Ли Голдберг: Избранное

[Клуб любителей детектива]

ГОЛДБЕРГ ЛИ: ИЗБРАННЫЕ РАССКАЗЫ    ЛИ ГОЛДБЕРГ — Американский писатель, сценарист, издатель и продюсер, известный своими романами-бестселлерами “Затерянные холмы” и “Правдивая фантастика”, а также своими работами над множеством телевизионных криминальных сериалов, в том числе “Диагноз: Убийство”.    В данном топике собраны избранные рассказы, которые мы находим в различных источниках.    © Переводы выполнены специально для форума “КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ДЕТЕКТИВА”    Данные о переводчиках, редакторах, дате публикации на форуме и др. информационных данных, во вкладке конкретных рассказов (информационный блок).      ВАЖНО! В ТОПИКЕ ПРИСУТСТВУЮТ СПОЙЛЕРЫ. ЧИТАТЬ ОБСУЖДЕНИЯ ПОСЛЕ ПРОЧТЕНИЯ РАССКАЗА!

• ВНИМАНИЕ!
    Весь материал, представленный на данном форуме, предназначен исключительно для ознакомления. Все права на произведения принадлежат правообладателям (т.е согласно правилам форума он является собственником всего материала, опубликованного на данном ресурсе). Таким образом, форум занимается коллекционированием. Скопировав произведение с нашего форума (в данном случае администрация форума снимает с себя всякую ответственность), вы обязуетесь после прочтения удалить его со своего компьютера. Опубликовав произведение на других ресурсах в сети, вы берете на себя ответственность перед правообладателями.
    Публикация материалов с форума возможна только с разрешения администрации.
• "Уцененка"
    “Голос нового поколения” сидел в конце четырнадцатого прохода, где заканчивались товары для дома и начинался книжный отдел. Он окинул взглядом аккуратную стопку книг в мягких обложках, стоявшую на столе перед ним, и в очередной раз, как можно вежливее, сказал раздраженной женщине в оранжевой майке и с обвисшей грудью, что понятия не имеет, где она может найти средство для удаления бородавок.
     — Вы не очень-то помогаете, — огрызнулась она, опираясь одной рукой на тележку, в которой лежали одноразовые подгузники, замороженные обеды Weight Watchers, хлопья Captain Crunch, мешок сухого собачьего корма, коробка улиточного яда и три рулона бумажных полотенец. — Гляньте-ка, только за эту неделю она увеличилась вдвое.
     Она ткнула пальцем ему в лицо, чтобы он хорошенько рассмотрел огромную бородавку на ее костяшке.
     — Я здесь не работаю, — ответил он.
     — Тогда зачем вы сидите за справочным столом?
     — Это не справочный стол. Я автор. Я подписываю свои произведения.
     Она, похоже, впервые заметили книжки и взяла одну из них в руки.
     — О чем она?
     Идиотский вопрос. А для чего же нужны обложки?
     — О страдающем бессонницей студенте, который добровольно участвует в исследовании сна и вступает в эротические отношения с женщиной-исследователем, что приводит к убийству.
     — Там есть кошки? — спросила она, перелистывая страницы.
     — А почему там должны быть кошки?
     — Потому что из кошек получаются отличные персонажи, — она небрежно бросила роман обратно на стопку. — Вы не читаете книг?
     — Читаю. Наверное, книжки с кошками прошли мимо моего внимания.
     — Мне нравятся книги про кошек, особенно те, где они раскрывают убийства. Если вы умный, то напишете про кошек. — С этими словами она поправила бретельку бюстгальтера и укатила на поиски зелья для выведения бородавок.
     Судя по тому, как шли дела, возможно, книга про кошек — это то, что нужно. Хуже, чем было, уже точно быть не может.
     Он ошибался.
     — Внимание покупателей магазина “Кей-Март”, — прозвучал в громкоговорителе дрожащий голос. — Мы рады приветствовать автора бестселлеров Кевина Данглера, голос нового поколения, который подписывает свою последнюю книгу “Измятые листы” в четырнадцатом проходе. Обязательно загляните к нему и поздоровайтесь, а по пути не забудьте зайти в наш садовый отдел и приобрести корзину весенних цветов всего за девять долларов и девяносто девять центов.
     Он опустил голову на руки и проклял Бога за его жестокость. В один день ты подписываешь книги в Нью-Йорке вместе с Элмором Леонардом и Сью Графтон[1] для сотен обожающих читателей, а в другой — сидишь в магазине “Kей-Mарт” в Спокане[2], соревнуясь за внимание с лотком дешевых бегоний, и проигрываешь.
     Вряд ли он представлял себе такое будущее, когда пять лет назад его первый роман “Морозное дыхание” ворвался на литературную сцену, получив звездную рецензию в Publishers Weekly, объявившую его “реинкарнацией Джеймса М. Кейна на пике его литературных способностей”. На первой полосе The New York Times Book Review его назвали “голосом нового поколения”.
     Его жена Джанин, которая много лет содержала их обоих, внезапно уволилась с работы секретарем, спустила в унитаз противозачаточные таблетки и потребовала немедленного оплодотворения. Окрыленный успехом, Кевин с энтузиазмом подчинился.
     Книга “Морозное дыхание” на неделю попала в список бестселлеров New York Times — ровно настолько, чтобы продать права на издание книги в мягкой обложке за шестизначную сумму и до конца жизни называть себя автором бестселлеров.
     Через год — спустя пять тиражей в твердой обложке, один новый дом, два BMW и одну страдающую коликами девочку — вышел его второй роман. Лично Кевин считал “Поступай с другими так” своей лучшей работой, с чем не согласился Publisher's Weekly, заявивший, что “телефонный справочник — триллер по сравнению с этим”. Kirkus Reviews назвал книгу “478-страничной предсмертной запиской некогда многообещающей писательской карьеры”. Журнал Entertainment Weekly задался вопросом, не подвергся ли автор “нераскрытой лоботомии после завершения своей последней книги”. New York Times вообще проигнорировала книгу.
     Никого, кроме Кевина, не удивило, когда “Поступай с другими так” провалилась, опустившись за шесть недель всего до доллара девяносто девять. Его сразу же списали в “авторы одного хита”.
     Кевин решил доказать, что они ошибаются, и приступил к созданию нового романа. В то же время его увлеченность тратами привела к тому, что он был вынужден ужаться. Он обменял дом на квартиру, а “Бумеры” на “Дэу”, заверив разъяренную жену, что выкупит все на большие деньги, вырученные от третьей книги.
     Но издательство отклонило “Измятые листы”, как и семь других книг. Его жена решила, что “голосу нового поколения” пора идти работать в обувной магазин ее отца.
     В бешенстве Кевин продал свою книгу за семь с половиной тысяч долларов США издательству, известному выпуском бесконечной серии оккультных романов автора, который умер двадцать лет назад.
     Как только “Измятые листы” вышли в свет, Кевин на своем “Дэу” отправился в самостоятельно организованное книжное турне. Частично он финансировал свое путешествие по стране, продавая с автографами пятые издания “Морозного дыхания”, которые он покупал за доллар и, когда мог, продавал из багажника за двадцать долларов.
     Последние два месяца он раздавал автографы везде и всюду, отчаянно пытаясь разжечь сарафанное радио, готовый на все, только бы не возвращаться к ворчащей жене, плачущему ребенку и кошмарной перспективе продавать “Флоршеймы”[3] до конца жизни.
     
     — Не могу поверить, что вы здесь, — тихо, почти шепотом, сказала какая-то женщина.
     — Я тоже не могу, — ответил он, не отрывая лица от стола.
     Кевин устало поднял голову и увидел женщину лет двадцати, одетую в белые тренировочные штаны и облегающую футболку без рукавов, на груди которой красовалась надпись “ЧИТАЙ МЕЖДУ СТРОК”. Ее короткие светлые волосы были взъерошены, как будто она только что встала с постели. Интересно, как она выглядит в постели и как она взъерошила себе волосы.
     Кевин начал потеть. Она протянула ему экземпляр “Морозного дыхания”, тщательно защищенный прозрачной пластиковой обложкой.
     — Не могли бы вы подписать ее для меня?
     Она принесла книгу с собой. Это означало, она пришла сюда специально, чтобы увидеть его. В магазин “Кей-Март”. Возможно, это поворотный момент. Маленький знак от Бога, что дела начинают налаживаться.
     — Конечно, — он с готовностью выхватил у нее роман и открыл его на титульном листе. Это было первое издание. Должно быть, книга хранилась у нее много лет. Наконец-то поклонник. Наконец-то они вышли из спячки.
     — Для кого я должен ее подписать? — спросил он.
     — Меган.
     Задумавшись, она взяла одну из книжек в мягкой обложке и положила перед ним.
     — И эту тоже, пожалуйста.
     — С удовольствием. — И, он мог бы добавить, с огромным облегчением. Собственно, он чуть так и не расписался на ее экземпляре “Морозного дыхания”. Но вместо этого он написал: “Меган, которая напомнила мне, почему я стал писателем”.
     — Я так давно хотела с вами познакомиться. Я думаю, что вы самый великий писатель, — она нервно подпрыгивала, наблюдая, как он подписывает ее книгу. — Мне неловко признаваться, но это самая сексуальная книга, которую я когда-либо читала.
     Кевин снова поднял на нее взгляд, и ее ничем не стесненная грудь оказалась прямо перед его глазами. Смутившись, он быстро перевел взгляд на ее лицо. Она покраснела.
     — Я очень польщен, — сказал он, упустив тот факт, что еще он был очень взволнован.
     — Я серьезно. Я заставляла своего бывшего читать мне ее перед тем, как мы занимались любовью, — проговорила она с легким придыханием. — Думаю, это было одной из причин нашего расставания. И еще он не любит книги.
     — Все книги или только мои? — Он закрыл “Морозное дыхание”, снова восхищаясь тем, как аккуратно она завернула издание в пластиковую обложку, и открыл другую книжку для подписи.
     — Я библиотекарь. А еще я коллекционирую подписанные первые издания детективов. У меня их сотни. Но только одну я держу рядом с кроватью.
     Он прочистил горло и снова посмотрел на ее грудь. По его спине скатилась струйка пота. Она была самой привлекательной библиотекаршей из всех, кого он когда-либо видел.
     — Должно быть, это очень впечатляющая коллекция.
     — Не хотите ли посмотреть? — неуверенно спросила она.
     Кевин опустил взгляд на книжку, словно раздумывая, что написать, вместо того чтобы фантазировать о том, к чему может привести знакомство с ее коллекцией.
     Он находился за сотни миль от дома. Его жена никогда не узнает. И разве он не заслужил хоть немного благодарности после всех тех унижений, которые ему пришлось пережить?
     Кевин улыбнулся:
     — Я закончу здесь и встречу вас на парковке через десять минут.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

