Добро пожаловать на форум «Клуб любителей детективов» . Нажмите тут для регистрации
КЕЛЛЕР И ПСИХОТЕРАПИЯ ｢KELLER’S THERAPY｣ 1st ed: ‘Playboy’, May 1993 Series: John Keller Edgar Winners: 1994 г. Переведено по изданию: ——— Перевод: Виктор Краснов Редактор: Ольга Белозовская © ‘Клуб Любителей Детектива”, 21 декабря 2014 г. |  |
ПОДРОБНАЯ ИНФОРМАЦИЯ ВО ВКЛАДКАХ
— Я снова видел этот сон, — сказал Келлер. — И записал его, как вы и советовали.
— Хорошо.
Прежде чем сесть на кушетку, Келлер снял пиджак и повесил его на спинку стула. Теперь ему пришлось встать, чтобы вытащить блокнот из нагрудного кармана пиджака. Потом он снова сел и нашел страницу с записью сна. Мельком просмотрел свои заметки, закрыл блокнот и надолго замолчал, не зная, как продолжить.
— Располагайтесь удобнее, — сказал Брин, — вы можете сидеть, а хотите — прилягте.
— Это имеет значение?
— Не для меня.
А что было удобнее? Сидячее положение казалось более естественным для беседы, но, с другой стороны, лежать на кушетке — это как-то в русле традиции. Келлер, который собирался изливать душу, решил поступить традиционно. Он с ногами вытянулся на кушетке.
— Мне снится, что я живу в доме, который напоминает средневековый замок, — начал Келлер. — Бесконечные коридоры и дюжины комнат.
— Этот дом ваш?
— Нет, я просто живу в нем. Собственно, я как бы слуга в семействе, которое владеет домом. А это семейство почти королевских кровей.
— А вы у них слуга.
— Но при этом я почти ничего не делаю, и ко мне относятся, как к равному. Я играю в теннис с членами семьи. Там за домом есть теннисный корт.
— И в этом заключаются ваши обязанности? Играть с ними в теннис?
— Нет, это свидетельство того, что они относятся ко мне, как к равному. И я ем с ними за одним столом, вместо того, чтобы питаться с остальными слугами. А моя работа связана с мышами.
— С мышами?
— Дом кишит мышами. Я обедаю с семейством, передо мной тарелка с отличной едой, и тут входит официант в черном галстуке и вносит накрытое крышкой блюдо. Я поднимаю крышку, а под ней — записка, на которой написано ‘Мыши’.
— Всего одно слово?
— И больше ничего. Я встаю из-за стола и следую за слугой по длинному коридору. Поднимаюсь на чердак в грязную комнату. А там везде маленькие мыши. Двадцать или тридцать мышей. И я должен их убить.
— Каким образом?
— Раздавив их ногами. Это самый быстрый и гуманный способ, но он беспокоит меня, и я не хочу этого делать. Однако чем быстрее я закончу, тем скорее смогу вернуться к еде, а я очень голоден.
— Так вы убиваете мышей?
— Да, — ответил Келлер. — Одной почти удается убежать, но я давлю ее, когда она уже пересекает порог комнаты. А потом я снова за столом. Все пьют, едят и смеются, но моя тарелка пуста. После некоторой суеты мне из кухни приносят другую тарелку, однако на ней лежит не то, что было раньше. На ней…
— Неужели?..
— Мыши, — выдохнул Келлер. — Разделанные и приготовленные, но — полная тарелка мышей.
— И вы их едите?
— Я проснулся, — отозвался Келлер. — Именно в этот момент, не раньше и не позже.
— Ага, — сказал Брин.
Высокий и нескладный, Брин был одет в брюки-чинос
— Доктор-то вы, — сказал Келлер.
— По-вашему, он означает, что я доктор?
— Нет, но мне кажется, что вы-то и можете сказать, что он означает. Может быть, он просто дает понять, что я не должен перед сном есть ‘Каменистую Дорогу’
— Скажите мне, что, по-вашему, может означать этот сон.
— Может быть, то, что я ощущаю себя котом?
— Или убийцей?
Келлер промолчал.
— Давайте рассмотрим этот сон на самом поверхностном уровне, — произнес Брин. — Вы работаете тайным специалистом по устранению проблем, хотя это можно назвать и другим словом.
— Нас обычно называют агентами, — сказал Келлер, — но ‘специалист по устранению проблем’ тоже будет верно.
— Большую часть времени вам нечего делать. У вас есть прекрасные возможности отдыхать, наслаждаться жизнью. Играть в теннис, так сказать, и питаться за одним столом с богатыми и влиятельными людьми. Потом появляются мыши, и сразу становится ясно, что вы обязаны выполнить свою работу.
— Понимаю, — кивнул головой Келлер.
— Тогда продолжайте. Объясните мне это.
— Ну, это очевидно, не так ли? Появляется проблема. Мне звонят. Я должен бросить все свои дела, пойти и разобраться. Я вынужден предпринимать довольно крутые меры, включая отстранение людей от дел. И это, порой, похоже на то, как если бы я давил мышей. А когда я возвращаюсь к столу, и мне приносят еду — это, полагаю, мой гонорар?
— Компенсация ваших трудов, да.
— Тарелка мышей, — Келлер поморщился. — Что же получается? Мой гонорар зависит от устранения людей. Я добываю средства к существованию за их счет. То есть сон — это чувство вины?
— А вы что думаете?
— Я думаю, это вина. Мой доход складывается из несчастий других людей, из горя, которое я им приношу. Это так?
— Только на первый взгляд. Если мы двинемся глубже, то, возможно, обнаружим и другие взаимосвязи. Во-первых, выбор вами этого занятия; потом — какие-то моменты из вашего детства, — Брин сплел пальцы рук и откинулся в кресле. — Понимаете, здесь все имеет значение. Ничто не существует просто так, и ничто не бывает случайным. Даже ваше имя.
— Мое имя?
— Питер Стоун. Подумайте об этом до нашего следующего сеанса.
— Подумать о моем имени?
— О вашем имени и о том, насколько оно вам соответствует. И… — Брин машинально посмотрел на часы, — боюсь, наше время истекло.
Офис Джерролда Брина находился на 94 улице к западу от Центрального парка. Келлер вышел на Коламбус-авеню, проехал пять кварталов автобусом, перешел через улицу и окликнул такси. Он уговорил водителя проехать через Центральный парк и, когда, добравшись до 50 улицы, покинул салон автомобиля, был вполне уверен, что слежки за ним не было. Тем не менее в ближайшем магазине Келлер купил себе кофе и не спеша выпил его на улице, внимательно наблюдая за окрестностями. Потом он двинулся на Первую авеню между 48 и 49 улицами — к дому, в котором жил. Это было довоенное высотное здание с вестибюлем, оформленным в стиле ‘арт-деко’, и лифтом, которым управлял специальный человек.
— А, мистер Келлер, — приветствовал его лифтер. — Прекрасный день, не правда ли?
— Прекрасный, — согласился Келлер.
