Добро пожаловать на форум «Клуб любителей детективов» . Нажмите тут для регистрации
В этой теме вы можете познакомиться с некоторыми малоизвестными её образцами в переводе участников Форума. Переводы: участники форума║редактор-корректор: О. Белозовская Данные о переводчиках, первой публикации и дате публикации на форуме во вкладке конкретных рассказов (информационный блок). |  |
-
ВНИМАНИЕ!
Весь материал, представленный на данном форуме, предназначен исключительно для ознакомления. Все права на произведения принадлежат правообладателям (т.е согласно правилам форума он является собственником всего материала, опубликованного на данном ресурсе). Таким образом, форум занимается коллекционированием. Скопировав произведение с нашего форума (в данном случае администрация форума снимает с себя всякую ответственность), вы обязуетесь после прочтения удалить его со своего компьютера. Опубликовав произведение на других ресурсах в сети, вы берете на себя ответственность перед правообладателями.
Публикация материалов с форума возможна только с разрешения администрации. -
Содержание
✓ Старретт, (Чарльз) Винсент (Эмерсон)Уникальный Гамлет║The Adventure of the Unique Hamlet*
✓ Палмер, (Чарльз) Стюарт (Хантер)Червь, неизвестной науке║The Adventure of the Remarkable Worm*
✓ Робертс, С(идней) К(асл)Странное дело о кражах в "Мегатерии"║The Strange Case of the Megatherium Thefts*
✓ Нокс, (монсеньор) Рональд А(рбутнотт)Приключение с вагоном первого класса║The Adventure of the First Class Carriage*
✓ Хоч, Эдвард Д(ентиджер)
✓ Китинг, Г(енри) Р(еймонд) Ф(итцвальтер)
✓ Саймонс, Джулиан (Густав)Встречался ли Шерлок Холмс с Эркюлем?║Did Sherlock Holmes Meet Hercule?*
✓ Адер, ГилбертГигантская крыса с Суматры║The Giant Rat of Sumatra*
✓ Хоч, Эдвард Д(ентиджер)Рождественский посетитель║The Christmas Client*
✓ Гринвальд, КенДело о неудобном кресле║The Case of the Uneasy Easy Chair*
✓ Гринвальд, КенБезголовый монах║The Adventure of the Headless Monk*
✓ Порджес, АртурСтейтли Хоумс и невидимый гигант║Stately Homes and the Invisible Giant*1-ая публикация на языке оригинала:*"Ellery Queen Mystery Magazine", февраль 2003 г.; by Porges, Arthur
║Невозможность:*Смерть наступила в результате удара тяжелой бронзовой статуей, которую не смог бы поднять единственный человек, входивший в комнату убийства и выходивший из нее.Перевод:*Форум "Клуб любителей детектива", 4 января 2025 г.
║аудио -
В. Старретт "Уникальный Гамлет"
- Предисловие | +
- Винсент Старретт — признанный в Америке авторитет по вопросам, касающимся Холмса, — написал родословную знаменитого сыщика. Книга Старретта "Частная жизнь Шерлока Холмса"*— наиболее полная и увлекательная работа такого рода. Старретту принадлежит и одно из самых дерзких замечаний о Холмсе, которым он поделился в одном из своих писем:"The Private Life Of Sherlock Holmes"
‘Macmillan’, 1933Мне всегда хотелось сделать "сборного" Шерлока. Начало из одного рассказа, середина из другого, а дедуктивный вывод — из третьего; или, возможно, шесть-восемь приключений объединить в идеальный рассказ о Холмсе. Я могу это сделать. Почему бы не сочинить такое приключение Холмса, где было бы всё, что мне нравится: вступительная сцена за завтраком, потом пара страниц дедуктивных рассуждений, появление миссис Хадсон, вслед за которой тут же явится обеспокоенный клиент, который прямо с порога упадет в обморок; поездка в тумане на кебе и так далее. Мне кажется, это может быть сделано. Когда я размышляю о приключениях Шерлока Холмса, такие сюжеты постоянно рождаются у меня в голове.