     На улице стояла жара, поэтому Кевин включил кондиционер “Дэу”, и периодические струйки теплого воздуха, которые он выпускал, так сильно напрягали четырехцилиндровый двигатель, что он с трудом поспевал за Меган на скорости тридцать миль в час.
     Он ехал за ее древним Cutlass девяносто первого года через Спокан, где KFC все еще назывался Kentucky Fried Chicken[4], каждая вторая машина была старым пикапом “Форд” с откидной крышей, а каждый встречный носил кепку Budweiser[5].
     Его читателей здесь не было. Они тусовались в модных кофейнях, лежали на гавайских пляжах, восстанавливались после пластической операции или летели через Атлантику бизнес-классом. Они не питались в Arby's[6] и не жили в домах на колесах.
     Еще одно доказательство того, что Меган была знаком. Нет, чудом. Она была рыбацкой лодкой, которая заметила ваш спасательный плот как раз перед тем, как вы собрались съесть других выживших.
     Меган привела его к крошечному дому в стиле ранчо в жилом массиве сорокалетней давности, разваливающемся обломке эпохи “бэби-бума”. Она закатила свой Cutlass в гараж и поспешила к входной двери. Он подъехал к обочине, а когда вышел из машины, она уже была внутри дома и придерживала для него дверь с сеткой.
     — Заходите, — восторженно сказала она. — Я принесу вам пива.
     Только бы ты не принесла мне презерватив вместе с ним, подумал он.
     — Было бы неплохо.
     Она отступила в сторону, и ему пришлось протиснуться мимо нее, чтобы попасть внутрь. Его тело так тесно прижалось к ее, что он почувствовал жар от ее кожи.
     Он все еще наслаждался этим ощущением, когда впервые увидел ее жилище. Оно было похоже на библиотеку в маленьком городке. Вдоль стен, от пола до потолка и вокруг окон, стояли белые книжные шкафы из IKEA, на каждой полке ряд твердых переплетов в прозрачных пластиковых обложках. Интересно, есть ли у нее собственный карточный каталог.
     Кожаный диван, кресло и кофейный столик жались друг к другу на оставшемся небольшом пространстве. Для коллекционеров комфорт неважен.
     — Наверное, по сравнению с вашим особняком мой дом выглядит убого, — извинилась она и направилась на кухню.
     — Нет места приятнее, чем комната, полная книг.
     Зачем портить ей настроение? Ей не обязательно знать, что он живет в двухкомнатной квартире с одной ванной.
     Кевин медленно обошел комнату, склонив голову набок, чтобы прочитать названия на полках. У нее были книги всех самых известных детективных авторов, от Блока до Уэстлейка. Не могли же все они быть подписаны.
     Он вытащил наугад одну книгу. “Кровавая работа”. Первое издание. “Меган — от чистого сердца”. Майкл Коннелли. Он взял другую. “Достать коротышку”. Первое издание, с автографом Элмора Леонарда. “Меган, с благодарностью”.
     Ух ты.
     Кевин поставил книгу на место как раз в тот момент, когда Меган вышла из кухни, держа в каждой руке по холодной бутылке Bud.
     — У вас потрясающая коллекция, — он взял бутылку, которую она ему предложила.
     — Я увлекаюсь книгами. — Она села напротив него на диван.
     — Без шуток. Я и не знал, что в Спокане бывает так много авторов.
     — Не бывает, — озорно усмехнулась она. — Мне приходится их разыскивать.
     — Правда? — усмехнулся он в ответ, отпивая из бутылки.
     — Я езжу на все крупные съезды любителей детективов и стою в огромных очередях. Но это стоит того, чтобы просто встретиться с авторами.
     — Почему?
     — Потому что они позволили мне увидеть то, что они видят, почувствовать то, что чувствуют, помечтать о том, о чем мечтают. Более близкого общения и быть не может. Я хочу, чтобы они знали, к кому они прикоснулись, и, если смогу, прикасаюсь к ним в ответ.
     Меган глотнула пива, откинув голову назад. У нее была прекрасная шея, длинная и стройная, и она поймала его взгляд. Она улыбнулась.
     — Не могу поверить, что вы здесь, у меня дома.
     — Для меня это, наверное, еще более волнующе.
     — Не знаю, как такое возможно. Я имею в виду, кто я такая?
     Кевин точно знал, что сказать. Она практически сама подсказала ему слова. Он поставил пиво на полку и шагнул к ней.
     — Теплое дыхание на моей шее, когда я чувствую себя невероятно одиноким, нежное прикосновение к руке, когда мне кажется, что я застрял. Присутствие, которое я всегда ощущал, у себя за спиной, когда писал, — тихо сказал он. — Я всегда думал, что это всего лишь мое воображение. Но теперь я знаю, что все это время это были вы.
     Он едва сдерживал смех, пока произносил эту чушь. Но он видел, что она сработала: по ее лицу медленно расползался румянец. Меган поднялась с дивана и взяла его за руку.
     — Позвольте мне показать вам, где я храню вашу книгу, — хрипло сказала она.
     Меган повела его по короткому коридору в спальню. Там тоже были книжные шкафы у каждой стены, и места едва хватало для полноразмерной кровати и тумбочки, на которой уже лежал ее экземпляр “Морозного дыхания”. Он удивился, как ей удалось так быстро вернуть книгу на место.
     Она отпустила его руку, медленно стянула футболку через голову и опустилась на кровать.
     — Почитай мне, — прошептала она.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

     Ему никогда не приходилось заниматься этим так много и так долго. Восемь часов плотской гимнастики. И вот теперь, уже глубокой ночью, он лежал на ее кровати, его кожа была липкой от пота и слюны, и он чувствовал себя таким опустошенным и удовлетворенным, как никогда прежде.
     Она подползла к краю кровати и встала.
     — Ты собираешься принести нам еще пива? — спросил он.
     — Нет, я принесу книгу.
     — Она здесь, — он взял с тумбочки “Морозное дыхание” и бросил его на кровать. — Но мне нужен перерыв, прежде чем я смогу читать тебе дальше.
     — Я ищу другую книгу.
     Меган прошла к одному из книжных шкафов, предоставив Кевину возможность полюбоваться ее обнаженной спиной. Раньше он никогда не считал лопатки сексуальными. Она меняла его взгляды на многие вещи.
     Она потянулась за ряд твердых переплетов, достала небольшой дневник и вернулась с ним на кровать.
     — Я хочу, чтобы ты расписался в моей книге для автографов.
     Он усмехнулся:
     — Разве я тебе недостаточно запомнился?
     Она открыла ящик тумбочки, нашла ручку и протянула ему вместе с дневником:
     — Моя книга любви.
     — Твоя что? — ухмылка испарилась.
     — Я собираюсь здесь подписи авторов, которые сначала делились со мной своими мечтами, а потом и любовью.
     Он открыл книгу. Она была полна автографов и дат. Мужчины и женщины. Он будто перелистывал списки бестселлеров за последнее десятилетие. Почему эти люди ставили свои подписи? Неужели они не знали, что это за дневник? Может, они решили, что так безобиднее всего заткнуть ей рот?
     Что бы ими ни двигало, он не собирался повторять их ошибку. Тем более, если жена вдруг может узнать, что означает его подпись. Если Джанин уйдет от него, некому будет работать, пока он пишет, не будет тестя с обувным состоянием, у которого можно занять денег. И уж точно он не сможет позволить себе алименты на содержание ребенка, не устроившись на работу.
     — Я не могу тут расписаться, — он сунул ей дневник обратно в руки.
     — Ты не подпишешь мою книгу любви? — потрясенно спросила она.
     — Как-то это неправильно.
     — Почему? — Ее голос надломился.
     Он попытался быть нежным, обратиться к ее чувствительной, обожающей стороне.
     — Это наше личное переживание, твое и мое. Я не хочу делиться им ни с кем другим.
     — Но я хочу. Я так счастлива, что готова бежать по улице и кричать, чтобы все слышали.
     — Нет.
     — Я хочу, чтобы все знали, что я прикоснулась к тебе так же, как ты прикоснулся ко мне.
     — Меган, ты не можешь так поступить, — сказал он, поняв, что это был неправильный подход. Он знал, в чем ее слабости. Нужно использовать их в своих интересах.
     — Я горжусь тем, что между нами произошло, — сказала она, и теперь обида сменилась гневом.
     — Я тоже, и вот почему я хочу сохранить это воспоминание только для себя.
     — Ты поступаешь эгоистично, — заявила она, к его изумлению. — Когда ты делишься чудным опытом с другими, ты распространяешь радость и делаешь мир лучше.
     — Я не хочу, чтобы ты распространяла радость, — твердо сказал он. — Ты не можешь ее распространять.
     — Я начну прямо сейчас, — она поднялась на ноги.
     — Что ты делаешь?
     — Я собираюсь отправить имейл всем своим друзьям. Пусть они тоже порадуются.
     — Нет!
     Но она уже собралась уходить. Даже не задумываясь, он поднял свой роман и ударил ее по голове. Это было так приятно, что он продолжал бить даже после того, как она упала на пол.
     Распространять радость? Шмяк. Что за безумство? Шмяк. У тебя нет карьеры. Шмяк. У тебя нет репутации. Шмяк. Ты не угодишь в финансовую пропасть, из которой нет выхода. Шмяк. Ты. Шмяк. Чокнутая. Шмяк. Шизанутая. Шмяк. Сука! Шмяк.
     К тому времени, когда он взял себя в руки, от Меган осталась только лужа крови на ковре. Кевин посмотрел на окровавленную книгу в своей руке и вдруг понял, что он натворил. Он пощупал ее пульс.
     Мертва.
     Он бросил книгу на пол и сел на край кровати, потрясенный тем, как быстро его жизнь превратилась в дерьмо. Что же ему теперь делать?
     Думай.
     Он уставился прямо перед собой.
     И тут его взгляд упал на ряд книг на нижней полке. Это были книги о писательстве. Точнее, о написании детективов.
     Значит, она тоже хотела стать писательницей. Еще одна темная сторона ее личности, о которой он не узнал.
     Он подошел к книжному шкафу и просмотрел названия. Одно из них бросилось ему в глаза: “Руководство для писателей по осмотру места преступления”. Он сдернул книгу с полки и пролистал.
     Здесь был целый кладезь полезных советов для неподготовленного убийцы. Согласно справочнику, больше всего ему стоило беспокоиться об отпечатках пальцев и обо всем, из чего можно будет извлечь его ДНК.
     Они пользовались презервативами, это хорошо. От них нужно будет избавиться. И от пивных бутылок. Неплохо было бы постирать простыни и перестелить постель.
     Что еще?
     В книге было много полезных советов. Сначала он собрал все простыни и свою одежду и засунул их в стиральную машину. Потом пошел на кухню, отыскал пару резиновых перчаток для мытья посуды, бутылку “Лизола”[7], несколько бумажных полотенец и пакет для мусора.
     Кевин высыпал пивные бутылки и презервативы в пакет, затем распылил “Лизол” на все поверхности, к которым прикасался или мог прикасаться, включая экземпляры “Достать коротышку” и “Кровавой работы”, и вытер их.
     Тогда он переложил белье в сушилку и пропылесосил весь дом, после чего извлек вакуумный пакет и выбросил его в мусорное ведро вместе со всем остальным.
     К тому времени высохло белье. Кевин вытряхнул ворсинки из пылесоса в мусорку, оделся и застелил постель.
     Никогда в жизни он не убирался так тщательно. Если бы Джанин увидела это, она бы заставила его убираться у них дома. Конечно, ей тоже пришлось бы умереть, прежде чем он на это согласится.
     Теперь нужно подумать об орудии убийства. С этим была проблема. Очевидно, что он не мог оставить книгу. Но если бы он взял ее, кто-нибудь мог бы заметить пропажу, особенно если это действительно единственная книга, которую она оставляла у своей кровати. Ее бывший парень, несомненно, заметил бы пропажу.
     Решение оказалось простым.
     Он положил книгу в мусорный пакет, завязал его и понес к входной двери, которую приоткрыл, чтобы посмотреть, нет ли кого на улице. Вокруг не было ни души, свет в домах не горел — в общем, чего еще ожидать в три часа ночи.
     Кевин поспешил к своей машине, открыл багажник и достал из коробки экземпляр “Морозного дыхания”. Затем он засунул пакет в машину, закрыл багажник так тихо и аккуратно, как только мог, и прокрался обратно в дом.
     Натягивая резиновые перчатки, он обыскал все вокруг, пока не нашел заначку Меган — пластиковые защитные обложки “Brodart”, и аккуратно завернул в одну из них экземпляр “Морозного дыхания”.
     Кевин положил книгу обратно на тумбочку и уже собирался отвернуться, как вдруг его осенило. Должен ли он подписать ее?
     Не подпишет, и его ничего не будет связывать с ней. Он уйдет совершенно чистым. Но что, если она сказала кому-то, что собирается получить автограф? Вдруг кто-то видел ее в магазине?
     Чем больше он думал об этом, тем безопаснее и разумнее казалось оставить подпись. Кроме того, ни один убийца не оставит свой автограф. У него почти что будет алиби.
     Он уже взял перчатками книгу, как вдруг понял, что совершает большую ошибку. На романе должны быть его и ее отпечатки. Поэтому Кевин взял книгу голыми руками, подобрал ее ручку и расписался.
     “Меган, истинной любительнице книг”.
     Кевин убрал ручку в карман, чтобы выбросить потом вместе с остальным мусором, снова надел перчатки, затем присел рядом с трупом Меган и несколько раз шлепнул ее руками по книге.
     Он вернул книгу на тумбочку. Удалить отпечатки пальцев с дневника было невозможно, поэтому он взял его с собой, чтобы уничтожить позже.
     Кевин поставил на место “Руководство для писателей по осмотру места преступлений” и покинул дом, довольный и немного гордый тем, что совершил такое безупречное убийство. Возможно, когда-нибудь благодаря полученному опыту он сможет написать книгу.
     Вместо того чтобы остановиться на ночь в гостинице, он поехал в следующий в его туре город, выбросив по дороге к нему большую часть мусора в разрозненные контейнеры. Когда Спокан остался примерно в доброй сотне миль, он съехал с шоссе и некоторое время ехал по грунтовой дороге, подальше от посторонних глаз, прежде чем остановиться.
     Кевин вышел из машины, выкопал небольшую ямку и сжег книгу с дневником, развеяв пепел по ветру, как останки кремированного друга.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