У Келлера была двухкомнатная квартира на девятнадцатом этаже. Из своего окна он мог видеть здание ООН, пролив Ист-Ривер, район Куинс. В первое воскресенье ноября мог наблюдать за пробегом по мосту Куинсборо участников традиционного нью-йоркского марафона.
Это было зрелище, которое Келлер старался не пропускать. Он садился у окна и с удовольствием смотрел, как тысячи людей проносились мимо его взора: сначала бегуны мирового класса, потом просто люди в хорошей физической форме и, наконец, те, кто преодолевал дистанцию практически шагом. Они стартовали из района Стейтен Айленд, а финишировали в Центральном парке, и в поле зрения Келлера попадало несколько сот ярдов этого тяжелого испытания, когда участники марафона преодолевали мост, ведущий на Манхэттен. Иногда это зрелище доводило его до слез, хотя он не мог сказать, в чем была причина такой чувствительности.
Может быть, об этом стоило поговорить с Брином.
Женщина, из-за которой он оказался на кушетке психотерапевта, была инструктором по аэробике. Ее звали Донна. Келлер познакомился с ней в тренажерном зале. Они несколько раз встречались, пару раз переспали, чего оказалось достаточно, чтобы обнаружить их сексуальную несовместимость. Келлер по-прежнему два или три раза в неделю ходил в тот же тренажерный зал потягать гантели, и когда он встречал ее там, то они вели себя как добрые друзья.
Однажды, вернувшись из одной своей поездки, он принялся рассказывать, в каком замечательном городе он побывал.
— Келлер, — сказала ему Донна, — если кого-то и можно назвать прирожденным нью-йоркером
— Думаю, да.
— Но тебе всегда кажется, что жизнь лучше где-нибудь в Элефанте, который в штате Монтана. Любое место, где ты бываешь, заставляет тебя думать, что именно там ты был бы счастлив до конца своих дней.
— Разве это плохо?
— Кто говорит, что это плохо? Но я уверена, что тебе нужно поговорить с психотерапевтом.
— Думаешь, в этом есть необходимость?
— Думаю, от этого была бы польза, — ответила она. — Смотри, ты приходишь сюда, занимаешься на тренажерах…
— В основном, занимаюсь с гантелями.
— Неважно. Ты ведь делаешь это не из-за проблем со здоровьем.
— Я просто хочу быть в форме.
— И еще хочешь хорошо себя чувствовать.
— И что из этого?
— Мне кажется, ты все время пытаешься что-то кому-то доказать, — сказала Донна. — Колесишь по стране и заставляешь агентов по недвижимости показывать тебе дома, которые ты не собираешься покупать.
— Это было всего пару раз. Да и что в этом плохого, в конце концов? Помогает убить время.
— Ты делаешь все это, и сам не знаешь, зачем, — произнесла она. — А ты хоть представляешь себе, что такое психотерапия? Это приключение. Это путешествие, полное открытий. Это все равно, что ходить в тренажерный зал. Это… Ладно, забудь. В этом нет смысла, если ты не заинтересован.
— А может быть, я заинтересовался, — возразил он.
Донна, что неудивительно, сама посещала психотерапевта. Но ее врачом была женщина, и они решили, что для Келлера более комфортно будет работать с мужчиной. Бывший муж Донны очень хвалил своего психотерапевта из Вест-Сайда по фамилии Брин. Донна никогда не видела этого врача, но и со своим бывшим она была не в лучших отношениях. Однако…
— Так и быть, — сказал он. — Я сам ему позвоню.
Келлер позвонил Брину, сославшись на якобы знакомство с бывшим мужем Донны.
— Но я не уверен, что он вспомнит мое имя, — сказал он. — Мы разговаривали с ним недавно на одной вечеринке, и с тех пор я его не видел. Но он рассказал мне кое-что интересное о психоанализе, и я подумал, почему бы не воспользоваться случаем.
— Интуиция — мощное чувство, — отозвался Брин.
Келлер договорился о встрече, назвавшись Питером Стоуном. Во время первого сеанса он рассказал кое-что о своей работе на некую большую корпорацию.
— Мое руководство несколько старомодно в отношении психотерапии, — сказал он Брину, — поэтому я не буду давать вам свой адрес и номер телефона. Я буду платить наличными за каждый отдельный сеанс.
— Ваша жизнь полна секретов, — заметил Брин.
— Боюсь, что так. Моя работа требует этого.
— Здесь — то место, где вы можете быть честным и откровенным. Суть состоит в том, чтобы раскрыть секреты, которые вы прячете в себе. Здесь вы защищены тайной исповеди, но в мои задачи не входит давать вам отпущение грехов. В конечном итоге вы сами избавляетесь от них.
Келлер неуверенно хмыкнул.
— Тем не менее кое-что вы можете сохранить в тайне. Я это понимаю. Мне не нужен ваш адрес или номер телефона, чтобы, например, сообщить о непредвиденной отмене сеанса. Я предлагаю вам самому позвонить за час или два перед сеансом, чтобы подтвердить встречу, и чтобы вам не пришлось впустую тратить время на поездку. Но если вы сами захотите отменить сеанс, то обязательно сообщите мне об этом не менее чем за сутки. Иначе вам придется оплатить пропущенное время.
— Справедливо, — согласился Келлер.
Он приходил дважды в неделю, по понедельникам и четвергам, в два часа пополудни. Сложно сказать, были ли какие-то значимые достижения. Иногда Келлер, лежа на диване, полностью расслаблялся, свободно и откровенно рассказывая о своем детстве. В других случаях в течение пятидесяти минут сеанса он стоял перед мучительным выбором: стремлением рассказать все, как есть, и необходимостью держать все в секрете.
Никто не знал, что он посещал эти сеансы. Однажды он случайно столкнулся с Донной, и она спросила его, звонил ли он врачу. Келлер смущенно развел руками и сказал, что не звонил.
— Я думал об этом, — заметил он, — но потом кто-то рассказал мне об одной массажистке, которая делает комбинацию шведского массажа
— Ох, Келлер, — иронично усмехнулась она. — Ты не меняешься.
Про свой сон о мышах Келлер рассказывал в понедельник. А в среду утром позвонила Дот.
— Он хочет тебя видеть, — сказала она.
— Выезжаю, — ответил Келлер.
Он повязал галстук, надел пиджак, поймал такси до Гранд Централ
— Он ждет тебя наверху, — сказала она.
Келлер поднялся по лестнице, а минут через сорок спустился вниз. Молодой человек по имени Луи отвез его обратно на вокзал. По дороге они болтали о недавнем боксерском поединке, который оба смотрели по ‘И-Эс-Пи-Эн’
— Чего бы мне хотелось, — сказал Луи, — так это, чтобы на дистанционном пульте была кнопка типа ‘отключения звука’, но чтобы ею можно было приглушить голоса комментаторов, которые болтают всякие глупости, оставив при этом шум зрительного зала и звуки ударов.
Келлер поинтересовался, возможно ли сделать такую кнопку?