Рассказ ‘Уникальный Гамлет’ — высшее достижение Винсента Старретта в его длительной карьере в качестве адепта ‘культа Конан Дойля’. Этот рассказ считается одним из лучших среди когда-либо написанных пастишей о Шерлоке Холмсе. До недавнего времени рассказ присутствовал лишь в одном частном издании, которое в 1920 году выпустил для своих друзейУолтер М. Хилл*. Сегодня эта тонкая потрепанная брошюрка — один из самых вожделенных раритетов Холмсианы.Walter M. Hill
Было славное весеннее утро с легким ветерком и нежным солнечным светом, но мало кто из людей уже был на ногах в этот ранний час. Птицы щебетали под карнизами соседних домов, а из дальнего конца улицы слабо доносился монотонный крик починщика зонтов; тощая кошка скользнула по булыжной мостовой и скрылась в подворотне; больше на улице никого не было, за исключением странной личности, которая и вызвала мое восклицание.
Мой друг лениво поднялся из кресла, в котором он, развалившись, сидел до этого, подошел ко мне и встал рядом, засунув руки в карманы своего халата. Он улыбнулся, увидев необычного человека, спешившего по улице. Человек и в самом деле выглядел необычно. Несмотря на свое странное поведение, он производил впечатление в высшей степени респектабельного господина: он был высокий и полный, а щеки его украшали соответствующие почтенному возрасту пышные бакенбарды. Тем не менее он бежал, забавно подпрыгивая и высоко поднимая колени, словно уставший пес. При этом тяжелая двойная цепочка от часов, свисающая из кармашка узорчатого жилета, подпрыгивала в такт его движениям. Одной рукой он отчаянно вцепился в огромный шелковый цилиндр у себя на голове, а другой рукой делал в воздухе странные жесты, отчего был явно похож на безумца.
— Что же его так беспокоит? — воскликнул я. — Посмотрите, как он поглядывает на фасады.
— Он смотрит на номера домов, — ответил Шерлок Холмс, и глаза его блеснули. — Я полагаю, он испытает величайшее облегчение, увидев номер именно нашего дома. Ну, а его профессия, конечно же, сомнений не вызывает…
— Банкир, насколько я могу представить, или, по крайней мере, человек состоятельный, — осмелился я высказать предположение, гадая о том, какая незначительная деталь с одного взгляда подсказала моему замечательному компаньону род занятий этого человека.
— Состоятельный, верно, — отозвался Холмс с озорным огоньком в глазах, — но только не банкир, Ватсон. Обратите внимание на обвисшие карманы, хотя сама одежда превосходна, а также на маниакальное выражение его глаз. Он коллекционер, или же я очень сильно ошибся.
— Мой дорогой друг! — укоризненно воскликнул я. — Посмотрите на его беспокойное поведение! И почему он ищет именно нас? Мы ведь уже оплатили тот последний счет.
— Это коллекционер книг, — ответил мой друг со всей серьезностью. — Область его интересов — издания Кекстона, Эльзевиров и первопечатные библииГутенберга*, а не жалкие напоминания о неоплаченных счетах бакалейщику. Посмотрите, он поворачивается, как я и ожидал. А через несколько секунд он окажется здесь на каминном коврике и будет рассказывать душераздирающую историю о некоей уникальной книге, которая таинственным образом исчезла.Уильям Кекстон (William Caxton) (1422–1491) — английский первопечатник. В 70-х годах 15 века он основал первую типографию в Лондоне неподалёку от Вестминстерского аббатства.\Эльзевиры (Elsevier) — владельцы голландской издательской фирмы, основанной в 1580 году.
Иоганн Генсфляйш цур Ладен цум Гутенберг (нем. Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg; 1397–1468) — немецкий ювелир и изобретатель. В середине 1440-х годов создал европейский способ книгопечатания подвижными литерами. Библия, выпущенная Гутенбергом в первой половине 1450-х годов, традиционно считается точкой отсчёта истории книгопечатания в Европе.
