
— Ничего интересного. Переводила что-то на очень-очень примитивный мандарин. Заполняла блокнот грубыми неуклюжими иероглифами.
— Такими же грубыми и неуклюжими, как я? Большие, грубые, неуклюжие, иностранные варвары, так ты нас называешь?
— Тебя это все еще мучает? Мне жаль, что я это сказала. Я вовсе так не думаю.
— Меня это совсем не мучает. Я просто хотел, чтобы ты чувствовала себя виноватой.
— Дешевый трюк — заставить китайскую девушку чувствовать себя виноватой. Любой может сделать это. Ох, Билл! Проклятье! Смотри!
Билл повернулся и посмотрел, куда я показываю. По Макдугал-стрит торопливо шел симпатичный азиат. Он нес под мышкой три учебника и так спешил скорее позвонить в квартиру Джил Мур, что уронил один из них себе на ногу, когда вприпрыжку взбегал на крыльцо.
— Так ему и надо! — заявила я, пока мы смотрели, как он, прихрамывая, с минуту топтался на месте, потом подобрал толстую зеленую книгу и нажал кнопку звонка. Его впустили, и азиат, прихрамывая, вошел в дом.
— Это несправедливо, — упрекнул меня Билл. Но я не слушала, потому что у меня возникла одна мысль. Я хотела рассказать о ней Биллу, — боже, как же мне хотелось, чтобы я оказалась права! — но я не успела. Едва я открыла рот, Кван Чен Ли промчался по тротуару и взбежал на то же самое крыльцо. Он вошел в вестибюль, и при этом порыв ветра распахнул его куртку.
У него был пистолет.
Билл, должно быть, тоже заметил это, потому что выскочил из-за стола одновременно со мной. Мы бросились к дверям кафе, оставив элегантного официанта стоять с открытым ртом.
К тому времени как мы добежали до входной двери, она уже захлопнулась. И мы потеряли драгоценные секунды, пытаясь войти внутрь. В Нью-Йорке вы всегда сумеете открыть входную дверь, и через некоторое время нам тоже это удалось. Но прежде у меня бешено забилось сердце, и так подскочил адреналин, что мне хотелось самой вышибить эту дверь.
Билл мчался первым, потому что мог прыгать через две ступеньки. Я неслась следом за ним по лестничным пролетам и площадкам между ними. За какой-то дверью плакал ребенок. Шаги Билла гремели, заглушая мои — более легкие и быстрые. Потом звук его шагов изменился: он добрался до четвертого этажа и выбежал на лестничную площадку. Он был уже почти у дверей ее квартиры, когда мы услышали выстрел.
Если бы мы не знали, что это такое, то могли бы подумать, что где-то работает плотник — бьет молотком по дереву. Но мы знали. Билл заколотил в дверь.
— Полиция! Откройте!
Это было грубо, но подействовало. Внутри все затихло.
Я добралась до двери.
— Ли Кван Чен! — закричала я. — Я Лидия Чин. Впусти меня. Не стреляй!
Мы с Биллом прижались к стене по обе стороны от двери, держа оружие наготове. На другом конце лестничной площадки приоткрылись дверь, оттуда выглянуло чье-то лицо.
— Полиция! — рявкнул Билл. — Не высовывайтесь!
Лицо поспешно скрылось.
— Когда-нибудь ты наживешь из-за этого неприятности, — прошептала я.
— Я всегда так делаю.
— Ты можешь выбить ее?
Он посмотрел на дверь и кивнул.
— Кван Чен! — закричала я снова. — Впусти меня! Дай мне поговорить с тобой! Не трогай никого!
Никакого ответа. Глаза Билла встретились с моими. Он немного отступил, а затем бросился на ничего не подозревающую дверь. Она дрогнула. Он налетел на нее снова, с большей силой, и дверь распахнулась. Билл пригнувшись вошел. Я пригнулась еще ниже, чтобы Кван Чену было труднее попасть в нас. Но он не стрелял. Он стоял в кухне, футах в восьми от нас; лицо искажено яростью и страхом. Кожа лоснится от пота. Он прижал локти к бокам, обеими трясущимися руками сжимая пистолет. Мы с Биллом тоже направили на него свое оружие, чтобы, если нам повезет, хоть один из нас остался в живых.