— А почему бы нет, — уверенно отозвался Луи. — Можно сделать все, что угодно. Если вы можете запустить человека на Луну, то что вам стоит заткнуть Эла Бернштейна
Келлер вернулся поездом в Нью-Йорк и добрался до своей квартиры. Он сделал пару телефонных звонков и упаковал дорожную сумку. В 15:30 он вышел на улицу, прошел полквартала, окликнул такси и поехал в аэропорт имени Джона Кеннеди, где купил билет на рейс до Тусона
В зале ожидания Келлер вспомнил о сеансе у Брина. Он позвонил и отменил встречу, назначенную на четверг. Поскольку оставалось уже меньше двадцати четырех часов, Брин сказал, что должен будет взять с Келлера плату за пропущенный сеанс, если он не сможет найти другого клиента на это время.
— Не беспокойтесь об этом, — сказал ему Келлер. — Я надеюсь, что к следующему понедельнику я вернусь, хотя всегда трудно рассчитать наверняка, сколько времени займет поездка. Если я вдруг задержусь, то во всяком случае сообщу вам за сутки.
В Далласе Келлер сделал пересадку и прилетел в Тусон незадолго до полуночи. У него не было багажа, кроме сумки, которую он нес в руках, однако он все равно прошел в зону получения багажа. Там он увидел худого, как щепка, мужчину в широкополой соломенной шляпе, который стоял, зажав в руке картонку с небрежно написанным на ней словом ‘НОСКААСИ’. Келлер несколько минут понаблюдал за мужчиной и убедился, что за ним никто не следит. Тогда он подошел к нему и сказал:
— Я всю дорогу пытался понять, что же это означает. Теперь мне стало ясно, что это фамилия ‘Исааксон’, написанная задом наперед.
— Да, — ответил мужчина. — Совершенно верно.
Он взглянул на Келлера с таким выражением, словно тот только что взломал шифровальный код военно-морских сил Японии.
— Вы ведь не сдавали сумку на проверку? — спросил мужчина. — Уверен, что нет. Пойдемте к машине.
В автомобиле мужчина показал Келлеру три фотографии одного и того же человека — приземистого, смуглого, с блестящими черными волосами и лицом, напоминающим жадного борова. Густые усы, кустистые брови. Расширенные поры на крупном носу.
— Это Ролли Васкес, — произнес мужчина. — Сукин сын точно не выиграл бы конкурс красоты, не правда ли?
— Думаю, что нет.
— Поехали, — сказал мужчина. — Покажу вам, где он живет, где ест, где трахается. Ролли Васкес — это твоя жизнь
Двумя часами позже мужчина привез Келлера в отель ‘Рамада’
— Для вас все уже оформлено, — сказал он. — Машина припаркована у подножия лестницы прямо под вашим номером. Это ‘Мицубиси Эклипс’ — вполне приличная тачка. Серебристо-голубая, хотя в документах значится как серая. Свидетельство о регистрации — в бардачке.
— Должно было быть кое-что еще.
— Все лежит в бардачке. Он, конечно же, заперт, но ключ зажигания подходит также и к бардачку. И к дверям, и к багажнику. А если вы повернете ключ вверх тормашками, он все равно подойдет, потому что у него как бы нет ни верха, ни низа. Это же японцы делали.
— Что они еще придумают в другой раз?
— Ну, наверное, не так уж много, — ответил мужчина. — Но если раньше вы тратили время на то, чтобы убедиться, правильно ли вы вставляете ключ, то теперь об этом можно не думать.
— Полезно.
— Конечно, — отозвался мужчина. — Так, что еще? Да, бак заправлен полностью. Бензин стандартный. Одного бака хватит больше, чем на четыреста миль.
— А на сколько хватит шин? Ладно, не обращайте внимания. Это просто шутка.
— Неплохая шутка, — заметил мужчина. — На сколько хватит шин. Мне нравится.
Машина оказалась именно там, где и должна была быть. В бардачке, кроме свидетельства о регистрации автомобиля, находился заряженный пистолет ‘Хорстман’ двадцать второго калибра. Рядом лежала запасная обойма. Келлер переложил пистолет и обойму в свою сумку, запер машину и прошел в свою комнату, минуя стойку регистрации.
Приняв душ, он уселся в кресло и положил ноги на журнальный столик. Конечно, ему все организовали и упростили выполнение задания, но обычно он предпочитал работать по-другому: когда все, что у него имелось, — это только имя и адрес, и чтобы никто не пытался ему помогать. Да, сейчас было проще, но неизвестно, какие остались следы. Неизвестно, какая история у этого пистолета. Неизвестно, что может рассказать в полиции этот стручок с табличкой ‘НОСКААСИ’, если его как следует потрясут копы. Все это лишние причины для того, чтобы закончить дело быстро.
Перед тем как лечь спать, Келлер немного посмотрел какой-то старый фильм по кабельному каналу, потом выключил телевизор, улегся в постель и проспал до утра.
Когда он вышел к машине, с ним была его дорожная сумка. Он планировал вернуться в отель, но, если вдруг ситуация изменится, то в номере не должно было остаться ничего — даже отпечатков его пальцев.
Келлер позавтракал в ‘Дэннис’
Это был четверг. В пятницу утром, когда Келлер брился, зазвонил телефон. Келлер не ответил. Когда он собрался уходить, телефон зазвонил вновь. Келлер и на этот раз не стал брать трубку, зато снова прошел по номеру и протер полотенцем все поверхности. Потом он вышел к автомобилю.
В два часа дня в боулинге ‘Сагаро Лэйнз’ Келлер проследовал за Роландо Васкесом в мужскую комнату и три раза выстрелил ему в голову. Маленький пистолет не производил большого шума даже в облицованном плиткой туалете. Чуть раньше Келлер соорудил импровизированный глушитель, обернув ствол пистолета куском авиакосмического теплоизоляционного материала, заглушающего выстрел, но при этом не увеличивающего вес и объем оружия. ‘Если вы смогли это сделать, — подумал он, — то что вам стоит заткнуть Эла Бернштейна’.
Келлер оставил Васкеса лежащим в туалете. Пистолет он выбросил в люк ливневой канализации в полумиле от боулинга, а машину поставил на парковку перед аэропортом.
Летя домой, Келлер задавался вопросом, зачем он вообще им понадобился. У них были и машина, и пистолет, и наводчик. Почему они не могли сделать все сами? Им действительно нужно было вытащить его из Нью-Йорка, чтобы раздавить мышь?
— Вы просили меня подумать о моем имени, — сказал он Брину. — О его значении. Но я не понимаю, как оно может что-то значить для меня. Я же его не сам выбирал.
— Позвольте мне помочь вам, — ответил Брин. — Есть такой метафизический принцип, который гласит, что все в нашей жизни мы выбираем сами, что фактически мы выбираем даже родителей, у которых рождаемся, что все, происходящее с нами, есть проявление нашей воли. Таким образом, нет ни случайностей, ни совпадений.
— Мне трудно в это поверить.
— А вам и не нужно верить. Примем это пока как постулат. Итак, предположим, что вы выбрали себе имя Питер Стоун. О чем говорит нам этот ваш выбор?
Келлеру, во весь рост вытянувшемуся на кушетке, было не по себе.