     — Внимание покупателей “Кей-Март”. Сейчас сезон пикников, и в честь этого события купите семейный пакет любимых чипсов и получите еще один бесплатно! Затем вы сможете попробовать наш луковый соус и встретиться с автором бестселлеров Кевином Данглером, который подписывает свою новую книгу “Измятые листы”. Поприветствуйте его в Уолла-Уолла[8] и купите его книгу со скидкой тридцать процентов!
     Невысокий мужчина в джинсовом комбинезоне на голое тело резко направил свою тележку к столику Кевина, где за стопкой книг и ведром чипсов сидел “голос нового поколения”, заставляющий себя читать первую главу “Девяти жизней Муррлока Холмса”, которые занимали сейчас третье место в списке бестселлеров New York Times.
     — Вы Кевин Данглер? — спросил мужчина, взяв бесплатную картофельную чипсину и макая ее в миске с бесплатным луковым соусом.
     “Нет, я — самозваный Кевин Данглер, который ходит от одного магазина “Кей-Март” к другому, наслаждаясь тем, что не продал ни одной книги”.
     — Да, это я, — сказал Кевин.
     — Мне понравилось “Морозное дыхание”.
     — Спасибо.
     — Но две ваши последние книги просто отстой, — мужчина запихнул чипсы в рот и взял из ведра еще одну жирную горсть. — Добро пожаловать в Уолла-Уолла.
     Мужчина покатил свою тележку, дожевывая чипсы и оставляя за собой крошки. Кевин смотрел ему вслед, всерьез раздумывая, не совершить ли ему второе убийство за два дня. Может, правду говорят, что второй раз всегда проще.
     — Если вам станет легче, я могу попросить отбуксировать его машину, — сказал кто-то.
     Кевин повернулся и увидел пузатого мужчину в гавайской рубашке и брюках цвета хаки, который держал в руках бумажный пакет.
     — Вы правда можете? — спросил Кевин.
     — Это наименьшая из моих суперспособностей, — мужчина положил пакет на стол, потянулся в карман и достал кожаный бумажник, который он раскрыл, чтобы показать удостоверение личности и значок. — Вы удивитесь, если узнаете, на что способен детектив убойного отдела.
     Кевин уставился на удостоверение. Детектив Бад Фланек. Из Спокана. Он почувствовал, как кровь отхлынула от его лица, и подумал, видит ли это коп.
     — Вы далеко от дома, — сказал Кевин, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал ровно и спокойно.
     Это может быть совпадением. Такое случается. Иначе бы этого слова не существовало.
     — Около четырех часов езды, — ответил Фланек, убирая значок в карман. — Можно доехать и за меньшее время, но мне нравится останавливаться в Льюистоне, чтобы перекусить по дороге.
     — Что привело вас в “Кей-Март”?
     — Вы, мистер Данглер. Я упустил вас, когда вы были в городе, и я ваш большой поклонник.
     — Правда? — Сердце Кевина колотилось так громко, что Фланек наверняка его слышал. Он взял со стопки книжку в мягкой обложке и открыл ее на титульном листе. — Давайте я побыстрее подпишу для вас книгу. Вам ведь предстоит долгая поездка домой.
     — Знаете, что мне больше всего нравится в ваших работах? Вы умеете проникать в голову убийцы. Должен сказать, так я их лучше понимаю. Я часто думал о том, чтобы обратиться к вам за советом.
     — Весьма польщен, — Кевин указал на роман кончиком ручки. — Как мне подписать вашу книгу?
     — На самом деле я сейчас работаю над необычайно сложным делом, — продолжил Фланек. — Библиотекарша была убита в собственном доме, ее ударили по голове тупым предметом. У нас нет ни малейшего представления о мотивах.
     Кевин оторвал глаза от книги. Фланек весело улыбался — просто дружелюбный поклонник, который не может перестать болтать. Но Кевин сразу понял, что это игра в кошки-мышки. Главное сохранять спокойствие. У них на него ничего нет, он об этом позаботился.
     — Конечно, убийца должен был оставить отпечатки, волос, что-нибудь, от чего можно будет оттолкнуться.
     Фланек покачал головой:
     — Вот что странно. Ее как будто убил призрак. Кто бы это ни сделал, он все вычистил.
     Кевин чуть не вздохнул с облегчением, прежде чем спохватился и изобразил кашель.
     — А как же свидетели?
     — Тут нам тоже не повезло, — Фланек рассеянно почесал живот. — Скажите мне, что бы вы сделали, если бы писали такой вот рассказ? Как бы поймали этого парня?
     Чего он ждет от меня, признания?
     — В художественной литературе убийца всегда совершает ошибку, — ответил Кевин. — Тонкие поведенческие ошибки — самые лучшие, они гораздо удовлетворительнее и драматичнее, чем криминалистическая улика.
     Фланек улыбнулся, кивнув головой в знак согласия.
     — Вот почему мне так нравятся ваши работы, особенно первая.
     Каждый человек — книжный критик, подумал Кевин.
     — Я уже говорил, что эта библиотекарша собирает книги? — сказал Фланек. — Подписанные первые издания.
     — Хорошее хобби. Поддерживает таких, как я, в бизнесе.
     — Забавно, но только одна из ее сотен книг не была первым изданием.
     Детектив порылся в бумажном пакете и достал экземпляр “Морозного дыхания” в твердом переплете, завернутый в красивую пластиковую обложку. Он открыл книгу и показал Кевину его подпись.
     — Вот эта, — сказал Фланек.
     Кевин уставился на книгу, ошеломленный собственной глупостью.
     — Это пятое издание, — продолжал Фланек, — как и остальные книги в вашем багажнике.
     Для обвинения этого было недостаточно, но Кевин знал, что теперь все остальное встанет на свои места. Видеозаписи с камер наблюдения в “Кей-Март”, вероятно, покажут, что Кевин и Меган были вместе, а может быть, даже, как он следовал за ней, выезжая с парковки. Но это только начало. Если Фланек мог заметить разницу между первым и пятым изданием, у него была бы возможность выдвинуть против него веские косвенные доказательства.
     Фланек взглянул через плечо Кевина. Повернувшись, Кевин увидел двух полицейских в форме, стоящих от них на вежливом расстоянии и держащих руки у кобур.
     Кевин вздохнул, смирившись со своей участью. Он был не первым автором, которого погубила уцененная книга, но, несомненно, самым запоминающимся.
     Он снова посмотрел на Фланека:
     — Вы все еще хотите, чтобы я подписал вам книгу?
     Фланек кивнул:
     — Пожалуйста.
     Кевину не составило труда придумать подходящую надпись.
     “Детективу Фланеку, который заметил все мои ошибки”.

     Информационный блок | +

     Формат: Рассказ
     Название на языке оригинала: “Remaindered” │ Первая публикация на языке оригинала: EQMM, август 2001 г.
     Другие публикации: “Three Ways To Die”, изд-во Adventures in Television, май 2009; етс.
     Первый перевод на русский язык: “Форум "Клуб любителей детектива"”, ?? августа 2023 г., Доктор Немо │ Редактор-корректор: киевлянка
     Переведено по изданию: “Three Ways To Die”, Adventures in Television, May 31, 2009 г.

• "Дело о плохо пахнущем золоте"
     ТРАБЛ, КАЛИФОРНИЯ, 1855 г.
  
     Мечта убила моего мужа, Хэнка Гатри, еще до того, как ему исполнилось двадцать пятый лет.
     Мы обрабатывали бесплодный участок земли в Канзасе, безуспешно пытаясь превратить его в ферму, когда он прочитал о золоте, которое было разбросано по всей Калифорнии. В газетах писали, что русла рек там усыпаны золотом и что любой, у кого есть две здоровые руки, лопата и оловянная кастрюля, может без особых усилий зарабатывать по меньшей мере сто долларов в день. Вряд ли так могло быть на самом деле, но это все равно не помешало многим бедным фермерам заразиться золотой лихорадкой.
     Мой Хэнк оказался одним из них.
     Я пыталась образумить его, но он был настроен бросить ферму, собрать то немногое, что у нас имелось, и отправиться в Калифорнию.
     Я не могла винить его за желание уехать. Когда ты пытаешься вырастить урожай на такой земле, капризной, сухой и неплодоносной, как моя старая бабушка, то хочется верить, что есть более легкий способ разбогатеть. Я знала, что Калифорния не может быть золотым раем, каким ее выставляли газеты, но полагала, что хуже, чем есть, нам уже не будет. Кроме того, я была воспитана во всем повиноваться своему мужу, как бы глупо, безрассудно и упрямо он себя ни вел.
     Итак, в 1852 году мы объединились с четырьмя другими семьями и отправились на запад. По дороге мы потеряли чуть ли не весь наш скот, нам пришлось выбросить нашу печь, посуду, мамины подсвечники и почти все, что у нас было, чтобы облегчить наш груз. Эти потери были ничто по сравнению с человеческими жертвами. Половина нашего отряда умерла от холеры. Путь на запад был усеян ценностями, могилами и тушами животных от Канзаса до Калифорнии. Не раз в течение тех долгих, жестоких месяцев я спрашивала себя, какое богатство может нас ожидать, которое могло бы компенсировать то, что мы потеряли.
     Я воспринимала это как плохое предзнаменование. Вдобавок первый калифорнийский шахтерский городок, в который мы въехали, назывался Трабл[9]. Я бы предпочла остановиться в месте под названием Возможность, Счастье или Спокойствие, но, полагаю, могло быть и хуже. Это место могло называться Тщетность, Страдание или Смерть, и все это было бы наиболее точным описанием того, что нас ожидало.
     Здесь было не особенно красиво. Главная улица представляла собой месиво из грязи, опилок, камней и лошадиного помета, где изредка попадались деревянные настилы, несколько облегчающие переход через дорогу. Все выглядело так, словно было возведено в спешке людьми, не заботившимися ни о внешнем виде, ни о мастерстве строительства, ни о каком-либо постоянстве. Большинство строений были одноэтажными, с бревенчатыми стенами и деревянными витринами магазинов с высокими плоскими карнизами разной длины. Здесь также было множество лачуг, срубов и палаток всех видов, некоторые из которых были грубо сделаны из сучьев и старых ситцевых рубашек. Гостиница представляла собой однобокое двухэтажное здание с покосившейся верандой. На каждой стороне улицы был тротуар из деревянных досок и множество коновязей. Я не увидела ни одной церкви, но это не означало, что в какой-нибудь из палаток не было одного-двух проповедников. По моему опыту, проповедники и игроки всегда появлялись там, где есть виски и деньги.
     Люди на улице выглядели так, будто только что вылезли из могил. Они были покрыты грязью. Она прилипала к их рваным шерстяным рубашкам и заплатанным штанам, прилипала к их грязным бородам и потрепанным шляпам, прилипала к их волосам, которые были зализаны назад смазкой от колес телеги. Если поблизости и были женщины, то они либо прятались, либо еще не вылезли из могил. Увидев мужчин, я не могла винить их за то, что они держались подальше от посторонних глаз.
     Единственным свидетельством процветания, которое я могла наблюдать, являлось существование самого города, и несмотря на все его уродство, это был сильный показатель. Трабл не стал бы расширяться или вообще появляться, если бы не золото.
     Мы с Хэнком могли бы проехать мимо, и, наверное, так и следовало сделать, но ему не терпелось засунуть свою кастрюлю в реку. После первой же попытки он обнаружил несколько крупинок золота в гравии и был так взволнован этим, что сразу же подал заявку на участок, убежденный, что мы сидим на материнской жиле.
     Но он ошибся.
     Когда этот участок оказался пустым, мы стали продвигаться вверх и вниз по реке, никогда не отходя далеко от Трабла и подавая новые заявки в надежде, что мы всего в одной кастрюле от богатства. Мы не слишком разбирались в геологии, но знали, что золото легче всего найти в гравийных отмелях, где река расширяется и изгибается или где она когда-то изгибалась. Поскольку золото тяжелее других минералов, хлопья и самородки оседают там, иногда у поверхности, а иногда на глубине.
     Распознать золото было несложно. Во-первых, по цвету и по ощущению мягкости, когда вы надкусываете самородок. Не то чтобы мы нашли много самородков. Мы знали, что золото там есть, но добывать его из земли в достаточном количестве, чтобы заработать на жизнь, было изнурительной, изматывающей душу работой, гораздо более тяжелой, чем фермерство. Но золотая лихорадка поддерживала людей, подобных Хэнку, так, как фермерству никогда не удавалось. Слишком много вокруг было разбогатевших людей, чтобы он перестал верить, что такое может случиться и с ним. Благодаря лихорадке он не замечал боли, тщетности, нищеты и лишений.
     У меня не было лихорадки. Но у меня был брак и мужчина, которого я любила. Поддерживать их обоих здоровыми и сильными — вот что поддерживало меня.
     Мы жили в палатке, чтобы можно было переезжать туда, где есть золото. Я вела хозяйство, готовила еду, иногда латала и шила одежду для других старателей в обмен на самое необходимое, пока Хэнк трудился на нашем участке.
     Если человек хотел выжить и отложить немного на тяжелые времена, ему приходилось собирать от половины до унции золота в день, что составляло примерно шестнадцать долларов. Но мы редко собирали за день больше шести долларов, то есть примерно шести щепоток золотого песка, а при такой цене (патока — один доллар за бутылку, мука — пятьдесят центов за фунт) мы едва могли прокормить себя. Чаще всего наш пакет муки стоил больше, чем наш мешочек с золотом.
     Я пыталась убедить Хэнка бросить старательство и попробовать что-нибудь другое. Наши споры продолжались почти весь первый год, пока я наконец не сдалась и не решила оказывать ему всяческую поддержку, пусть даже считая его неправым. Меня учили, что так должна поступать хорошая жена.
     Два года работы в холодной речной воде изо дня в день подтачивали его здоровье. Его спина горбилась, а суставы опухали. Дошло до того, что он не мог стоять и едва мог дышать. И даже тогда, при всех этих недугах, его главной болью было желание найти еще больше золота.
     Говорят, что его убила ревматическая лихорадка, но я-то знаю правду.
     Его погубила мечта о золоте.
     После его смерти я осталась одна, но не без имущества. У меня был наш участок, палатка и его инструменты, но они не стоили и мешка картошки. Если у меня и имелось что-то ценное, так это мое тело.
     Женщин в Трабле было мало, поэтому, как только Хэнка похоронили, я стала таким же редким и ценным товаром в этих краях, как золото. Было несколько способов воспользоваться своей ценностью. Я могла выйти за одного из немногочисленных богачей, большинство из которых жили в своих особняках в Сан-Франциско, пока другие работали на них в шахтах. Или я могла завязать отношения с менее состоятельными мужчинами, которых было куда больше, и многие из них с готовностью заплатили бы одну или две щепотку золота, чтобы ненадолго насладиться женской любовью.
     Женщины, занимавшиеся подобным бартером, назывались “азартными” и жили в задних комнатах салунов. Они пользовались бóльшим уважением, чем их коллеги на Востоке, возможно, из-за того, что население Трабла в основном состояло из одиноких мужчин, отчаянно нуждавшихся в их услугах. Вот вам еще одно объяснение того, почему пороки, которые не допускались дома, в шахтерских городах воспринимались так легко, будь то пьянство, азартные игры, блуд или убийство.
     У некоторых таких женщин дела шли хорошо, они зарабатывали достаточно денег, чтобы прокормить себя, пока не находили мужчину с большим количеством золота и низкими моральными нормами, за которого можно выйти замуж, и не уезжали отсюда. Но, по-моему, большинство из них умирали молодыми, от сифилиса, абортов или смертельной дозы настойки опиума.
     Я же пыталась выжить, занимаясь шитьем и стиркой для шахтеров. Но было мало мужчин, готовых расстаться со своим золотым песком, заработанным тяжким трудом, ради такой мелочи, как чистая одежда, которая на следующий день снова испачкается. Они считали, что их золото лучше потратить на виски, еду и женщин.
     Однако был один необычный и своеобразный господин, который превыше всего ценил чистоту и порядок.
     Я говорю, конечно же, об Артемисе Монке, единственном пробирщике Трабла.
     Я слышала, что пробирное дело — анализ пород и тому подобного и определение содержания минералов — третья древнейшая профессия после врачей и азартных женщин.
     Каждый старатель и шахтер приходили к Монку со своими породами, чтобы он мог определить, сколько в них золота, каково его качество, и оценить потенциальную доходность их участков. Поэтому он считался вторым или третьим по важности человеком в Трабле.
     Либо в геологии Трабла имелось что-то очень необычное, либо Монк как-то уникально проводил расчеты, поскольку различные минералы в образцах, которые он исследовал, всегда обнаруживались в равных количествах. Он объяснял это “неизменным балансом природы”, но если он прав, то весь остальной мир был несбалансирован.
     Как это ни странно, но факт оставался фактом: Монк всегда оказывался прав в своих оценках стоимости того или иного месторождения, и любой, кто ставил под сомнение его выводы, в конечном итоге убеждался в этом на собственном горьком опыте.
     Но даже если вы никогда не имели дел с Монком, вы наверняка знали, кто он такой. Монк выделялся. Он был единственным чисто выбритым человеком в городе, его волосы всегда аккуратно подстрижены, и он мылся каждый день, что само по себе удивительно. Он постоянно носил одно и то же — шляпу-дерби с куполообразной макушкой и плоскими круглыми полями, белую рубашку с длинными рукавами, застегнутую до воротника, жилет без рукавов с четырьмя карманами и четырьмя пуговицами, шерстяные брюки и отличные черные ботинки.
     Его одежда всегда была чистой. Я знаю, поскольку именно я чистила ее — хоть я ни разу не нашла малейшего пятнышка грязи. Он приносил мне свою одежду аккуратно сложенной. Выглядела она так, как будто ее никогда не раскладывали и тем более не надевали, но я решила, что если он хочет, чтобы я стирала чистую одежду, то так тому и быть. Я находилась не в том положении, чтобы отказываться от работы.
     Монк, похоже, был очень доволен моей стиркой и почти каждое утро возвращался к моей палатке у реки. Я никогда не видела его на лошади или даже рядом с ней. Кажется, животные его отталкивали. Он добирался туда, куда нужно, пешком или по железной дороге.
     Однажды он заявился в мою палатку и обнаружил, что меня нет, а палатка пуста, поэтому стал искать меня в городе. Он нашел меня с чемоданом возле одного из салунов.
     Я пыталась избавиться от своих дурных предчувствий и вступить в азартную жизнь. Должно быть, ему стало ясно, что творится у меня в голове.
     — Вы не можете этого сделать, — сказал он.
     — У меня нет выбора, мистер Монк. Это единственная ценная вещь, которую я могу продать.
     — Вы отлично справляетесь со стиркой. Я не встречал здесь прачки лучше вас.
     — Я не смогу выжить, занимаясь стиркой.
     — Но вы мне нужны.
     — А мне нужна еда, теплое место для сна и крыша над головой.
     — Договорились.
     Я повернулась к нему.
     — Что вы имеете в виду?
     — Я найму вас, — сказал Монк. — Вы можете жить в свободной комнате в моем офисе.
     Я настороженно посмотрела на него:
     — Что вы ожидаете взамен, мистер Монк?
     — Не то, что вы готовы предложить там, миссис Гатри, — кивнул он в сторону салуна. — Мне нужен помощник, чтобы поддерживать мою жизнь в чистоте и порядке. Мне становится слишком тяжело справляться одному и при этом выполнять свою работу.
     Мы договорились о цене, которая позволила бы мне прокормить себя и откладывать немного, чтобы когда-нибудь вернуться в Канзас. Он так быстро принял мои условия, что я подумала, не слишком ли низкую цену я назначила. Но я была благодарна за предоставленную возможность и в тот же день переехала.
     Наше соглашение было полностью целомудренным, хотя я сомневаюсь, что кто-то в это верил. Мне было все равно, что они думают. Главное, что мне не придется становиться азартной женщиной, по крайней мере пока.
     Вскоре я обнаружила, что поддержание чистоты и порядка в его жизни включало в себя гораздо больше, чем простое ведение домашнего хозяйства, и что его навыки и служение обществу выходили за рамки изучения горных пород.
     Артемис Монк раскрывал преступления.
     