Глаза Холмса блестели, и он в предвкушении потирал руки. Я не очень-то верил, что его догадка верна, ибо в последнее время он не слишком занимал свой ум, и я постоянно опасался, что для стимуляции мозговой деятельности он будет искать возможность воспользоваться бутылочкой с раствором кокаина.
Только Холмс замолчал, как тут же эхом отозвался звон дверного колокольчика; затем на лестнице послышались торопливые шаги, сопровождаемые стенаниями миссис Хадсон, которая таким образом выражала свой протест против того, что ее лишали привилегии быть нашим официальным привратником. Вслед за этим дверь с шумом распахнулась, и объект нашего изучения буквально ввалился в комнату. Не говоря ни слова, он рванулся вперед и спустя мгновение оказался лежащим на полу. Он лежал, напоминая величественные руины, головой на бахромчатой кромке нашего ковра, а ногами упираясь в ведерко для угля. За его крепко сжатыми безжизненными губами скрывалась удивительная история, которую он пришел нам поведать. И мы могли ни секунды не сомневаться в том, что история действительно была необычной, судя по столь странному поведению нашего клиента.
Шерлок Холмс побежал за бутылкой бренди, а я опустился на колени рядом с упавшим человеком и ослабил ему воротничок. Он был жив, когда мы влили ему в рот несколько капель алкоголя, он сел и, глядя вокруг затуманенным взором. Потом он поднялся на ноги, смущенно извиняясь за свою слабость, и рухнул в кресло, которое Холмс предупредительно ему пододвинул.
— Вот так, мистер Харрингтон Эдвардс, — ласково произнес мой компаньон. — Постарайтесь успокоиться, дорогой сэр, а когда вы восстановите свое душевное равновесие, мы внимательно вас выслушаем.
— Так вы меня узнали? — воскликнул наш гость. Он удивленно поднял брови, но в его голосе явно сквозила гордость.
— До этой минуты я никогда о вас не слышал, — возразил Шерлок Холмс, — но если вы хотели сохранить инкогнито, то вам следовало оставить дома ваши экслибрисы.
Говоря это, Холмс протянул гостю маленькую стопку из нескольких сложенных пополам бумажных квадратиков.
— Они выпали из вашей шляпы, когда вы имели несчастье тут упасть, — витиевато добавил Холмс.
— Да-да, — воскликнул коллекционер, густо покраснев при этом. — Теперь я вспомнил; шляпа была мне великовата, я сложил несколько штук и подсунул их под внутреннюю ленту. Я просто забыл об этом.
— Довольно неуместное использование для такого изысканного, с тиснением, экслибриса, — улыбнулся мой компаньон. — Но это ваше дело. А теперь, сэр, если вы уже достаточно пришли в себя, позвольте нам услышать, что привело вас, коллекционера книг из поместья Поук Стоуджис, как написано на экслибрисе, в кабинет мистера Шерлока Холмса, эксперта-консультанта по криминальным делам. Уверен, ничто другое, кроме как кража Корана, принадлежащего лично Магомету, не смогло бы взволновать вас так сильно.
В ответ на эту шутку мистер Харрингтон Эдвардс вяло улыбнулся. Потом вздохнул.
— Увы, если бы так, — пробормотал он. — Но я должен рассказать все с самого начала.
— Признаюсь, — начал он свой рассказ, — что я — самый известный в мире шекспировед. Моя коллекция материалов по этой теме не имеет себе равных, и большинство всех исследовательских работ (а следовательно, наиболее достоверных сведений о Шекспире) выходит из-под моего пера. У меня нет только одной книги: уникальной (в точном значении этого избитого слова); величайшего шекспировского раритета. Мало кто знал, что эта книга есть, потому что ее существование держалось в глубокой тайне. О ней знали лишь немногие избранные. И на долгие годы следы ее были потеряны.