— Ну, ‘Питер’ означает ‘пенис’
— Вам судить.
— Значит, если парень решил назвать себя Питер Стоун, то он должен что-то доказать. Например, свою мужскую потенцию. Вы это хотите от меня услышать?
— Я хочу услышать от вас то, что думаете вы сами, — ответил Брин. — Вас беспокоит ваша потенция?
— Я никогда об этом не задумывался, — сказал Келлер. — Конечно, трудно говорить о том, что могло меня беспокоить до моего рождении, когда я выбирал себе родителей и решал, каким именем они должны меня назвать. В таком чрезвычайно юном возрасте у меня, наверное, имелись определенные трудности с эрекцией, так что, я думаю, были и причины беспокоиться об этом.
— А теперь?
— У меня нет с этим проблем. Конечно, я уже не подросток, готовый к бою и три, и четыре раза за ночь. Да и кто в здравом уме захотел бы такого? Но, в целом, я могу довести дело до конца.
— Вы доводите дело до конца.
— Конечно.
— Вы все исполняете.
— В этом есть что-то плохое?
— Что заставляет вас так думать?
— Прекратите это, — проворчал Келлер. — Не отвечайте вопросом на вопрос. Если я вас спрашиваю, а вы не хотите отвечать, ну так и не надо. Не отфутболивайте мне вопрос. Это раздражает.
— Вы все исполняете, доводите дело до конца, — сказал Брин. — Но что вы чувствуете, мистер Питер Стоун?
— Что чувствую?
— Я не буду спорить, что ‘Питер’ может означать ‘пенис’, но у этого слова есть еще одно — более раннее — значение. Помните слова Христа, обращенные к апостолу Петру? ‘Ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою’
— Хватит, — остановил его Келлер.
— Во сне, когда вы убиваете мышей, что вы чувствуете?
— Ничего. Я просто хочу, чтобы работа была сделана.
— Может быть, вы чувствуете их боль? Или вас обуревает чувство гордости за ваш успех, удовлетворение от хорошо выполненной работы? Или вы чувствуете возбуждение, сексуальное наслаждение от их смерти?
— Ничего, — сказал Келлер. — Я ничего не чувствую. Может быть, прервемся?
— А что вы чувствуете прямо сейчас?
— Легкую боль в животе, вот и все.
— Вы хотите в туалет? Или дать вам стакан воды?
— Нет, со мной все в порядке. Мне лучше, когда я сижу. Это пройдет. Уже проходит.
Сидя у окна и наблюдая на этот раз не за марафонцами, а за потоком автомобилей, текущим по мосту Куинсборо, Келлер думал об именах. Его раздражало то, что этот дипломированный метафизик взялся толковать смысл имени Питер Стоун. Да, Келлер сам выбрал это имя, но не на стадии бестелесной души, решающей, у каких родителей родиться, и вбивающей им в головы свое будущее имя. Он придумал это имя, когда позвонил Джерролду Брину, чтобы договориться о первом сеансе.
— Ваше имя? — потребовал тогда Брин.
— Стоун, — ответил Келлер. — Питер Стоун.
Дело в том, что он был совсем не дурак. Холодный, непреклонный, бесчувственный, но только не дурак. Если хочется поиграть в имена, то не обязательно ограничиваться псевдонимом, который он для себя выбрал. Можно неплохо развлечься, анализируя имя, действительно данное ему при рождении.
Его полное имя было Джон Пол Келлер, но никто не звал его иначе, чем просто Келлер, и всего лишь несколько человек знали его первое и среднее имена
Келлер. По-немецки, кстати, это слово значит ‘подвал’. Но, черт возьми, зачем привлекать еще и иностранные языки. Просто измените одну гласную. Келлер = киллер.
Все совершенно ясно, не правда ли?
Лежа с закрытыми глазами на кушетке, Келлер сказал:
— Полагаю, психотерапия действует.
— Почему вы так считаете?
— Вчера вечером я познакомился с девушкой, купил ей пару напитков, пошел с ней домой. Мы легли в постель, и я… ничего не смог сделать.
— Вы ничего не смогли сделать.
— Нет, ну, если быть технически точным, то кое-что я делать мог. Я мог бы написать письмо, заказать пиццу. Я мог спеть ‘Грустного малыша’
— Вы оказались бессильны.
— Знаете, а вы очень проницательны. Как верно вы все понимаете.
— И вы обвиняете меня в вашем половом бессилии, — произнес Брин.
— Обвиняю? Нет, вряд ли. Но и себя виноватым не считаю. Сказать по правде, меня это больше позабавило, чем огорчило. И она не расстроилась, возможно, потому, что я отнесся к этому спокойно. Но, так как раньше со мной такого не случалось, я решил сменить свое имя на Дик Хардин
— Как звали вашего отца?
— Моего отца? — переспросил Келлер. — Господи, что за вопрос! Это еще зачем?
Брин промолчал.
Келлер тоже помолчал несколько минут, а затем, закрыв глаза, сказал:
— Я никогда не знал своего отца. Он был солдатом. Погиб в бою до того, как я родился. Или оказался в другой стране и погиб, когда мне было несколько месяцев. А может быть, он был дома, когда я появился на свет, или приезжал в отпуск, когда я был совсем мал, держал меня на коленях и говорил, как он гордится мной.
— Вы все так помните?
— Ничего я не помню, — ответил Келлер. — Я помню только то, что о нем говорила мне мать. Но в ее словах трудно разобраться, потому что в разное время она рассказывала мне все по-разному. То он погиб до моего рождения или вскоре после этого, то он умер, так и не увидев меня, или все-таки один раз взял меня на руки и посадил на свое колено. Моя мать была хорошей женщиной, но о многих вещах имела смутное представление. Единственное, что она знала точно, так это то, что он был солдатом. И его убили где-то в другой стране.
— И его звали…
‘Келлер’, — подумал он про себя.
— Так же, как и меня, — отозвался он вслух. — Но, бог с ним, с именем. Есть кое-что поважнее. Послушайте. У матери была его фотография. Голова и плечи. Такой красивый молодой солдат в форме и в головном уборе, который, знаете, можно сложить, когда вы снимаете его. Когда я был маленьким, эта фотокарточка в золотой рамке стояла у нее на комоде, и она говорила мне, что это мой отец. А однажды фотография вдруг исчезла. ‘Его больше нет’, — сказала она. И с тех пор она ни разу о нем не говорила. Мне тогда было уже семь или восемь лет. Года через два у меня появилась собака. Я назвал пса Солдатом — в честь своего отца. Много лет спустя мне в голову пришли две идеи. Первая, что Солдат — смешная кличка для собаки. А вторая — кто-нибудь еще на свете называл собаку в честь своего отца? Но в детстве я не видел в этом ничего необычного.
— Что стало с вашим псом?