Прекрасно.
— Не надо, Кван Чен, — сказала я. — Опусти пистолет.
Я была не уверена, что он услышал меня, так громко билось мое сердце.
Он заговорил.
— Она завела любовника! — его голос был громким и хриплым. — Мы еще даже не успели пожениться, а она уже завела любовника! Опозорила меня перед всеми! Моя мать была права! Я убью ее! Я убью их обоих!
— Нет, — сказала я.
— Нет, — из темной комнаты позади Кван Чена послышался дрожащий женский голос. — Нет!
Я попыталась разглядеть, что делается в гостиной позади коридора. В слабеющем свете из окон, я увидела Джил Мур, стоявшую на коленях, руками она прикрывала другого мужчину, симпатичного азиата, на белой рубашке которого, на плече, расплывалось темное пятно. Ее глаза расширились от страха.
— Прошу тебя, — дрожащий высокий голос Джил Мур звучал почти истерически. — Кван Чен! Это не то, что ты думаешь!
— Ах, нет?! — он направил пистолет в ее сторону, и его кожа залоснилась еще больше.
— Нет, — сказала я, привлекая его внимание. Он тоже был на грани истерики, и видеть другого мужчину в объятиях Джил Мур ничуть не помогало ему успокоиться. — Кван Чен, он ей не любовник.
Он развернулся ко мне.
— Не любовник?! — насмешливо произнес он. — А кто? Ее младший брат?
— Нет, — сказал я. — Он ее учитель мандаринского языка.
Недоверие, растерянность и злость сменяли друг друга на его лице.
— Джил! — закричала я. — Я права?
— Да! — отозвалась она. Ее голос снова задрожал. — Кван Чен, я хотела сделать тебе сюрприз. Я не хотела, чтобы ты узнал об этом, пока я не научусь хорошо говорить на мандрине, — она издала тихий всхлипывающий звук.
Кван Чен, застывший и напряженный, с пистолетом, все еще направленным на меня, быстро глянул в гостиную, потом опять на меня. Он молчал.
Я медленно выпрямилась, опустила свой пистолет, убрала его в кобуру на поясе. Я посмотрела на Билла. Пот выступил у него на лбу, когда он ответил на мой взгляд. Потом он тоже убрал пистолет в кобуру и выпрямился.
“Господи, — подумала я, — если ты сейчас выстрелишь, Кван Чен, стреляй в меня. Потому что я не смогу жить с таким чувством вины”. Кван Чен ни в кого стрелять не стал. Он не шевелился. Он просто стоял, парализованный нерешительностью и недоверием.
— Кван Чен? — голос Джил стал звонче и нежнее. — Это из-за твоей матери. Я хотела понравиться ей.
Кван Чен рассмеялся коротким безумным смехом.
— Моя мать? Это смешно. Почему ты решила, что понравишься моей матери, если выучишь мандарин?
— Потому, что она сама так сказала, — ответила Джил.
Кровь застыла у меня в жилах. Никто не произнес ни слова. Воцарилась полная тишина.
Джил торопливо продолжала, пытаясь достучаться до него.
— Помнишь тот день, у нее в гостях? Она сказала, если я выучусь говорить на ее языке, я выкажу этим должное уважение. Тогда она примирится с тем, что я жена ее сына. Я имею в виду, она никогда не говорила, что сможет полюбить меня, но я подумала, что это может стать началом. Мне хотелось сделать все как можно правильнее.
В полумраке на ее щеках блеснула слеза.
— Моя мать так сказала? — прошептал Кван Чен.
— Да. Она даже нашла Ки Чжоу, чтобы он учил меня. На прошлой неделе мы начали.
— Боже мой... — медленно проговорила я, не в силах поверить.
Я посмотрела на Билла. В его глазах сверкнула ярость. Он стиснул зубы. Он тоже понял. Но я все равно сказала это.
— Нас подставили.
Он кивнул.
В темноте квартиры Джил Мур Кван Чен опустил пистолет.
|
•*´¨`*•.¸¸.•*´¨`*•.¸¸.•*´¨`*•.¸¸.•* |
Мы перевязали рану Ки Чжоу Квонга, вызвали скорую помощь и сочинили историю. Кван Чен купил Джил пистолет для самозащиты. Никто из них не знал, как им пользоваться, и пистолет случайно выстрелил. Билл и я как раз шли сюда, просто в гости, я ведь старый друг Кван Чена. Мы услышали выстрел и подумали, что случилось что-то плохое. Отсюда и сцена на лестничной площадке.