Но в какой-то чудесный момент владельцем этой книги стал мой друг (я говорю это вам строго конфиденциально) — сэр Натаниэл Брук-Баннерман, чья усадьба в Уолтоне-на-Уолтоне расположена рядом с моей. Какие-то двести ярдов отделяют наши дома друг от друга. Наша с ним дружба настолько тесная, что несколько лет назад мы убрали изгородь между нашими владениями, и каждый из нас мог спокойно гулять по землям другого.
В последние годы я работал над своей важнейшей книгой, которая есть труд всей моей жизни. Она должна была стать также моей финальной книгой, включающей результаты многолетних исследований. Сэр, я знаю Лондон временЕлизаветы*лучше, чем кто бы то ни было; лучше, чем любой человек, когда либо живший на свете… — Харрингтон Эдвардс внезапно разразился рыданиями.Елизавета I (1533–1603) — королева Англии, последняя из династии Тюдоров. Младшая дочь короля Англии Генриха VIII и его второй жены Анны Болейн. Время правления Елизаветы иногда называют ‘золотым веком Англии’ в связи с расцветом культуры (Шекспир, Марлоу, Бэкон и др.) и с возросшим значением Англии на мировой арене.
— Ну, ну, полно! — мягко сказал Шерлок Холмс. — Не стоит так огорчаться. Умоляю, продолжайте ваш интересный рассказ. Насколько я понимаю, та редчайшая книга некоторым образом исчезла? Вы одолжили ее у вашего друга?
— Я к этому как раз и веду, — отозвался, вытирая слезы, мистер Харрингтон Эдвардс. — А что касается помощи, мистер Холмс, боюсь, даже вам это не под силу. Как вы догадались, мне была нужна эта книга. Зная ее ценность, которую нельзя выразить в денежной форме, а также зная, как сэр Натаниэл дорожит ею, я долго колебался перед тем, как попросить разрешения воспользоваться ею. Но мне она была необходима, чтобы полностью завершить работу, и в конце концов я озвучил свою просьбу. Я предложил прийти к нему домой и поработать с книгой прямо у него на глазах, чтобы он сидел рядом, пока я буду листать раритет, а слуги с охотничьими ружьями в руках стояли бы у дверей и окон.
— И можете представить мое удивление, — продолжал наш гость, — когда сэр Натаниэл просто посмеялся над моими мерами предосторожности. ‘Мой дорогой Эдвардс, — сказал он мне, — все это было бы уместно, если бы на вашем месте были Артур Бэмбидж, сэр Гомер Нэнтс (два высоких чина из Британского музея) или мистер Генри Хаттерсон, американский железнодорожный магнат; но вы мой друг и можете взять книгу к себе домой на столько времени, на сколько захотите’. Я был против этого, могу вас уверить. Но он настаивал, и я был так тронут этим знаком его доверия, что позволил ему себя уговорить. Господи! Если бы я остался непреклонен! Если бы я только…
Харрингтон замолчал и с минуту глядел в пространство. Его взгляд был устремлен на стену, где висела персидская туфля, в носке которой Холмс хранил свой табак, но мы видели, что мысли его были где-то далеко.
— Послушайте, мистер Эдвардс, — твердо произнес Холмс. — Вы чересчур волнуетесь. И вы неоправданно дразните наше любопытство. Вы еще даже не сказали нам, что это за книга.
Мистер Харрингтон Эдвардс схватился руками за подлокотники кресла, в котором сидел. Потом он заговорил тихим и дрожащим голосом:
— Это был ‘Гамлет’, датированный 1602 годом и подаренный Шекспиром своему другуДрейтону*, с дарственной надписью, начертанной рукой самого мастера.Michael Drayton (1563–1631) — писатель, современник Шекспира, яркий представитель английского Ренессанса.
— Вот это да! — воскликнул я.
Холмс удивленно присвистнул.