— Он состарился. Да погодите вы! То, о чем я собираюсь сказать, гораздо важнее собаки. Когда мне было около пятнадцати лет, я днем после школы помогал одному парню, который подрабатывал в нашем районе. Мы с ним чистили подвалы и чердаки, вывозили мусор и тому подобное. Однажды закрылся местный галантерейный магазин — его владелец, должно быть, умер, — и мы освобождали подвал для нового арендатора. Вокруг коробки с барахлом, и мы должны были просмотреть их все, потому что тот парень частично зарабатывал тем, что продавал некоторые вещи, которые получал в качестве платы за перевозку. Но чтобы тщательно перебрать все дерьмо из подвала, нужно было потратить немало времени. Я копался в одной из коробок и вдруг вытянул из нее рамку с фотокарточкой моего отца. Это была та самая фотография, которая стояла на комоде моей матери: отец в форме и в военном головном уборе. Фотография, которая исчезла. В той же самой рамке. И что она там делала?
Брин не произнес ни слова.
— Я до сих помню, что я тогда почувствовал. Я был ошеломлен, у меня помутилось в голове. Потом опять я полез в коробку и вытащил первое, что попалось под руку. И это была та же фотография в такой же рамке. Целая коробка рамок с фотографиями. Примерно на половине из них — солдат, а на других — молодая блондинка с прической ‘паж’ и с улыбкой на лице. Это была коробка с фоторамками. В эти недорогие рамки обычно вставляют какую-нибудь репродукцию для примера. Так что моя мать, должно быть, купила рамку в каком-то магазинчике и сказала мне, что это мой отец. А когда я стал немного старше, просто выкинула ее. Признаюсь, я забрал одну фотографию с собой. Я ничего не говорил матери и не показывал ей эту картинку, но оставил ее у себя на некоторое время. Я узнал, что фото было сделано во время Второй мировой войны. Другими словами, это не могла быть фотография моего отца, потому что он носил бы другую форму. К тому времени я уже понял, что история, которую мать мне рассказала, была просто выдумкой. Я думаю, она и не знала, кто мой отец. Скорее всего, она по пьяни спуталась с кем-то. А может быть, там было и несколько мужчин. Какая теперь разница? Она переехала в другой город, говорила всем, что была замужем, что ее муж был на военной службе, или, что он погиб. Да мало ли, что она говорила.
— И что вы об этом думаете?
— Что я об этом думаю? — Келлер покачал головой. — Послушайте, если бы я прищемил себе руку автомобильной дверцей, вы бы тоже спросили меня, что я об этом думаю?
— И вы бы не знали, что ответить, — усмехнулся Брин. — Вот вам вопрос. Кем был ваш отец?
— Я только что сказал вам…
— Но кто-то же был вашим отцом. Знали вы его или нет, знала ли его ваша мать, но был ведь конкретный мужчина, оставивший свое семя, из которого появились вы. Если только вы не считаете себя вторым Христом.
— Нет, — отозвался Келлер, — от этого заблуждения я давно избавился.
— Тогда скажите мне, кем он был — тот мужчина, который породил вас. Забудьте о том, что вам говорили, и о том, что вы сами узнали. Я задаю этот вопрос не той части вашей личности, которая думает и рассуждает. Я спрашиваю ту часть вашей личности, которая просто знает и все. Кто был ваш отец? Кем он был?
— Он был солдатом, — ответил Келлер.
Пройдя несколько кварталов по Второй авеню, Келлер оказался перед зоомагазином. Понаблюдав немного за двумя щенками, резвившимися в витрине, он вошел внутрь.
В магазине одна стена была доверху уставлена клетками для щенков и котят. Взглянув на эти клетки, Келлер почувствовал, что у него портится настроение. Ему стало грустно.
Он отвернулся и стал смотреть на других домашних животных. Птицы в клетках, песчанки и змеи в террариумах, тропические рыбки в больших емкостях. Они не вызывали у него неприятных чувств. Он не мог смотреть только на щенков.
Келлер покинул магазин. А на следующий день отправился в приют для животных, где прошелся вдоль клеток с собаками, ожидавшими, что кто-нибудь их заберет. На этот раз ему было настолько грустно, что он почти физически ощущал, как сдавило грудь. Должно быть, что-то отразилось и на его лице, потому что молодая женщина-управляющий спросила, все ли с ним в порядке.
— Просто голова закружилась, — ответил он.
Позже в кабинете она сказала, что, вероятно, они могли бы ему помочь, если его интересует определенная порода. Они могли бы занести его имя в картотеку, и, когда появится животное требуемой породы…
— Не думаю, что смогу держать домашнего питомца, — перебил он ее. — Я слишком часто бываю в разъездах, и не могу брать на себя такую ответственность.
Женщина ничего не ответила, и слова Келлера повисли в тишине.
— Но я хочу сделать пожертвование, — спохватился он. — Хочу поддержать то, что вы делаете.
Он вытащил бумажник, достал оттуда несколько купюр и, не считая, протянул ей.
— Анонимный взнос, — сказал он. — Квитанции не нужно. Извините, что отнял у вас время. Сожалею, что не могу взять собаку. Спасибо. Большое вам спасибо.
Женщина что-то говорила, но Келлер ее не слушал. Он поспешил уйти из приюта.
— ‘Хочу поддержать то, что вы делаете’. Вот что я ей сказал. А потом выскочил оттуда, пока она не начала меня благодарить. Или задавать вопросы.
— А что она могла спросить?
— Я не знаю, — ответил Келлер.
Лежа на кушетке, он повернулся лицом к стене, отвернувшись от Брина.
— ‘Хочу поддержать то, что вы делаете’. Но я даже не знаю, что именно они делают. Они подыскивают новых хозяев для некоторых животных, а вот что они делают с остальными? Усыпляют?
— Возможно.
— Так что же я хочу поддержать? Устройство в новый дом или убийство?
— Сами скажите мне.
— Я и так говорю вам слишком много.
— Или недостаточно много.
Келлер промолчал.
— Почему вам стало грустно при виде собак в клетках?
— Я почувствовал их тоску.
— Почувствовать можно только свою собственную тоску. Почему вид собаки в клетке вызывает у вас печаль? Вы и себя ощущаете в клетке?
— Нет.
— Ваша собака. Солдат. Расскажите о ней.
— Хорошо, — сказал Келлер. — Думаю, это я смогу сделать.
Спустя один или два сеанса Брин спросил:
— Вы никогда не были женаты?
— Нет.
— А я был.
— Да?
— Восемь лет. Она была моей секретаршей, вела запись пациентов, следила за очередью в приемной. Сейчас у меня нет помощника. На звонки отвечает автоответчик. Я проверяю записи между сеансами, сам перезваниваю, если нужно. Если бы я сразу завел себе автоответчик, я избежал бы многих неприятностей.
— Неудачный брак?
Брин, казалось, не услышал вопроса.
— Я хотел детей. За восемь лет она сделала три аборта и ничего не сказала мне. Ни слова. Но однажды она обвинила меня. Я сходил к врачу, сделал тесты — все указывало на то, что со мной все в порядке: содержание сперматозоидов высокое, и они очень подвижны. Поэтому я решил, что ей тоже следует провериться у врача. ‘Глупец, я убила уже трех твоих детей, почему бы тебе не оставить меня в покое?’. Я сказал ей, что хочу развестись. Она ответила, что это будет дорого мне стоить.