     Торговля в Трабле почти полностью зависела от золотого песка, который люди носили с собой в кожаных мешочках, привязанных к поясу. Щепотка стоила около доллара, и почти у всех, от служащего в магазине до азартных женщин, имелся набор весов. Как правило, продавцы сами отмеряли щепотки, и для них было обычным делом прибегать к различным уловкам, чтобы оставить себе несколько крупинок золота при сделке.
     Большинство барменов, лавочников, парикмахеров и азартных женщин в городе отращивали длинные ногти, чтобы под них попадал песок, а в свободное время катали грубые камешки между большими и указательными пальцами, чтобы создать углубления на коже и захватить больше крупинок.
     Хозяин магазина оказался хитрее всех. Он был известен своей густой и гладко намазанной жиром шевелюрой, которую он приглаживал перед каждой сделкой, а после, когда покупатель уходил, прочесывал пальцами. По словам Монка, это происходило потому, что золото прилипало к его смазанным пальцам и после вытиралось о волосы. Каждый вечер торговец мыл волосы в золотой кастрюле и зарабатывал больше, чем большинство старателей, сидящих на корточках у реки.
     Но я полагаю, что такой обман компенсировался другим, поскольку многие старатели и шахтеры, как известно, приправляли свое золото пиритом и латунными опилками, чтобы придать ему немного больше объема.
     Монк не утруждал себя мелкими преступлениями, но он поймал множество более изобретательных воров.
     Мне особенно запомнилась одна ситуация, потому что она произошла, когда я только начала работать на него, а также потому, что это было первое убийство, которое он раскрыл у меня на глазах.
     Стояло теплое сентябрьское утро, и я индексировала образцы и обновляла записи в приемной его большого, идеально квадратного домика. Монк сохранял образцы пород, которые ему приносили на анализ. Он помещал образец в банку и помечал его датой анализа и индексом, соответствующим записям в гроссбухе, в котором он указывал различные участки, их местоположение и владельцев. В гроссбухе также содержались результаты анализов. Ведение этих записей входило в мои обязанности.
     На полках в приемной были аккуратно расставлены и разложены банки с образцами, справочники, карты и различные экземпляры горных пород. Его рабочий инвентарь был тщательно систематизирован по размеру, форме и назначению. Инструменты лежали на колышках в стене, специально приспособленных для отдельных предметов.
     Дом был разделен на четыре равные части: приемная, которая служила нам кухней и общей гостиной, лаборатория, комната Монка и моя комната. Монк проводил большую часть времени в лаборатории, где трудился за огромным столом, который ему каким-то образом удавалось держать в чистоте от пыли, хотя он регулярно возился с камнями и грязью. Полки были заполнены специальными инструментами, химикатами, тиглями, микроскопами и весами, необходимыми для его профессии.
     Задняя часть лаборатории была отведена для дробления образцов горных пород в пыль, которую он затем обжигал в двухъярусной глиняной печи как часть какого-то сложного процесса, который я даже не пыталась понять. Знаю только, что, когда все было готово и измельченные породы были расплавлены, вылиты в стаканы, охлаждены, очищены и приправлены химикатами, он мог отделить золото от всего остального и сказать вам, насколько богатым или бедным может быть ваш участок.
     Монк находился в своей лаборатории, когда в приемную вошел молодой старатель. Я сразу же остановила его у двери и вывела обратно на крыльцо.
     — Мне нужно увидеть мистера Монка, — заявил он.
     — Вы не можете войти сюда в таком виде.
     — В каком?
     Я могла сказать, что передо мной новичок, только что сошедший с корабля, поезда или тропы и жаждущий разбогатеть в стране золота. У него был такой же лихорадочный взгляд, как у моего Хэнка и сотен других мужчин. Но в его взгляде чувствовалось что-то еще.
     На нем была шерстяная рубашка пока что различимого красного цвета и брюки без заплат, но и то и другое покрывала грязь. Я видела покрытые волдырями руки и шатающуюся походку человека, не привыкшего работать лопатой и киркой или долгие часы сидеть на корточках у холодной реки, шурша гравием в кастрюле. Он был худым от недостатка хорошей пищи и, возможно, от цинги. Его бакенбарды были мохнатыми, но еще не скрывали юных черт лица, а волосы длинными, но пока не растрепанными и спутанными.
     — Вы слишком грязный, — сказала я. — Мистер Монк пускает внутрь только свежевымытых и одетых в чистую воскресную одежду людей.
     — Это не церковь, и я не собираюсь жениться на нем. Я просто хочу, чтобы он посмотрел на мои камни.
     — Как вас зовут, сэр?
     — Нейт Клеббин.
     — Можете дать мне ваши образцы, мистер Клеббин, и я отнесу их мистеру Монку. Если хотите, подождите здесь, на крыльце. — Я указала на скамейку для гостей.
     — Я подожду. — Он передал мне свой мешочек с камнями и сел на скамейку.
     Я вошла внутрь и отнесла мешок Монку, который встретил меня на пороге своей лаборатории.
     — У вас новый клиент, — сообщила я.
     — Знаю. Я учуял его за сто ярдов.
     — Вы говорите так обо всех, кроме меня.
     — Потому что никто, кроме вас, в этом городе не моется и не надевает каждый день свежую одежду. И многие из них регулярно ездят верхом на грязных животных.
     — Вы имеете в виду лошадей.
     — Именно это я и сказал. — Монк забрал у меня мешочек и удалился в лабораторию, закрыв за собой дверь.
     — Я бы покаталась на лошади, если бы могла себе это позволить, — сказала я.
     Монк никогда не ездил на лошадях и считал, что нужно запретить их появление на улицах. Если бы он добился своего, всем пришлось бы держать своих лошадей в загоне за городом и убирать за ними.
     Через несколько часов он вышел обратно, с растерянным выражением на лице.
     — У нас что, на крыльце убивают животное?
     Монк имел в виду Нейта Клеббина, который заснул сразу после того, как сел на скамейку, и с тех пор громко храпел.
     — Это тот парень, который принес вам образец, — пояснила я. — Он спит на крыльце.
     — Звучит так, будто его убивают, а пахнет, словно он умер две недели назад.
     — Уверена, ему будет лестно такое услышать.
     Монк открыл дверь и вышел на крыльцо, где храпел Клеббин.
     — Мистер Клеббин?
     Мужчина слишком крепко спал, чтобы его разбудило простое упоминание имени. Тогда Монк вернулся в дом, взял метлу и ткнул Клеббина ручкой в бок.
     Клеббин резко проснулся.
     — Чего вы меня тыкаете?
     — Я Артемис Монк, пробирщик. Я закончил изучать ваш образец.
     Клеббин сел прямо, его глаза вспыхнули от возбуждения.
     — Вы что-то нашли?
     — Да, — кивнул Монк.
     — И много?
     — Достаточно. И при тяжелом труде можно получить гораздо больше.
     — Йи-хо!
     — Я бы пока не стал говорить ни “йи”, ни “хо”. Где ваша заявка?
     Клеббин полез в рубашку за сложенным листом бумаги, испачканной потом, и протянул его Монку.
     — Вот.
     Монк сделал шаг назад, как будто ему предложили дохлую крысу.
     — Я имею в виду, где находится ваш участок?
     — В лощине к западу от Джунипер Крик. Я купил его у Клема Джанклоу. Знаете его?
     Монк знал Клема, как и все остальные в городе. Клем был старателем, который наскребал себе на жизнь, но так и не мог разбогатеть, а то золото, которое находил, быстро тратил в салуне. Он был всегда на мели, вечно пьян и облегчал свой огромный мочевой пузырь везде и всякий раз, когда ему хотелось.
     Это, конечно, вызывало отвращение и ярость у Монка, который требовал, чтобы шериф Уилер арестовал Клема или вышвырнул его из города. Но Уилер не хотел делать ни того, ни другого.
     — Если я его арестую, то он просто обмочит мне всю тюрьму, — сказал Уилер. — А если я буду выгонять всех, кто мочится на улице, город опустеет. Кроме того, Клем ничего не может поделать. У него болезнь почек.
     — Его болезнь — это виски, — парировал Монк.
     По словам Клема, все дело заключалось в том, что он не может позволить себе лекарство, способное уменьшить его потребность в алкоголе и облегчить проблему с почками. Монк поговорил с доктором Слоуном, который подтвердил рассказ Клема и порекомендовал эликсир, известный как “Средство Грили”. Его использовали для лечения сифилиса, алкоголизма, опиумной зависимости и проблем с пищеварением.
     Поэтому Монк заключил с Клемом сделку. Он сам заплатит за лекарство, если Клем согласится держаться подальше от салуна и не справлять нужду на улицах. С тех пор Клем ни разу не облегчился на людях и держался подальше от салуна. Бутылки с лекарством обходились Монку в несколько долларов в день, но он решил, что это небольшая цена за спасение жизни человека и поддержание чистоты в обществе.
     И теперь лицо Монка стало свекольно-красным от гнева.
     — Почему Клем продал вам свой участок, если он все еще дает золото, мистер Клеббин?
     — Он сказал мне, что он слишком болен и слаб, чтобы работать дальше, но участок еще не опустел, — ответил Клеббин. — У него какие-то проблемы с почками из-за слишком большого количества дрянного виски. Дошло до того, что он мочится день и ночь по всему участку. Вы не поверите, какая стоит вонь, но я не возражаю, если там есть золото.
     Монк вздрогнул:
     — Вас обманули, мистер Клеббин, и меня тоже.
     — Но вы ведь нашли золото в этих камнях?
     — Конечно, нашел. Оставайтесь здесь, пока я позову шерифа.
     