— Это истинная правда, — вскричал коллекционер. — Книга, которую я взял, и которую потерял! Вожделенныйин-кварто*1602 года, подписанный Шекспиром собственноручно! Его величайшая драма, выпущенная на год раньше, чем все другие известные издания! Совершенный экземпляр, на котором к тому же имеются четыре строчки личной авторской подписи! Уникальная книга! Исключительная! Поразительная! Изумительная! Необыкновенная! Потрясающая! Фантас…quarta (четверть) — полиграфический термин, обозначающий формат издания в четверть печатного листа. При этом размеры страницы составляют 24,15х30,5 см. Такой формат изданий был широко распространен в ранний период книгопечатания.
Казалось, он будет продолжать до бесконечности; но Холмс, который до этого сидел неподвижно, потрясенный важностью потери, прервал этот поток прилагательных.
— Я понимаю ваши эмоции, мистер Эдвардс, — сказал он, — и все то, что вы говорите об этой книге. Действительно, это настолько важно, что нам следует сразу взяться за решение этой проблемы. Успокойтесь, мой дорогой сэр, и расскажите нам о потере поподробнее. Как я понимаю, книгу легко узнать на вид?
— Мистер Холмс, — убедительно произнес наш клиент, — ее невозможно спрятать. Эта книга настолько важна, что, став ее владельцем, сэр Натаниэл Брук-Баннерман вызвал для консультации лучших переплетчиков Империи, среди которых были мистер Ривьер, господа Сангорски и Сатклифф, мистер Заенсдорф и некоторые другие. Только эти люди и я знаем о существовании книги. Когда я скажу вам, что она переплетена в коричневый левантийскийсафьян*, с кожаной отделкой корешка, внутренней стороны переплета и форзацев, с искусно выполненным золотым тиснением, с инкрустацией семьюстами пятьюдесятью отдельными кусочками разноцветной кожи и украшениями из восьмидесяти семи жемчужин, мне не нужно будет добавлять, что повторить такую работу невозможно, причем я упоминаю лишь о некоторых ее замечательных особенностях. Переплет был выполнен лично господами Ривьером, Сангорски, Сатклиффом и Заенсдорфом, которые работали поочередно, и получился настолько очаровательным, что любой человек был бы готов тысячу раз умереть за возможность обладать этой книгой хотя бы двадцать минут.Окрашенная дублёная козья кожа, произведённая в Леванте (старофранцузское название Ближнего Востока).
— Боже мой! — воскликнул Шерлок Холмс. — Это, должно быть, действительно великолепная книга, и, судя по вашему описанию, а также осознавая важность и объем проделанной над ней работы, я понимаю, что определить ее ценность теперь очень сложно.
— Она бесценна! — вскричал мистер Харрингтон Эдвардс. — Все богатства Индии, Мексики и Уолл-Стрит вместе взятые не составят ее цену.
— Вы очень хотите вернуть эту книгу? — спросил Шерлок Холмс, бросив на собеседника быстрый взгляд.
— Господи! — воскликнул коллекционер, закатывая глаза и заламывая руки. — Вы полагаете…
— Нет-нет, — прервал его Холмс, — я просто проверял вас. Такая книга могла бы даже вас, мистер Эдвардс, подвигнуть на совершение кражи, но мы можем отбросить эту мысль. Ваши чувства слишком искренни, и к тому же, судя по вашим словам, вы прекрасно осведомлены о трудностях, связанных с сокрытием такого раритета. На самом деле только очень дерзкий человек мог бы похитить эту книгу и держать ее у себя. Скажите на милость, как же так вышло, что она пропала?
Мистер Харрингтон Эдвардс схватил стоявший около его локтя бокал с бренди и залпом осушил его. Влив таким образом в себя новые силы, он продолжил рассказ:
— Как я уже сказал, сэр Натаниэл вынудил меня взять книгу, причем против моего желания. Вечером, когда я зашел за ней, он сообщил мне, что двое его слуг, хорошо вооруженных, будут сопровождать меня по пути от его дома к моему. “Опасности никакой нет, — сказал он, — но вам будет спокойнее’; и я от души согласился с ним. Сказать вам, что было дальше? Мистер Холмс, эти самые слуги напали на меня и ограбили, похитив мое бесценное приобретение.