— И что дальше?
— Мы были женаты восемь лет. И уже девять лет в разводе. Каждый месяц я выписываю чек на алименты и посылаю его по почте. Если бы это зависело от меня, я бы лучше сжег эти деньги.
Брин замолчал. Подождав немного, Келлер спросил:
— Зачем вы рассказываете мне все это?
— Просто так.
— Это связано с психоанализом? Я должен как-то отреагировать, хлопнуть себя по лбу и сказать: ‘Конечно, конечно! Я был так слеп!’?
— Вы доверились мне, — ответил Брин, — и представляется вполне естественным, что я доверился вам.
Через пару дней позвонила Дот. Келлер поездом добрался до Уайт-Плэйнс, где на вокзале встретился с Луи, который отвез его к дому на площади Тоунтон. Позже Луи доставил его обратно на вокзал, и Келлер вернулся в город. Он постарался так позвонить Брину, чтобы попасть на автоответчик.
— Это Питер Стоун, — сказал он. — Я улетаю по делам в Сан-Диего. Мне придется пропустить следующий сеанс и, возможно, еще один. Но я обязательно свяжусь с вами.
Может быть, следовало сказать что-то еще? Но Келлер ничего больше не смог придумать. Он повесил трубку, упаковал сумку и поехал поездом ‘Амтрак’[f]20[[/f] в Филадельфию.
Келлера никто не встречал. В Уайт-Плэйнс ему показали фотографию и дали листок бумаги с написанными на нем именем и адресом. Человек, о котором шла речь, управлял книжным магазином для взрослых в нескольких кварталах от Зала Независимости
Ниже по улице Келлер нашел закусочную, из которой, если сидеть в дальнем конце зала, можно было видеть зеркальные витрины книжного магазина. Келлер выпил чашечку кофе, а потом пошел прямо в магазин, где застал за работой двух мужчин. Один был молодой и смуглолицый — явно из Индии или Пакистана; другой — мордастый, с одутловатым лицом — был именно тем, кого Келлер увидел на фотографии в Уайт-Плэйнс.
Келлер походил возле полок с видеокассетами, полистал журналы на стойках. Он был в магазине уже минут пятнадцать, когда продавец помоложе сказал, что собирается пойти на обед. Второй мужчина произнес:
— О, уже пора, да? Ладно, но постарайся вернуться к семи, чтобы сменить меня.
Келлер посмотрел на часы. Было шесть. Некоторые покупатели уединились в видеокабинках в задней части магазина. Молодой продавец бросил нетерпеливый взгляд на Келлера.
Келлер схватил наугад пару журналов и расплатился. Мордастый упаковал журналы в пакет и заклеил его липкой лентой. Келлер положил покупку в свою дорожную сумку и отправился искать гостиницу.
На другой день он сначала сходил в музей и в кино, а в магазин пришел в десять минут седьмого. Молодого продавца на месте не оказалось — видимо, он уже ел где-то карри. Мордастый был за прилавком, но в магазине находились еще трое посетителей: двое проверяли выбранные видеокассеты, один рассматривал журналы.
Келлер бродил от полки к полке, надеясь, что покупатели скоро уйдут. В какой-то момент он остановился перед штабелями видеокассет, и ему вдруг показалось, что это клетки со щенками. Ощущение было мимолетным, и он не мог бы сказать, было это галлюцинацией или просто мгновенным воспоминанием. Как бы то ни было, ему это не понравилось.
Один покупатель ушел, но двое других задержались, а потом с улицы зашел кто-то еще. Через полчаса должен был вернуться молодой индус, но, кто знает, вдруг он вернется раньше?
Келлер подошел к прилавку, стараясь выглядеть как можно более нервно. Бегающие глаза, взгляд исподлобья. Понизив голос, он спросил:
— Можно поговорить с вами наедине?
— О чем?
Опустив глаза и втянув голову в плечи, Келлер произнес:
— Мне бы что-нибудь особенное.
— Если вы имеете в виду видео с детьми, — ответил мужчина, — то, при всем моем уважении, я ничего об этом не знаю, ничего не хочу знать и не могу вам ничего посоветовать.
— Нет, ничего такого, — торопливо сказал Келлер.
Они прошли в комнату за прилавком. Мордастый закрыл дверь, и, как только он отвернулся, Келлер ударил его ребром ладони в основание черепа. Колени мужчины подогнулись, а Келлер в одно мгновение накинул ему проволочную петлю на шею. Через минуту он уже выходил из двери магазина, а через час — ‘Метролайнер’
Вернувшись домой, Келлер обнаружил, что купленные накануне журналы до сих пор лежат в его сумке. Это было неправильно, он должен был избавиться от них прошлой ночью, но он просто забыл об этом и даже не распечатал пакет.
Собственно, и сейчас не было никакой причины доставать журналы. Келлер вышел в подъезд и бросил запечатанный пакет в мусоросжигательную печь. Вернувшись в квартиру, он плеснул себе немного виски, разбавил содовой и уселся перед телевизором. По каналу ‘Дискавери’ шел документальный фильм об исчезновении тропических лесов — вот о чем, действительно, стоило беспокоиться.
— Царь Эдип, — произнес Джерролд Брин, держа руки перед собой и соединив кончики пальцев. — Полагаю, вы знаете эту историю. Он нечаянно убил своего отца и женился на собственной матери.
— Две ловушки, которых до сих пор мне удавалось избежать.
— Несомненно, — согласился Брин. — Но взгляните на это с другой стороны. Когда вы летите куда-то по делам в качестве официального представителя, когда вы решаете проблемы, как вы это назвали, то что именно вы делаете? Вы увольняете людей, смещаете их с должностей, закрываете производства, меняете человеческие жизни. Это справедливое описание?
— Вполне.
— Это своеобразное насилие. Увольнение человека, разрушение его карьеры — это символический эквивалент убийства. К тому же этот человек вам незнаком. И еще, я не сомневаюсь, что порой все эти люди по возрасту старше вас, не так ли?
— При чем здесь это?
— Когда вы все это делаете, это происходит так, словно вы находите и убиваете неузнанного вами отца.
— Не знаю, — с сомнением покачал головой Келлер. — Как-то это все притянуто за уши.
— И ваши отношения с женщинами, — продолжал Брин, — имеют сильный ‘эдипов комплекс’. Ваша мать была рассеянной женщиной, неспособной организовать свою жизнь, полноценно общаться с другими людьми. Ваши собственные отношения с женщинами так же размыты и туманны. А ваши проблемы с потенцией…
— Это было всего лишь раз!
— …являются следствием всей этой путаницы. Ваша мать скончалась, не так ли?
— Да.
— Вы не нашли отца, который, скорее всего, тоже уже умер. Таким образом, Питер, все ваши реакции возводятся на символический уровень.
— Я вас не совсем понимаю.
— Это очень тонкий момент, — признал Брин.
Он закинул ногу на ногу, оперся локтем о колено и положил свой костлявый подбородок на выставленный большой палец руки. Келлер — уже не в первый раз — подумал о том, что в своей прошлой жизни Брин, скорее всего, был аистом.