     Монк зашагал прочь, а я поспешила за ним на Главную улицу. Он держал голову опущенной, следя за досками, когда наступал на них.
     — Я не понимаю, в чем проблема, мистер Монк. Все, что Клем рассказал мистеру Клеббину, — правда.
     — Вот что меня так раздражает. Дерзость преступления.
     Монк остановился и указал на искореженную доску. Я нагнулась и начертила на ней мелом большую букву ‘Х”, чтобы дерево потом можно было заменить. Я всегда носила с собой мел именно для этой цели.
     Он сделал еще один шаг и указал на другую доску. Эта была с трещиной.
     — Я думала, вы торопитесь, — сказала я.
     — Да. Но я не собираюсь убивать себя, добираясь туда.
     — Вы не можете умереть, наступив на искореженную доску.
     — Можно споткнуться и сломать себе шею. Или получить занозу в пальце ноги, которая занесет инфекцию. А потом доктор Слоун отрубает вам ногу, чтобы предотвратить гангрену, но он опоздал. Вы уже мертвы.
     Я пометила доску, и мы снова поспешили дальше, когда в нескольких ярдах впереди нас остановился всадник, сошел с коня и привязал его к столбу. Это был скотовод, а не старатель. Он носил широкополую шляпу, ситцевую рубашку, поношенную куртку, украшенную парчой с серебряными нитями, и сапоги. Его сапоги были в грязи, а одежда — пыльной и испачканной пятнами смолы. Ковбой выплюнул табак на улицу и ступил на тротуар перед салуном, смахнув с себя пыль шляпой.
     — Вы можете подмести пыль своей шляпой, — сказал Монк. — Мы любим, чтобы в нашем городе было чисто.
     Ковбой повернулся и посмотрел на Монка.
     — Что вы сказали?
     — А когда закончите подметать, можете убрать тот отвратительный кусок табака, который вы оставили на нашей улице.
     Ковбой улыбнулся, сверкнув желтыми зубами, и почесал несколько рубцов на груди. Глаза его опасно засверкали. Но на нем был пояс с оружием, а на Монке — нет, и это, возможно, единственное, что спасло Монка от расправы.
     — Я иду в этот салун и собираюсь выпить, мистер. Может, вы и эта красотка хотите присоединиться ко мне?
     — Не в таких же грязных сапогах, — нахмурился Монк. — Люди там едят и пьют. Почему бы вам не снять их и не оставить у двери?
     — Я попрошу налить мне то же, что пили вы. — Ковбой засмеялся и вошел внутрь.
     Монк уже собирался идти за ним, когда лошадь пустила газы и немного облегчилась. Он закричал и побежал обратно тем же путем, которым мы пришли, осторожно наступая на те же доски, что и раньше.
     Я догнала Монка за углом на Второй улице, откуда лошадь и помет не было видно. Он дышал, прикрыв нос и рот платком.
     — Как мы теперь доберемся до шерифа? — спросил он.
     — Легко. Мы пойдем к его офису по тротуару.
     — Мы не можем, пока это на улице.
     — Если не идти прямо за лошадью, то нет опасности наступить в помет.
     — Оно все еще там. Его можно увидеть и почувствовать.
     — Так закройте глаза и заткните нос.
     — Я умру от удушья. Если моя кожа не сгниет раньше.
     — Почему ваша кожа должна сгнить?
     — Вы видели, что на улице? Боюсь, мне нужен собственный телеграф, соединенный напрямую с офисом шерифа.
     — Я уверена, что он будет только рад. Но поскольку строительство телеграфной линии может занять некоторое время, я лучше сама схожу за шерифом Уилером.
     
     Я начала возвращаться к Главной улице, но, как оказалось, далеко идти не пришлось. Шериф проезжал мимо на лошади со своим помощником, Пэрли Уивером. Я побежала навстречу и замахала ему.
     Шериф подъехал ко мне. У него были обильные усы, выглядевшие так, будто он снял шкуру с енота и повесил ее под нос. Я слышала, раньше он был стрелком, прежде чем поселиться в Трабле в поисках мирной жизни. Как и большинство других шерифов. Его помощник Уивер был худым, как тростинка, и ленивым, но двигался быстро, как кролик, когда дело касалось еды, выпивки или внимания азартной женщины.
     — В чем проблема, миссис Гатри? — спросил Уилер.
     — В мистере Монке, шериф.
     — Вы должны арестовать Клема Джанклоу, — крикнул Монк с того места, где он стоял, на безопасном расстоянии от шерифа, его помощника и их лошадей.
     Уилер застонал:
     — У меня есть проблемы поважнее, чем моча Клема, Монк. Произошло убийство. Кто-то убил Барта Спайсера и украл его мешочек с золотом.
     — Это произошло на его шахте? — спросил Монк.
     — Собственно говоря, да. Я сейчас еду туда.
     — Зачем вам туда ехать, если убийца находится прямо здесь, в городе?
     Шериф поднял брови:
     — Неужели?
     — Он выпивает в салуне Богга. А теперь мы можем пойти и найти Клема Джанклоу?
     Шериф и его помощник выглядели озадаченными, и полагаю, что я тоже. Уилер задал вопрос, который мучал нас всех троих:
     — Как вы можете быть уверены, что убийца Спайсера сидит в салуне Богга, если вы даже не знали о смерти Спайсера, пока я вам не сообщил?
     — Спайсер был убит балкой? — нетерпеливо спросил Монк.
     — Кто-то уронил ему балку на голову, пока он спал, — сказал Пэрли Уивер. — Откуда вы это знаете? Вам кто-то сказал?
     — Да, убийца.
     — Он хвастался содеянным?
     — Он не сказал об этом ни слова. Ему и не нужно было. Его признание было на нем.
     — Как зовут этого парня? — спросил Уилер.
     — Я не знаю. Он просто прискакал в город и устроил бардак.
     Уилер застонал:
     — И каким же образом?
     — Он выплюнул табак на улице, намусорил на тротуаре, зашел в салун в грязных сапогах, а все остальное сделала его лошадь.
     — Поэтому вы думаете, что он также должен быть убийцей.
     — Я могу доказать.
     Скажи это кто-то другой, а не Артемис Монк, шериф проигнорировал бы его и поскакал дальше к шахте Спайсера. Но Монк не был кем-то другим.
     Шериф повернулся к своему помощнику:
     — Поезжай к Боггу и пригласи ковбоя присоединиться к нам.
     Уивер ускакал. Шериф Уилер слез с лошади и привязал ее к столбу.
     — Мы теряем время, шериф, — сказал Монк. — Клем может уйти.
     — Он никуда не денется, Монк. А даже если и уйдет, его нетрудно будет выследить, — ответил Уилер, затем повернулся ко мне. — Как вы, миссис Гатри?
     — У меня все хорошо, шериф.
     — Монк еще не свел вас с ума?
     — Нет, сэр, — ответила я, помня о том, кто платит мне жалованье и предоставляет комнату и питание.
     — Все впереди, — пообещал шериф как раз в тот момент, когда вернулся Уивер с ковбоем.
     — Это Бад Лолли, — сказал Уивер.
     Лолли улыбнулся, увидев нас с Монком.
     — Опять вы? У вас что, в городе есть закон, запрещающий плеваться?
     — Пока нет, но я работаю над этим, — сообщил Монк.
     — Поверьте мне, он не шутит, — сказал шериф. — Но у нас есть закон, запрещающий убийства.
     — Я никого не убивал, — заявил Лолли.
     Монк достал из кармана носовой платок, присел на корточки и счистил немного грязи с сапога Лолли. Мы все уставились на него, пока он это делал.
     — Если вы хотите начистить мои сапоги, мистер, я с удовольствием сниму их для вас, — ухмыльнулся Лолли.
     — Эта грязь с участка Барта Спайсера, — сказал Монк. — Я узнаю оттенок, который свидетельствует о необычно высоком содержании кремния.
     — Я никогда не слышал ни о каком Барте Спайсере. А даже если бы и слышал, вы не можете узнать, где я был, по грязи на моем сапоге.
     — Вообще-то, он может, — вмешалась я. — Мистер Монк — городской пробирщик. Он разбирается в грязи.
     — Геология и металлургическое содержание каждого участка уникальны, как и золото, которое из него получают, — сказал Монк. — Это определенно грязь с участка Барта. Я могу сравнить ее с образцом пород Барта, который я сохранил. Я уверен, что если бы увидел золотой песок в вашем мешочке, то узнал бы его по цвету.
     — Это ничего не доказывает, — возразил Лолли. — Я мог пройти по его земле, даже не зная об этом. В здешних краях много золотого песка. Я понятия не имею, где было мое золото, прежде чем оно оказалось у меня.
     — Он прав, — заметил Уилер. — Я не могу повесить человека за то, что у него грязь на сапогах и золото в мешочке.
     Монк посмотрел ковбою в глаза:
     — Вы клянетесь, что никогда не были в шахте Барта Спайсера?
     — Я никогда не был ни в чьей шахте, — заявил Лолли. — Я скотовод, а не золотоискатель. Я зарабатываю честным трудом.
     — А ваша одежда говорит об обратном.
     — О чем вы?
     — Шахты держатся на крепежных балках, которые покрыты корой и занозами. Они колючие, как кактус, и смазаны каменноугольной смолой. Раз вы никогда не были в шахте и не брали в руки крепежную балку, можете тогда рассказать нам, откуда у вас эти занозы в груди и эта смола на рубашке?
     Он не мог. Лолли на мгновение замешкался, затем схватился за пистолет. Но он был не так быстр, как Уилер, который выхватил оружие и прицелился еще до того, как рука Лолли дотянулась до кобуры.
     — Давайте, Лолли, избавьте город от необходимости вешать вас, — сказал Уилер.
     Ковбой поднял руки и с ненавистью посмотрел на Монка.
     — Я должен был последовать своему чутью и убить вас, когда мы встретились. Но я не стреляю в безоружных людей.
     — Вы просто разбиваете им черепа, пока они спят, и крадете их золото, — кивнула я. — Это гораздо благороднее.
     — Пэрли, отведи Лолли в офис и запри его, — велел шериф.
     Уивер взял пистолет Лолли и нацелился на него.
     — Пошли. Ты идешь впереди меня. Без шуток, или я наделаю в тебе дыр.
     — А как же беспорядок, который его лошадь устроила на улице? — спросил Монк у шерифа.
     — Пэрли, — окликнул Уилер своего помощника. — Пусть Лолли по дороге подберет дерьмо своей лошади.
     — Да, сэр, — ответил Уивер. — А вы где будете, шериф?
     Уилер взглянул на Монка.
     — Пойду ловить этого негодяя Клема Джанклоу.
     