У нас все получилось, хотя это было довольно неприятно. Мы с Биллом провели почти целый час в полицейском участке, отвечая по отдельности на одни и те же вопросы. В конце концов полицейские сдались. Кван Чен был арестован за незаконное хранение оружия. Но рана Ки Чжоу оказалась легкой, а Кван Чен был образцовым представителем преуспевающей азиатской молодежи. Хороший адвокат поможет ему выкрутиться и избежать чего-нибудь серьезного. Я так разозлилась, что готова была позволить ему самому попытаться избежать ночевки в тюремной камере. Но Билл указал мне, что мы можем потерять свои лицензии, если Кван Чен в своем смятенном состоянии проговорится, как было дело.
Поэтому я позвонила миссис Ли, рассказала ей, где он и что случилось, и посоветовала побыстрей прислать к нему адвоката.
— Как она это восприняла? — спросил меня Билл, когда мы вышли из участка. Десятая улица была покрыта ковром опавших листьев. Фонари мягко освещали ряды кирпичных домов. Все казалось таким прелестным и мирным. Но мне было холодно. И я знала, что за этими уютными фасадами скрываются легионы матерей, которые радостно строят планы, как обмануть своих сыновей.
— Она причитала. Она вопила. Она называла его глупым мальчишкой. Она сказала, что во всем виновата эта белая сука. Потом она сказала, что все это — моя вина. Потом я повесила трубку.
— Не сказав ей все, что ты о ней думаешь?
— Ну, — призналась я, — кое-что я ей сказала. Потому что об этом все равно никто не узнает, и это не опозорит мою мать. Я уверена, что с этой минуты миссис Ли будет делать вид, будто никогда не слышала обо мне.
Мы остановились на углу, чтобы пропустить проезжающий автомобиль.
— Как ты догадалась? — спросил Билл. — Что он учил ее мандарину.
— Та книга, что он уронил себе на ногу. Это была точно такая же книга, как та, по которой она занималась мандарином в библиотеке. Она не ходит ни на какие курсы мандарина; вот так я и поняла, что он — ее учитель. Но я никогда бы не догадалась, что миссис Ли всех нас подставила.
Билл ничего не сказал, только закурил сигарету, позволив мне продолжить грустно рассуждать вслух.
— На самом деле, — сказала я, — я просто не могу поверить, что мать могла так поступить. Знаешь, что она сказала, когда я спросила ее об этом?
— Скажи мне.
— “Мать знать, что лучше сыну. Белая сука плохая жена, непокорная невестка”. Вот все, что ее беспокоило — что Джил Мур не будет невесткой ее мечты. Что же это за мать такая?
— Такая же, как все люди, — сказал Билл. — Несовершенная. Слишком отчаявшаяся, чтобы думать о ком-то, кроме себя.
— Отчаявшаяся? — фыркнула я.
— Эгоистичная. Жестокая. Коварная. Типичная китайская мать. Твоя мать похожа на нее?
— Конечно нет! Просто оттого, что ты ей не нравишься...
— Если я выучу кантонский, это поможет?
Я остановилась, посмотрела на него и рассмеялась. Потом я обняла его.
Когда мы снова двинулись дальше, ночь уже не казалась такой холодной, и дома не выглядели больше такими враждебными.
— Может быть, дело не в том, что я не понимаю белых людей, — сказала я. — Может быть, я вообще никого не понимаю.
— А кто понимает?
— Ты. Взять хоть эту женщину. Она обманула собственного сына, и он едва не убил несколько человек, в том числе и нас. А ты просто говоришь: “Такая же, как все люди”.
— Это не значит, что я понимаю ее. Я всего лишь не жду слишком многого.
— Может быть, никто не понимает никого, — от этой мысли мне снова стало холодно.
Билл взял меня за руку.
— Пойдем, — мы свернули на тихую улочку. — Тут есть кафе с камином, и они там играют Вивальди. Я куплю тебе горячий яблочный сидр.
Мне не надо было ничего говорить, он прочел мои мысли.