— Если бы в вашей жизни присутствовал мужчина, — начал развивать свою мысль Брин, — хотя бы на несколько лет старше вас, который бы играл для вас роль отца, к которому вы могли бы обратиться за советом и поддержкой…
Келлер подумал о мужчине из Уайт-Плэйнс.
— …то вместо того, чтобы убивать его, — продолжал Брин, — символически, конечно, — я говорю только символически, — так вот, вместо того, чтобы убивать его, как вы это сделали с образом вашего отца в прошлом, вы могли бы, мне кажется, разделить с ним вашу трапезу.
Приготовить еду для человека из Уайт-Плэйнс? Купить ему гамбургер? На скорую руку состряпать для него салат?
— Возможно, вы могли бы подумать о том, как использовать ваши особые таланты на пользу этому мужчине, а не во вред ему, — продолжая говорить, Брин достал из нагрудного кармана носовой платок и вытер им лоб. — Возможно, в вашей жизни имеется символическая женщина — ваша мать, и, возможно, в ней кроется источник сильной боли по поводу вашего отца. Так вместо того, чтобы любить ее и лишать жизни отца, как царь Эдип, вы могли бы обратить вспять привычный ход вещей, э-э, продемонстрировав любовь к нему и, э-э, лишив жизни ее.
— Ой, — вырвалось у Келлера.
— Символически, конечно.
— Символически, — кивнул Келлер.
Неделю спустя Брин протянул Келлеру фотографию.
— Это так называемый Тематический Апперцептивный Тест
— Какой рассказ?
— Любой. Это упражнение на воображение. Вы рассматриваете человека на фотографии и представляете себе, что это за женщина, и что она делает.
На цветном фото действительно была изображена роскошная брюнетка в явно дорогой одежде. Она держала собаку на поводке. Собака была среднего размера, приземистая, с настороженным взглядом. У нее был окрас, который собаководы называют голубым, а все остальные люди — серым.
— Это женщина с собакой, — сказал Келлер.
— Очень хорошо.
Келлер вздохнул.
— Собака умеет говорить, — продолжил он, — но не показывает этого, когда рядом чужие люди. Женщина однажды даже опозорилась, пытаясь похвастаться перед кем-то этим ее умением. Теперь она стала осторожнее. Когда они одни, собака болтает без умолку и делится своим мнением по любому поводу. Она говорит обо всем, начиная с объяснения истинных причин Тридцатилетней войны и заканчивая наилучшим рецептом приготовления лазаньи.
— Но это ведь всего лишь собака, — заметил Брин.
— Да, и теперь женщина не хочет, чтобы другие люди узнали об ее умении говорить, потому что она боится, что в этом случае собаку у нее отберут. На этом фото они в каком-то парке. Похоже на Центральный парк.
— Или парк Вашингтон-сквер
— Может быть, и Вашингтон-сквер, — согласился Келлер. — Женщина без ума от своей собаки. Про собаку я бы такого не сказал.
— А что вы думаете о женщине?
— Она привлекательна, — произнес Келлер.
— На первый взгляд. Но, поверьте мне, с ней связана другая история. Как вы полагаете, где она живет?
Келлер призадумался.
— В Кливленде, — сказал он.
— В Кливленде? Господи, почему именно в Кливленде?
— Все должны где-нибудь жить.
— Если бы я сам проходил этот тест, — промолвил Брин, — я бы, наверное, представил эту женщину живущей в нижней части Пятой авеню, на площади Вашингтона. Я бы решил, что она живет в доме номер один по Пятой авеню, возможно потому, что мне знакомо это здание. Видите ли, я когда-то жил там.
— О?
— В просторной квартире на верхнем этаже, — продолжал Брин. — И раз в месяц я выписываю чек на огромную сумму и посылаю его по почте на этот адрес, который когда-то был моим. Поэтому вполне естественно, что перед моим мысленным взором встал бы именно этот дом, особенно при взгляде именно на эту фотографию, — его глаза встретились с глазами Келлера. — У вас возник вопрос, не так ли? Давайте, спрашивайте.
— Какой породы эта собака?
— Собака?
— Мне просто любопытно.
— Между прочим, — отозвался Брин, — это австралийская пастушья собака. Выглядит, как дворняжка, правда? Поверьте, это не стоит большого внимания. А почему бы вам не взять с собой эту фотографию?
— Хорошо.
— С точки зрения психотерапии у вас наблюдается явный прогресс, — сказал Брин. — Я вам признателен за ту работу, которую вы выполняете во время сеансов. И я уверен, что вы все сделаете правильно.
Через несколько дней на площади Вашингтона Келлер сидел на скамейке. Он сложил газету, которую читал, встал и подошел к темноволосой женщине, одетой в блейзер и берет.
— Простите, — сказал он, — это не австралийская пастушья собака?
— Именно так, — ответила женщина.
— Красивое животное. Не каждый день встретишь такую собаку.
— Многие думают, что это беспородная дворняжка. Хотя, на самом деле, это очень изысканная порода. У вас есть собака?
— Была. Ее забрала моя бывшая жена.
— Прискорбно для вас.
— Для собаки еще прискорбнее. Моего пса звали Солдат. Может быть, он и сейчас — Солдат, если она не поменяла ему кличку.
— Этого парня зовут Нельсон. То есть, это его кличка. По документам его имя — нечто труднопроизносимое.
— На прошлой неделе в Виллидже
— Это и есть неожиданное событие?
— Ну, для меня это необычно. Я знакомлюсь с женщинами в барах и на вечеринках. Или кто-то знакомит нас. Но тут мы познакомились и поговорили, а на следующее утро я опять случайно встретил ее. Я купил ей капучино.
— Вы просто случайно сталкивались с ней два дня подряд.
— Да.
— В Виллидже.
— Это место, где я живу.
Брин нахмурился.
— Вы не должны были видеться с ней, не так ли?
— Почему?
— Вам не кажется, что это опасно?
— Все, чего мне это пока стоило, — ответил Келлер, — это цена одного капучино.
— Я думал, мы с вами нашли взаимопонимание.
— Взаимопонимание?
— Вы не живете в Виллидже, — сказал Брин. — Я знаю, где вы живете. Не смотрите так удивленно. В первый раз, когда вы ушли, я наблюдал за вами из окна. Вы вели себя так, словно старались избежать слежки. Поэтому я выждал некоторое время, и, когда вы перестали принимать меры предосторожности, последовал за вами. Это было не трудно.
— Зачем вы пошли за мной?
— Чтобы выяснить, кто вы такой. Ваше имя Келлер, вы живете в доме номер 865 на Первой авеню. Я уже знал, кем именно вы были. Это можно было понять, просто слушая описание ваших снов. Плюс оплата наличными, и все эти внезапные командировки. Я, правда, пока не знаю, кто дает вам работу — криминальные авторитеты или правительство, — но, в принципе, это не так уж важно. Вы спали с моей женой?
— Вашей бывшей женой.
— Отвечайте на вопрос.