     Мы нашли Клема Джанклоу через несколько минут, сидящим на скамейке возле магазина в окружении сумок с продуктами. Его налитые кровью глаза выглядывали из-за грязных бакенбард и спутанных волос, и от него хорошенько несло после нескольких дней пребывания под жарким солнцем в одежде, которую не стирали неделями, если не месяцами. Некогда красная шерстяная рубашка выцвела до отвратительного пурпурного цвета и покрылась тонким слоем грязи. Его рваные штаны держались на обтрепанных подтяжках, а гетры были заправлены в испачканные сапоги.
     Он заглатывал сардины из консервной банки, несколько кусочков уже прилипло к его колючей бороде. Когда шахтеры богатели, они быстро тратили золото на консервированные устрицы, оливки, черепаховый суп и другие деликатесы, а, подкрепившись, переходили к шампанскому, виски и азартным девушкам.
     — Вы арестованы, Клем, — объявил Монк.
     — Вы не можете никого арестовывать, Монк, — сказал шериф. — Это моя работа.
     — Я не сделал ничего плохого, — возразил Клем. — Я законопослушный гражданин.
     — Вы выманили у меня сто долларов, и я не знаю, сколько вы взяли у Нейта Клеббина.
     — Я никогда не брал у вас ни цента, мистер Монк, и я честно продал свой участок Клеббину.
     — Вы заходили к доктору Слоуну за очередной порцией “Бихлоридного Тонизирующего Средства Грили”, когда были сегодня в городе? — спросил Монк.
     — Оно мне больше не нужно. Я чувствую себя гораздо лучше и очень благодарен вам за это, мистер Монк.
     — Потому что без меня вы не смогли бы провернуть свою аферу. Вы справляли нужду по всему городу, зная, что я не выдержу и что доктор Слоун пропишет вам лекарство.
     — Оно лечит от пристрастия к виски и успокаивает почки; вот почему доктор сказал, что я должен его принимать. Но я не мог себе позволить собственное спасение, поэтому я в долгу перед вами за вашу доброту.
     Шериф вздохнул:
     — Если здесь и есть преступление, Монк, то я его не понимаю, в чем оно заключается.
     — Вы знаете, из чего состоит “Биохлоридное Тонизирующее Средство Грили”, шериф? — поинтересовался Монк.
     — Нет.
     Я тоже не знала.
     — Это смесь хлорида натрия, глицерина, стрихнина, цинхоны и хлорида золота, среди прочего, — сказал Монк. — Тоник, в сочетании с инъекциями, обычно используется для лечения различных зависимостей. Вы должны выпивать по глотку каждые два часа в течение месяца.
     — Я не понимаю, к чему вы клоните, — покачал головой Уилер.
     Я тоже не понимала.
     — Золото в тонике и инъекциях проходит прямо через ваше тело. Клем уже несколько недель справляет нужду по всему своему участку, приправляя его золотом, чтобы он мог продать его первому попавшемуся новичку. И он заставил меня финансировать его преступление.
     — Каким же образом? — спросил Уилер.
     — Если бы я не платил за его лекарства, он продолжал бы пить и беспорядочно мочиться. Он знал, что я этого не выдержу. Но все это было хитрым планом, чтобы продать свой почти ничего не стоящий участок.
     Теперь, когда Монк все объяснил, я увидела события прошлого в совершенно ином свете и поняла, что он был абсолютно прав.
     Клем облизал свои замасленные пальцы.
     -— Я понятия не имел, что моя моча приправляет мой участок, и вы не можете доказать обратное.
     — Меня он убедил, — сказал Уилер. — Ты вернешь все припасы, которые еще не слопал, отдашь мистеру Клеббину все его деньги и позволишь ему оставить твой участок просто так, если он захочет. А потом ты отплатишь Монку тем, что уберешься к черту из города и никогда не вернешься. Потому что, если я еще раз увижу твое лицо в Трабле, я всажу в него пулю.
     — Вы не имеете право, — запротестовал Клем.
     — Я — закон. Может, ты был слишком пьян, чтобы заметить, но у нас здесь нет ни судей, ни судов. Так что на твоем месте, Клем, я бы сбежал, пока я не передумал и не решил пристрелить тебя прямо сейчас.
     Клем собрал свои сумки и, не говоря ни слова, зашаркал обратно в магазин.
     Уилер повернулся к Монку:
     — Удовлетворены?
     — Этого всего можно было бы избежать, будь у нас закон против публичного мочеиспускания, — сказал Монк. — И плевков.
     — А при чем здесь плевки?
     — С них все и начинается. Они сходят вам с рук, и, не успеете оглянуться, как вы уже не контролируете свои сфинктеры[10], грабите поезда и убиваете старушек.
     — Понятно. Значит, если бы мы объявили плевки вне закона, мы могли бы в конце концов положить конец всему непристойному и преступному поведению на Западе.
     — Почему бы не попытаться. Что мы теряем?
     — Я бы многое потерял. Например, свою работу.
     — Значит, вы утверждаете, что мы должны позволить преступлениям продолжаться, чтобы вы могли зарабатывать на жизнь?
     — Не всем преступлениям. Можно оставить плевки. — Уилер подмигнул мне и ушел.
     Монк устало вздохнул:
     — Я собираюсь потратить остаток дня на мытье рук. Пока я буду этим занят, вы можете снять для нас две комнаты в гостинице.
     — Зачем?
     — Потому что после того, как я сожгу свой дом, нам нужно будет где-то жить, пока строится новый.
     — Мистер Монк, будьте благоразумны, — сказала я. — Вы не можете сжечь свой дом только потому, что принесли туда несколько камней, на которые помочились.
     Монк уставился на меня:
     — Вы можете придумать причину получше?

     Информационный блок | +

     Формат: Рассказ
     Название на языке оригинала: “The Case of the Piss-Poor Gold” │ Первая публикация на языке оригинала: EQMM, ноябрь 2009 г.
     Главный герой: Артемис Монк, предок Эдриана Монка
     Другие публикации: ————
     Первый перевод на русский язык: “Форум "Клуб любителей детектива"”, 18 декабрь 2022 г., Е. Субботин │ Редактор-корректор: киевлянка