— Да, спал.
— Боже правый. И вы были способны к сексуальным действиям?
— Да.
— А почему вы улыбаетесь?
— Я просто вспомнил, — ответил Келлер, — насколько активными были эти действия.
Брин надолго замолчал, устремив взгляд куда-то выше и правее плеча Келлера. Потом он произнес:
— Я очень разочарован. Я надеялся, что вы найдете в себе силы преодолеть комплекс Эдипа вместо того, чтобы воспроизводить его. Вы неплохо повеселились, не правда ли? Этакий нехороший мальчишка! Вы победили вашего символического отца! Вы переспали с его женщиной. Без сомнения, вам уже мерещится, что она забеременела, а значит, она может дать вам то, в чем так жестоко отказала ему. Да?
— Даже не думал об этом.
— Вы задумаетесь, рано или поздно.
Брин наклонился вперед. На его лице была написана озабоченность.
— Я не желаю видеть, как вы подобным образом саботируете свой терапевтический процесс, — сказал он. — У вас все так хорошо шло.
Из окна спальни был виден почти весь парк Вашингтон-сквер. Там было много собак, но ни одной австралийской пастушьей.
— Замечательный вид, — сказал Келлер. — Отличная квартира.
— Поверь мне, — отозвалась она, — я заслужила ее. Ты одеваешься. Собрался уходить?
— Просто мне немного тревожно. Ничего, если я погуляю с Нельсоном?
— Ты балуешь его, — сказала она. — Ты балуешь нас обоих.
В среду утром Келлер взял такси до Ла Гуардия
— Я Питер Стоун, — сообщил он консьержу. — Уверен, что миссис Брин ждет меня.
Консьерж пристально посмотрел на него.
— Миссис Брин, — повторил Келлер. — Из квартиры номер семнадцать.
— Думаю, вы еще ничего не слышали, — произнес консьерж. — Я не хотел бы оказаться тем, кто первым скажет вам об этом.
— Вы ее убили, — сказал Келлер.
— Это нелепо, — отозвался Брин. — Она покончила с собой. Выбросилась из окна. Если вас интересует мое профессиональное мнение — она страдала от депрессии.
— А если хотите знать мое профессиональное мнение — ей помогли.
— На вашем месте я бы не стал так говорить, — сказал Брин. — Если бы полицейские взялись искать убийцу, они могли бы внимательно приглядеться к мистеру Стоуну-Келлеру. Или Стоуну-киллеру? И я мог бы рассказать им, как рутинный процесс психотерапии был сорван, как вы стали одержимы мной и моей личной жизнью, как я не смог отговорить вас от бессмысленного плана обратить вспять ‘эдипов комплекс’. А затем они могли бы спросить вас, почему вы пользуетесь псевдонимами, и вообще, как вы живете, и… Короче, вы понимаете, почему лучше не будить спящую собаку?
Словно по команде, из-за стола вышел пес. Он поймал взгляд Келлера и завилял хвостом.
— Сидеть! — приказал Брин. — Видите? Он хорошо натренирован. Вы тоже можете присесть.
— Я постою. Вы убили ее, а потом ушли с собакой и…
Брин вздохнул.
— Полиция нашла собаку в квартире. Пес выл перед открытым окном. После того как я опознал тело и рассказал им о предшествующих попытках суицида, я согласился взять собаку к себе домой. Ведь за Нельсоном некому было присматривать.
— Я бы забрал его, — сказал Келлер.
— Но в этом нет необходимости, не так ли? Вас никто не просил заниматься собакой, или спать с моей женой, или ложиться на кровать в моей квартире. Ваши услуги не требуются.
Брин, казалось, сам смутился излишней резкости своих слов. Его лицо смягчилось.
— Вы можете вернуться к более важному занятию — к психотерапии, — он указал на кушетку. — Почему бы вам не прилечь прямо сейчас?
— Неплохая идея. Хотя, для начала, не могли бы вы поместить собаку в другую комнату?
— Боитесь, что она будет вмешиваться в нашу беседу? Ха-ха, шутка. Ладно, пес может подождать в приемной. Давай, Нельсон. Хорошая собачка… О, нет! Как вы осмелились принести сюда пистолет? Опустите его немедленно.
— Как бы не так.
— Ради бога, зачем убивать меня? Я не ваш отец. Я ваш психотерапевт. Вам нет никакого смысла убивать меня. Вы ничего не выиграете, но все потеряете. Это совершенно нерационально. Это путь к психическому саморазрушению.
— Да, вероятно, я не вполне здоров.
— Это что, юмор висельника? Но, в принципе, так и есть. Вам еще долго до выздоровления, мой друг. Собственно, я должен вам сказать, что у вас наступает психотерапевтический кризис. Как вы выйдете из него, если застрелите меня?
Келлер подошел к окну и распахнул его настежь.
— Я не собираюсь стрелять в вас, — сказал он.
— Я никогда даже не задумывался о самоубийстве, — пролепетал Брин, прижимаясь спиной к книжным полкам. — Никогда.
— Вы впали в отчаяние после гибели вашей бывшей жены.
— Это отвратительно, просто отвратительно. И кто в это поверит?
— Поживем — увидим, — ответил Келлер. — А что касается моего психотерапевтического кризиса, ну, тоже посмотрим, чем он закончится. Как-нибудь выкручусь.
Женщина-управляющий в приюте для животных сказала:
— Вот так совпадение. На днях вы снова зашли к нам и записались на австралийскую пастушью собаку. Вы знаете, что для нашей страны это очень редкая порода?
— Не каждый день встретишь такую собаку.
— И что происходит сегодня утром? Прекрасная австралийская пастушья. Это просто удивительно! Ну, разве он не красавец?
— Безусловно.
— Он постоянно здесь скулит. К сожалению, его хозяин погиб, и за псом некому присмотреть. Боже мой, глядите, как он сразу к вам прильнул! Думаю, вы ему понравились.
— Я бы сказал, что мы созданы друг для друга.
— Похоже на то. Его зовут Нельсон, но вы, конечно, можете сменить кличку.
— Нельсон, — произнес Келлер.
Уши собаки приподнялись. Келлер потрепал пса по холке.
— Нет, думаю, не стоит ее менять. А вообще-то, кто был этот Нельсон? Какой-то английский герой, не так ли? Знаменитый генерал или что-то вроде того?
— Кажется, адмирал. Командующий британским военным флотом, если я не ошибаюсь. Помните? Сражение на Трафальгарской площади?
— Что-то припоминаю, — ответил Келлер. — Ну, не солдат, так моряк. Все равно достаточно близко, верно? Теперь, я полагаю, нужно что-то заплатить и заполнить какие-то бумаги?
Когда они покончили с формальностями, женщина-управляющий заметила:
— Я все еще не могу поверить. Такое совпадение!
— Знал я одного человека, — усмехнулся Келлер, — который утверждал, что нет ни случайностей, ни совпадений.
— Интересно, как он это объяснял?
— Я тоже хотел бы узнать это, — отозвался Келлер. — Пойдем, Нельсон. Хорошая собачка…
Спокойный