• “М−р Монк и семнадцать ступенек”
    ЭДРИАН Монк считает, что перемены — это хорошо, пока все остается неизменным. Это может показаться противоречием, но не в параллельной вселенной, в которой живет Монк.
     Он хочет, чтобы в его жизни все было упорядоченно, последовательно, симметрично и пронумеровано. Сейчас он как никогда близок к достижению равновесия и обязан этому переменам.
     Ирония, которую он никогда не оценит.
     Потому что ирония — это юмористическое противоречие, а Монк не обладает чувством юмора и не может смириться с несоответствием. Думаю, это связано с его обсессивно-компульсивным расстройством, которое настолько обострилось после убийства жены десять лет назад, что его выгнали из полиции Сан-Франциско как психологически непригодного. Но именно его ОКР и почти сверхъестественная способность видеть детали, которые остальные воспринимают как должное, сделали его таким гениальным детективом, что полиция в итоге наняла его в качестве консультанта по расследованию убийств.
     Еще одна ирония, которую он не замечает.
     Ирония, похоже, идет рука об руку с переменами в жизни Монка, а их у него произошло сразу несколько.
     Дважды Монка увольняли, потому что город не мог позволить себе ни финансово, ни политически держать его в штате, покуда проводилось безжалостное сокращение рабочих мест и услуг. Нам обоим пришлось сильно понервничать, поскольку моя финансовая безопасность как его личной помощницы, работающей на полную ставку, зависит от его оплачиваемой работы.
     К счастью, мне удалось использовать в качестве рычага давления способность Монка раскрывать особо загадочные и резонансные убийства, дабы с ним заключили трехлетний контракт по типу “пэй-о-плэй”[11], что обеспечило нам обоим некоторую стабильность в работе.
     Неопределенность — это своего рода дисбаланс, поэтому предоставление Монку гарантированной работы было важным изменением, даже если я всего лишь сохранила все прежним еще на три года. Однообразность была изменением, которое он мог принять.
     Но как бы он ни хотел, чтобы все оставалось по-прежнему, в его жизни постоянно присутствовала одна вещь, которую он жаждал изменить.
     И это наконец произошло.
     Более десяти лет его преследовала неспособность раскрыть убийство своей жены Труди, репортера, погибшей от взрыва автомобиля за несколько дней до Рождества. Разгадка ее смерти ускользала от него, хотя он раскрывал любые другие убийства, которые попадались ему на пути, независимо от того, насколько они были загадочными или сложными.
     Он болезненно осознавал это жестокое противоречие. Ужасный дисбаланс продолжал мучать его сущность независимо от того, насколько ровной, симметричной и упорядоченной ему удавалось сделать остальную свою жизнь.
     Но недавно он раскрыл и это убийство, и теперь, после такого шквала перемен, все улеглось, и мы с Монком вернулись более или менее к прежней жизни.
     И все же я почувствовала разницу. Монк выглядел таким довольным, каким я его никогда раньше не видела.
     Однажды в своей квартире, когда он чистил баллончики с дезинфицирующим спреем дезинфицирующими салфетками, он фактически признался в этом.
     — Ты заметила, что в последнее время все кажется более ровным?
     — Вы хотите сказать, что вы счастливы.
     — Я говорю, что вижу меньше вещей, которые не сочетаются друг с другом, или не на своем месте, или неправильно пронумерованы.
     — Может, это потому, что вы не так усердно их ищете. Вы расслабляетесь.
     Монк покачал головой:
     — Нет, этого не может быть. Просто мир стал более ровным.
     — И как вы думаете, с чего это?
     — Потому что наконец-то принесли свои плоды годы моей упорной работы.
     — С вашим терапевтом.
     — С человечеством. Люди вокруг стали-таки разумнее.
     — И вы теперь счастливы?
     Он повел плечами:
     — Я теперь чуть менее несчастен.
     Важнейшей частью ровной жизни Монка являлась рутина. А для нас было рутиной начинать день с созерцания трупа. Через несколько минут после этого разговора нас пригласили посмотреть на труп.
     Наверное, прозвучит странно, и я не хочу сказать ничего плохого в адрес мертвых, но мне показалось, что все в мире наладилось.
     ****
     Нас ждало не убийство. Нас ждал суицид.
     Это не означало, что в деле есть что-то подозрительное. У полиции есть стандартная процедура — расследовать случаи смерти при невыясненных обстоятельствах, особенно с применением оружия.
     Но Монка обычно не вызывали на самоубийства, если только это не было связано с другим делом, которое он расследовал, или жертва являлась очень известной, или ситуация просто оказывалась странной, как, например, кто-то покончил с собой, наевшись “Ding Dong”[12].
     На сей раз не был применим ни один из этих сценариев. Более того, все было настолько обыденно, что нам позвонил даже не капитан Стоттлмайер. Нам позвонил полицейский, прибывший на место происшествия и не знавший никаких подробностей, кроме имени жертвы и ее адреса в Догпатче — промышленной равнине между Потреро-Хилл[13] и ветшающими верфями восточной набережной города.
     Покойный Нельсон Деррик жил на Теннесси-стрит в одном из немногих сохранившихся одноквартирных коттеджей викторианского стиля, построенных на узких полосках земли в 1880-х годах для трудившихся на заводах и верфях рабочих.
     Коттедж Деррика был построен над гаражом, в который даже “Королла” поместилась бы с трудом. Передняя часть дома была покрыта серой черепицей, над единственным окном высился тяжелый карниз, похожий на приподнятую бровь, как будто дом не одобрял того, что приходится смотреть на заросшую бурьяном асфальтовую стоянку через дорогу. Длинная крутая лестница спускалась от входной двери к неудобно расположенному электрическому столбу, на котором остались шрамы от многочисленных столкновений с бамперами автомобилей.
     С одной стороны дома находился склад, а с другой — некогда идентичный коттедж, который какой-то идиот модернизировал до безвкусицы, сняв карнизы, добавив огромное витражное окно и замазав все поверхности штукатуркой. На соседском красочном почтовом ящике висела табличка “Продается”.
     Мы поднялись по ступенькам, Монк считал каждую из них, пока не дошли до молодого полицейского, который стоял у двери Деррика. Он выглядел едва ли старше моей дочери.
     — Семнадцать, — проговорил Монк.
     — Мне двадцать три, — отозвался коп, явно стесняясь своей мальчишеской внешности.
     — Я говорил о количестве ступенек.
     — А, — сказал он, его щеки слегка покраснели. — Это важно?
     — Очень, — ответил Монк, остановившись, чтобы осмотреть дверь, которая, очевидно, была взломана.
     — Какое отношение имеет количество ступенек к тому, что человек покончил с собой? — спросил полицейский.
     — Это все равно, что спросить меня, может ли быть причиной суицидальной депрессии полное разорение, неоперабельный рак мозга или то, что жена ушла к лучшему другу.
     Монк изучил дверную ручку, задвижку, затем расколотую дверную раму и цепочку, которая была вырвана вместе с винтами из крепления чьим-то хорошим пинком.
     Полицейский выглядел совершенно озадаченным.
     — Но мы же говорим всего лишь о ступеньках.
     — Нечетное число — вопиющий недостаток, свидетельствующий не только о некачественном строительстве, но и о глубоком моральном разложении, — сообщил Монк. — Спросите себя: какой человек мог бы жить в таком доме? Только тот, кто полностью раздавлен жизнью, кто не в силах выбраться из финансовой и духовной нищеты, стал бы каждый день подниматься и спускаться по этой лестнице отчаяния, постоянно напоминая себе о своем жалком, никчемном, обреченном существовании. Для него, наверное, было приятным освобождением приставить пистолет к голове.
     Полицейский уставился на него:
     — Потому что у него было семнадцать ступенек?
     — Мир жесток. И это еще в удачные дни. — Монк опустил голову и шагнул внутрь, изучая паркетный пол и столкнувшись в узкой прихожей с мужчиной, который делал то же самое.
     — О, простите, — сказал мужчина, смущаясь и отступая с дороги Монка.
     На вид ему было около сорока лет, на висках пробивалась седина, а вокруг глаз появились первые возрастные морщинки. Высокий, с квадратной челюстью, в безупречно сшитом темно-синем костюме, белой рубашке и галстуке в красно-белую полоску, что придавало ему несомненный президентский вид, если бы не три забинтованных кончика пальцев на правой руке.
     Именно тогда капитан Стоттлмайер вышел из заставленного книгами кабинета слева от нас, где находилось с полдюжины криминалистов, которые загораживали нам обзор тела. После женитьбы капитан стал уделять внимание своему внешнему виду. Его кустистые усы были аккуратно подстрижены, волосы причесаны, а одежда не выглядела так, будто он в ней спал.
     — Спасибо, что пришел, Монк, — сказал капитан. — Я вижу, ты уже познакомился с Дэвидом Хейлом.
     — Вообще-то, мы не знакомы, — откликнулся Монк. — Мы столкнулись друг с другом.
     Чего было бы очень трудно избежать, даже если бы они оба не смотрели в пол. Вход был очень уж тесным. Мы трое стояли так близко друг к другу, что практически обнимались.
     — Мне очень жаль, — сказал Хейл. — Наверное, я до сих пор не отошел от шока. Не могу поверить, что Нельсон наложил на себя руки.
     — Разве вы ничего не замечали? — осведомился Монк.
     — Замечал? Вы хотите сказать, что я мог предотвратить это?
     — Никто вас не обвиняет, мистер Хейл, — сказал капитан, затем повернулся к Монку. — Нельсон Деррик был писателем, Монк. А мистер Хейл — его агентом. Это он обнаружил тело.
     — Нельсон был моим клиентом более десяти лет. Он был глубоко озабоченным человеком, часто впадал в депрессию и иногда думал о самоубийстве, но я считал, что он преодолел это.
     — Вы просто не хотели замечать, — сказал Монк. — Никто не захочет смотреть на семнадцать ступенек. Возможно, именно они и оттолкнули его соседа.
     — Я не понимаю, — пожаловался Хейл. — В последнее время у Нельсона все шло просто хорошо. Вообще-то, сегодня утром мы собирались встретиться за завтраком с редактором для обсуждения контракта на новую книгу. Но Нельсон не пришел. Я неоднократно звонил ему, но ответа не было, и я сразу же приехал. Я долго стучал в дверь, потом попытался заглянуть в окно. Шторы были закрыты, но оставалась небольшая щель, и я увидел, как он скорчился в кресле за письменным столом. Я сразу же вызвал скорую помощь.
     Хейл указал через короткий коридор на кухню, где за столом сидели два парамедика и пили кофе из белых одноразовых стаканчиков. Один из них ковырялся в ободке своего стакана и нетерпеливо покачивал ногой.
     — Они выломали дверь, — продолжил Хейл. — Но было уже слишком поздно. Они ничем не могли ему помочь.
     Монк направился к кухне, но Стоттлмайер схватил его за руку.
     — Не надо, Монк.
     — Мы должны остановить его, — чуть не взмолился босс.
     — Нет закона, запрещающего ковырять стакан.
     — Зато есть так называемая элементарная человеческая порядочность. Смотрите, весь ободок ободран.
     — Это всего лишь стакан, Монк. Никто не пострадает.
     — Вы бы сказал то же самое, если бы он бил дубинкой тюленя?
     — Нет, не сказал бы, потому что бить тюленей дубинкой вообще-то незаконно.
     — О, Боже, теперь он проделывает дырку в боку. Он просовывает свой палец прямо внутрь.
     — Ему просто не терпится уйти, — сказала я. — Посмотрите, как он качает ногой. Чем быстрее мы уйдем отсюда, тем скорее он начнет действовать и перестанет ковыряться в своем стакане.
     Я повернула Монка обратно в сторону кабинета.
     Стоттлмайер взглянул на Хейла:
     — Не могли бы вы остаться здесь на случай, если у нас возникнут еще вопросы?
     — Разумеется, — сказал Хейл и перевел взгляд на пол.
     — Если хотите, можете выйти на улицу. Только не уходите слишком далеко.
     Монк еще раз посмотрел через плечо на парамедика, с любопытством наклонил голову, а затем повернулся к кабинету. Подергал себя за рукава.
     — Ладно, давайте сделаем это.
     Стоттлмайер обратился к толпившимся в кабинете криминалистам:
     — Так, всем выйти, детективам нужна комната.
     Криминалисты гуськом прошли мимо нас к входной двери; в кабинете остались только женщина-детектив и тело.
     Нельсон Деррик сидел спиной к нам в кожаном кресле, заклеенном скотчем. На нем был халат, тренировочные штаны и развязанные кроссовки. Тело его было перекинуто через подлокотник, а макушка головы снесена. Пистолет лежал на полу, в недосягаемости от его болтающейся руки.
     Мы могли видеть на полу старую печатную машинку “IBM Selectric” с листом в каретке, аккуратную стопку рукописных страниц, забрызганных кровью, переполненную окурками пепельницу, две банки колы и открытый пакет “Читоса”.
     Монк потряхивал головой из стороны в сторону, вытянув руки перед собой и обрамляя сцену, словно режиссер, когда он медленно и целенаправленно входил в комнату, покачиваясь, наклоняясь и приседая, как будто выполнял что-то вроде тай-чи.
     Он прошел от тела к книжным шкафам, ненадолго остановившись, чтобы рассмотреть несколько фотографий в рамке. На фото был изображен более молодой Деррик за пишущей машинкой, указательные пальцы на клавишах, сигарета свисала с губ, а бутылка скотча находилась в пределах досягаемости. В нем чувствовалось какое-то самодовольство, как будто он знал, что это инсценировка и его поза — клише.
     Женщина-детектив настороженно наблюдала за Монком, пока он обходил стол. На ней были выцветшие джинсы, свитер с V-образным вырезом, под которым виднелась белая футболка, и кожаная куртка, выглядящая так, как будто она у нее уже много лет. Значок и пистолет в кобуре были удобно пристегнуты к поясу, будто инструменты у строительного рабочего.
     По моим прикидкам, ей было около тридцати пяти лет. Симпатичная дамочка, но я могла видеть каждый прожитый год в твердом взгляде ее глаз, форма которых выдавала ее полуазиатское происхождение. Высокая и стройная, с короткими черными волосами и поджарым телом бегуньи. Наверное, когда она хотела, то выглядела просто великолепно, но я чувствовала, это случалось нечасто. Готова поспорить, что у нее только одно платье, десяток пар джинсов и ни единой юбки.
     Она заметила, что я изучаю ее, и встретила своим холодным взглядом мой, пока Монк возвращался к столу.
     — Это лейтенант Эми Девлин, — сказал Стоттлмайер. — Она перешла в убойный из отдела нравов, где много лет работала под прикрытием, в основном внедряясь в наркобизнес.
     — Я бы и сейчас работала, если бы только судья в моем последнем деле разрешил мне давать показания, не раскрывая своего лица, — отозвалась она. — И теперь мне больше не быть агентом под прикрытием.
     — Потеря для отдела нравов — выгода для нас. Не многие детективы убойного отдела имеют ее опыт работы на улице. — Стоттлмайер указал на Монка, который присел на корточки рядом с телом Деррика. — Эдриан Монк, наш специальный консультант, и его помощница Натали Тигер.
     Мы пожали друг другу руки. У нее была очень крепкая хватка.
     — Приятно познакомиться, — сказала я.
     Она коротко кивнула мне и переключила свое внимание на Монка, который сидел под столом.
     — Я много о вас слышала.
     — Мне нужны перчатки, — попросил босс.
     Стоттлмайер полез в карман и протянул ему пару. Мы все собрались вокруг Монка, пока он натягивал перчатки, и ждали, какие улики он найдет.
     Он начал завязывать шнурки на кроссовках Деррика.
     — Зачем вы это делаете? — спросила Девлин.
     — Потому что они развязались.
     — Но он никуда не уйдет.
     — И что? — спросил Монк в ответ, завязывая один шнурок в идеальный бант.
     — Он мертв, так что в этом нет никакого смысла.
     — Они развязались.
     — И?
     — Мне показалось, вы сказали, что несколько лет работали в отделе нравов.
     — Да.
     — Разве вы не распознаете безнравственность, когда видите ее?
     — Вы про развязавшиеся шнурки или про то, что вас сводят с ума ноги трупа?
     Монк закончил завязывать второй кроссовок и посмотрел на Стоттлмайера:
     — Ей предстоит многое узнать о работе полиции.
     Капитан подавил улыбку. Похоже, он наслаждался ситуацией, хотя обычно от такого поведения Монка у него начинала болеть голова. Что меня очень порадовало. Брак, очевидно, оказывал на него успокаивающее воздействие. Может, и мне выйти замуж, чтобы стать такой же покладистой, как Стоттлмайер.
     Девлин повернулась к капитану:
     — Я думала, что вы привлекаете Монка только в особых случаях.
     — В последнее время у нас их не было, и я подумал, что сейчас у вас двоих будет хорошая возможность встретиться и понять, как каждый из вас работает.
     Она пожала плечами:
     — По-моему, пустая трата времени. Это очевидное самоубийство.
     Монк встал и снова одернул рукава.
     — Что делает его очевидным?
     — Ну, для начала — предсмертная записка в его пишущей машинке, — сказала она покровительственным тоном, кивнув на бумагу в каретке. — И пистолет на полу, прямо под его рукой. И то, что все двери и окна были заперты изнутри.
     — Вы забыли про ступеньки.
     — А что с ними?
     — Их семнадцать. Что многое говорит о его душевном состоянии.
     — Говорит?
     — Спросите потом офицера-новичка у входа, и он вам все объяснит. Вам нужно быть более наблюдательной, если вы хотите долго продержаться на этой работе.
     Он наклонился, чтобы прочитать предсмертную записку, и не заметил ее холодного взгляда. Я заглянула ему через плечо. Записка гласила:
     Я написал один хороший роман десять лет назад и с тех пор переписываю его снова и снова. Я уже никого не обманываю, и меньше всего себя. Я должен был сделать это давным-давно и избавить всех от страданий.
     — В какое время наступила смерть? — поинтересовался Монк.
     — Судмедэксперты считают, около трех или четырех часов утра.
     — Никто не слышал выстрела? — спросила я.
     Девлин посмотрела на меня так, будто я громко рыгнула посреди свадебной церемонии.
     — Через дорогу есть парковка. Ночью она пуста. Склад по соседству в это время не работает, а соседский дом тоже пуст и выставлен на продажу. Рядом не было никого, кто бы мог его услышать.
     — Откуда вы знаете, что Деррик напечатал предсмертную записку? — спросил Монк.
     Девлин устало вздохнула.
     — Криминалисты сопоставили его пальцы с отпечатками, которые они сняли с клавиш машинки.
     — Какие пальцы?
     — Все. Мы очень тщательны. Других отпечатков на машинке или где-либо еще в комнате нет. Жертва жила одна.
     Монк посмотрел на записку и на отпечатанные страницы рукописи, а затем повернулся к Хейлу, который кружил по прихожей, уставившись в пол. И тогда босс покачал головой из стороны в сторону, словно пытаясь размять затекшую шею.
     Я поняла, что это значит, и Стоттлмайер тоже, но, когда я попыталась поймать его взгляд, он сделал вид, что не замечает меня. По-моему, он действительно получал удовольствие от происходящего, и мне стало интересно, что он имеет против лейтенанта Девлин.
     — Удовлетворены? — спросила Девлин у Монка.
     — Полностью.
     — Я же говорила, что это простое дело.
     — Конечно. Простое дело об убийстве.
     Я заметила, что Дэвид Хейл, стоявший в прихожей, поднял глаза от пола при упоминании об убийстве. Я не стала его винить. Это слово всегда привлекает внимание.
     Девлин бросила взгляд на Монка. Видимо, она была не из тех, кто любит, когда ее выводы оспаривают.
     — Вы что, не слушали ничего из того, что я только что сказала?
     Монк кивнул:
     — Вы сказали, что двери и окна были заперты изнутри, есть предсмертная записка, а на клавишах пишущей машинки нашли отпечатки пальцев Деррика.
     — Так как же вы можете утверждать, что это убийство?
     — Потому что двери и окна были заперты изнутри, есть предсмертная записка, а на клавишах пишущей машинки нашли отпечатки пальцев Деррика.
     Девлин выглядела так, будто вот-вот выхватит пистолет и выстрелит в него.
     И снова я заметила, что Стоттлмайер сдерживает ухмылку. Теперь я окончательно поняла смысл всей этой затеи. Он знакомил ее с нетрадиционными методами Монка на сравнительно небольшом деле, чтобы она была готова, когда произойдет необычайно запутанное убийство.
     Монк вел себя с ней так же, как и со всеми остальными. То есть он делал все по-своему, не заботясь о том, как его действия отразятся на других. И это никогда не изменится. Поэтому, если они собирались поддерживать какие-то рабочие отношения, ей предстояло научиться подстраиваться под него. Что будет нелегко. Я знала это на своем долгом и болезненном личном опыте.
     Она повернулась к капитану:
     — В его словах нет никакого смысла.
     — Он говорит, что все, указывающее на суицид, на самом деле указывает на убийство, — сказал Стоттлмайер, но на сей раз ему не удалось скрыть своего веселья, что только сильнее разозлило ее.
     — Да, я знаю это, капитан, — сказала она, ее голос и лицо были напряжены. — Но я не понимаю, как такое возможно.
     — Я тоже не понимаю, лейтенант. Но Монк нам расскажет, и тогда мы с тобой вместе почувствуем себя глупо.
     Я не думала, что Девлин понравиться чувствовать себя глупо.
     — Давайте начнем с самого начала, — произнес Монк. — Вы сказали мне, что отпечатки пальцев Деррика были по всей клавиатуре. Но Деррик печатал двумя пальцами.
     — Откуда вы знаете? — спросила она.
     — Вы можете увидеть это на фотографии на стене, но, что более важно, вы можете узнать об этом по мозолям на кончиках его указательных пальцев. Это единственные отпечатки, которые вы должны были найти. Кто-то напечатал записку, протер клавиатуру, а затем прижал пальцы Деррика к клавишам.
     — А может быть, Деррик с годами научился печатать не только двумя пальцами.
     — Возможно, но еще есть и сама предсмертная записка.
     — А что в ней не так?
     — Абзацный отступ в записке — два пробела, но если посмотреть на его рукопись, то все отступы равны пяти. — Монк нажал на клавишу отступа, и она перескочила на пять пробелов вперед. — Тот, кто печатал записку, использовал пробел вместо клавиши отступа.
     — Это ничего не доказывает. Ее все равно мог написать Деррик.
     — Очевидно, что это не он. Там нет ни одного упоминания о семнадцати ступенях.
     — Каких ступенях?
     — О тех, что перед входом. Он бы не забыл упомянуть о них, если бы покончил с собой.
     — Если вы так рассуждаете, а я использую данный термин очень осторожно, то я с уверенностью могу объявить этот случай самоубийством.
     — Вы забыли о дверях и окнах, которые были заперты изнутри.
     — Нет, не забыла, но я рада, что вы о них вспомнили. Они доказывают, что это не могло быть убийством.
     — Они убедительно доказывают, что это оно и есть. Если, как вы полагаете, Деррик выстрелил себе в голову в три часа ночи и никого не было рядом, чтобы услышать выстрел, зачем было запирать все двери и окна? Кто бы забежал внутрь, чтобы спасти его?
     — Он не хотел рисковать.
     — Сейчас я вам кое-что покажу, — сказал Монк и вышел в прихожую, где ждал Дэвид Хейл.
     Мы столпились вокруг Монка, когда он указал на дверь.
     — Вы можете видеть, дверь была заперта на замок-защелку и цепочку, потому что, когда ее взломали, дверная рама раскололась, а цепочка оторвалась.
     — Это не новость.
     — Но задвижка не была защелкнута. Гнездо в раме не повреждено.
     Мы все уставились на дверной косяк. Он был прав.
     — Не улавливаю смысла, — сказала Девлин.
     — Задвижкой не воспользовались, поскольку она была единственным замком, который убийца не мог запереть и при этом выйти через дверь.
     — Как и цепочка.
     — Он использовал крючок и леску, чтобы поднять цепочку и набросить ее, прежде чем захлопнуть дверь. Единственная проблема заключалась в том, что леска порвалась, когда он вытаскивал крючок обратно.
     — Если это правда, где тогда крючок?
     Монк повернулся и указал на Хейла:
     — Такой же вопрос он задавал себе.
     Агент содрогнулся, как будто на него только что вылили большое ведро ледяной воды.
     — Неправда. Я понятия не имею, о чем вы говорите.
     — Нельсону Деррику снесло голову. Невероятно жуткое зрелище, особенно если жертва — друг или близкий. Большинство людей не захотели бы находиться рядом с трупом, но вы не выходили из прихожей с тех пор, как приехали медики.
     — Меня попросили остаться, — пролепетал Хейл.
     — Никто не просил вас оставаться в прихожей. Вы могли постоять на улице или подождать на кухне. Но нет, вы стояли здесь, опустив голову.
     — Так мне не пришлось бы смотреть на Деррика. Вы ведь понимаете. Вы сами сказали, что людям, которые его знали, крайне тяжело видеть его таким. Ради Бога, я вижу его мозг.
     — Вы не поэтому смотрели в пол. Вы отчаянно искали крючок.
     — Неправда. Вся ваша теория абсурдна. Нет никакого крючка.
     — Мы найдем его, — сказала я.
     — Я уже нашел, — сообщил Монк, а затем резко указал в коридор на парамедика, который к этому времени уже расковырял свой стаканчик на куски и собрал их в кучу. — Я ожидаю, что вы уберете за собой этот беспорядок и обратитесь за профессиональной помощью для решения своей проблемы.
     Парамедик испуганно поднял глаза:
     — Вы со мной разговариваете?
     — Вы видите, что кто-то еще в этом доме оскверняет стаканчики?
     — Этот? — Парамедик указал на кучу. — Это одноразовый стаканчик, а не Святой Грааль.
     — Монк, — сказал Стоттлмайер. — Забудь о стакане. Где крючок?
     Монк снова указал на парамедика:
     — Вон там, свисает с подошвы левого ботинка осквернителя. Он зацепился за него, когда входил в дверь.
     — Вы видите его отсюда? — спросила Девлин.
     — Я видел его раньше, когда он шевелил ногой.
     Девлин прошла по коридору на кухню и встала перед парамедиком.
     — Покажите мне ваши ботинки.
     Парамедик задрал ноги, и она осмотрела подошвы.
     — Будь я проклята, — сказала она и вернулась к нам.
     Стоттлмайер улыбнулся ей:
     — Думаю, сейчас самое время зачитать мистеру Хейлу его права.
     — И парамедику тоже, — добавил Монк.
     — Значит, крючок был, — сказал Хейл. — Это не доказывает, что я причастен к убийству Нельсона.
     — А вот порезы на кончиках пальцев доказывают, — сказал Монк, указывая на три его забинтованных пальца. — Вы поранились леской, пытаясь освободить крючок.
     Девлин вытащила из-за спины пару наручников и подошла к Хейлу.
     — Руки за спину.
     Хейл повиновался. И пока лейтенант зачитывала его права, Монк отправился на кухню, чтобы прочесть парамедику лекцию о его обязанности соблюдать неприкосновенность одноразовых стаканчиков, особенно когда он в форме. Я не стану повторять его тираду.
     Стоттлмайер взглянул на меня:
     — Ты заметила, что когда Монк раскрывает убийство на месте, то в половине случаев убийцей оказывается тот, кто обнаружил тело?
     Я на мгновение задумалась:
     — Может, впредь вам следует арестовывать этого человека сразу же, как только вы приедете на место преступления. В половине случаев вы окажетесь правы, объем работы резко снизится, а процент раскрываемости дел возрастет.
     — А в другой половине случаев на нас с департаментом будут поданы миллионные иски за ложный арест.
     Девлин вывела Хейл из дома и спустилась к патрульной машине. Мы смотрели, как она уходит.
     — Это если смотреть только на плохую сторону, — сказала я.
     — А что есть другая сторона? — спросил Монк, снова присоединившись к нам.
     Я улыбнулась. Никаких сомнений, Монк оставался Монком, и наши жизни снова были сбалансированы.

     Информационный блок | +

     Формат: Рассказ
     Название на языке оригинала: “Mr. Monk and the Seventeen Steps” │ Первая публикация на языке оригинала: EQMM, 10 декабря 2010 г.
     Литературные премии: Премия читателей журнала "Ellery Queen Mystery" / Ellery Queen Mystery Magazine Readers Choice Award, 2010 / Четвертое место
      Главный герой: Эдриан Монк
     Первый перевод на русский язык: “Форум "Клуб любителей детектива"”, 20 сентября 2023 г., Е. Субботин │ Редактор−корректор: О. Белозовская │ Переведено по изданию: EQMM, 10 декабря 2010 г.

• ×

ПОДРОБНАЯ ИНФОРМАЦИЯ ВО ВКЛАДКАХ

Примечания

• ↑ [1]. Элмор Джон Леонард-младший (1925–2013) — американский писатель и сценарист, мастер криминальной литературы и вестернов, произведения которого отличались энергичными диалогами, персонажами-неудачниками и лаконичным юмором.
     Сью Графтон (1940–2017) — американская писательница детективного жанра, обладательница многих престижных литературных премий детективного жанра. Наиболее известна как автор “Алфавитной серии”.

• ↑ [2]. Город на северо-западе США, штат Вашингтон.

• ↑ [3]. Florsheim — американский бренд, основанный в 1892 году Мильтоном Флошеймом, под которым выпускается мужская и женская обувь, а также аксессуары.

• ↑ [4]. “Жареная курочка из Кентукки”

• ↑ [5]. Budweiser — американский светлый лагер, выпускающийся компанией AB InBev. Cамое продаваемое пиво в США.

• ↑ [6]. Arby’s — американская сеть ресторанов быстрого питания, специализирующаяся на сэндвичах.

• ↑ [7]. Американский бренд чистящих и дезинфицирующих средств.

• ↑ [8]. Город в округе Уолла-Уолла, штат Вашингтон.

• ↑ [9]. Беда (англ.).

• ↑ [10]. Сфинктер — клапанное устройство, регулирующее переход содержимого из одного органа организма в другой (или из одной части трубчатого органа в другую). Функцию сфинктера выполняет круговая мышца, суживающая или замыкающая при сокращении наружное или переходное (например, мочевого пузыря в мочеиспускательном канале) отверстие.

• ↑ [11]. Pay or play (“плати или играй”) — соглашение, заключаемое между продюсерской компанией и актером или членом съемочной группы. Независимо от того, будет выпущен продукт или нет, актеру или члену съемочной группы гарантируется оплата.

• ↑ [12]. Бренд шоколадных пирожных.

• ↑ [13]. Жилой район в Сан-Франциско.

[afanasev]

   Очень хорошо написаный рассказ, читается с большим интересом, ввиду писательской темы и темы для взрослых, обратный детектив про идеальное убийство с роковой ошибкой. Много рекламы разных брендов, но пиво хорошее, рекомендую.

[Доктор Фелл]

   Соскучились по Монку? Тогда почитайте.
   Добавлен рассказ “М−р Монк и семнадцать ступенек”.

[afanasev]

   Идея устаревшая, но наблюдать за Монком всегда приятно, он удивительным образом вызывает симпатию не смотря на своё психическое расстройство.

[Виктор]

   Приятно снова окунуться в мир Дикого Запада. Редкий поджанр детектива-вестерна. Вспоминается только цикл рассказов Эдварда Хоча о Бене Сноу.
   Первая загадка с убийством старателя в шахте - достаточно прозрачная.
   А вот вторая загадка с содержанием золота в почве участка - довольно заковыристая.

   И персонаж (предок современного Монка) тоже весьма колоритный.

[Доктор Немо]

 
   Первая загадка с убийством старателя в шахте - достаточно прозрачная.
   А вот вторая загадка с содержанием золота в почве участка - довольно заковыристая.

   И персонаж (предок современного Монка) тоже весьма колоритный.

   А вот реакция самого мистера Монка на данный рассказ:

   Я закрыла книгу, ошеломленная только что прочитанным. Я подняла глаза на Монка, который был занят оттиранием плинтусов.
   — Удивительно, правда? — сказала я.
   — Я думаю, это откровенное жульничество.
   — Вы о чем?
   — Возможно, у читателя середины 1800-х годов имелся бы шанс раскрыть аферу с золотом, будь он знаком со «Средством Грили», но у наших современников — нет. И информации, предоставленной автором, было недостаточно для того, чтобы читатель смог найти разгадку убийства, в каком бы веке он ни жил.

[Виктор]

   — Возможно, у читателя середины 1800-х годов имелся бы шанс раскрыть аферу с золотом, будь он знаком со “Средством Грили”, но у наших современников — нет. И информации, предоставленной автором, было недостаточно для того, чтобы читатель смог найти разгадку убийства, в каком бы веке он ни жил.

   Всё верно. В этом одна из проблем исторических детективов. Читателю нужно знать реалии эпохи.

[Доктор Немо]

   Честно говоря, я уверен, что описанный эликсир — полностью выдумка автора, так что у читателя по-любому нет шансов самому раскрыть аферу с золотом.

[Виктор]

   Как говорится, простенько и со вкусом.
   Но на первом месте, конечно, необычность персонажа.

[Виктор]

Уцененка

В принципе, то, что книга была не первого издания - улика косвенная. Мало ли почему вдруг девушка решила приобрести именно пятое издание?
В общем, если бы не признание убийцы, то любой ушлый адвокат это дело в суде рассыпал бы на раз-два.