Шерлок Холмс удовлетворенно потер свои худые руки.
— Чудесно! — пробормотал он. — Это дело мне по душе. Ватсон, это ведь один из тех трудных случаев, которыми мы всегда занимаемся. Но вы слишком многословны, мистер Эдвардс. Наверное, будет лучше, если я задам вам несколько вопросов. Каким путем вы шли к себе домой?
— По главной дороге. Это хорошее шоссе, которое проходит перед нашими поместьями. Я предпочел идти там, а не в тени деревьев.
— И между вашими домами примерно около двухсот ярдов. В какой момент произошло нападение?
— Почти на середине пути.
— Было темно?
— Только свет от луны.
— Вы знали слуг, которые сопровождали вас?
— Одного я немного знаю. Другого прежде не видел.
— Опишите мне их, пожалуйста.
— Того, кто мне известен, зовут Майлз. Он чисто выбрит, невысок ростом и достаточно крепкий, несмотря на то, что уже немолод. Я знаю его как самого преданного слугу сэра Натаниэла, с которым он живет уже много лет. Я, конечно, не могу описать его очень уж точно, потому что никогда не обращал на него особого внимания. Другой был высокий и плотный, с густой бородой. И молчаливый. По-моему, за все время пути он не произнес ни слова.
— Майлз был более общительным?
— О, да. Можно сказать, он был даже болтливым. Он говорил и о погоде, и о луне, и я уже не помню, о чем еще.
— Но не о книгах?
— Нет, о книгах даже не было речи.
— Как же произошло нападение?
— Это случилось внезапно. Как я уже сказал, мы прошли уже примерно половину пути, когда высокий схватил меня за горло, — наверное, чтобы я не закричал. В тот же миг Майлз вырвал книгу у меня из рук и бросился бежать. Следом за ним побежал и его компаньон. Я был наполовину придушен и не смог сразу закричать, но когда пришел в себя, то, должно быть, поднял на ноги всю округу своими криками. Я даже побежал за этой парочкой, но их и след простыл.
— Вы вышли из дома все вместе?
— Я вышел вместе с Майлзом. Второй человек присоединился к нам у домика привратника. До этого он был занят чем-то другим.
— А сэр Натаниэл? Где был он?
— Он пожелал мне спокойной ночи с порога своего дома.
— А что он вообще сказал обо всей этой истории?
— Я ему еще ничего не говорил.
— Вы не рассказали ему?! — изумленно воскликнул Шерлок Холмс.
— Я не решился, — жалобно признался наш клиент. — Это убьет его. В этой книге был смысл его жизни.
— Когда все это произошло? — спросил я, взглянув на Холмса.
— Отлично, Ватсон, — сказал мой друг, посмотрев на меня в ответ. — Я собирался задать тот же самый вопрос.
— Прошлым вечером, — ответил мистер Харрингтон Эдвардс. — Всю ночь я переживал и не мог сомкнуть глаз. И утром первым делом устремился к вам. Честно говоря, еще вчера я пытался связаться с вами по телефону, но не смог дозвониться.
— Да, — сказал Холмс, — мы были на премьере мадам Трентини. А потом, вы помните, Ватсон, мы ужинали в ресторане ‘Олбани’.
— О, мистер Холмс, — вскричал несчастный коллекционер, — так вы сможете мне помочь?
— Надеюсь, что смогу, — бодро ответил мой друг. — Я даже уверен, что смогу вам помочь. Такую книгу, как вы сами отметили, непросто спрятать. Ватсон, что вы скажете о небольшой поездке в Уолтон-на-Уолтоне?
— Поезд отходит через полчаса, — сказал, взглянув на свои часы, мистер Харрингтон Эдвардс. — Вы поедете со мной?
— Нет-нет, — рассмеялся Холмс. — Этого ни за что не следует делать. Нас пока не должны видеть вместе, мистер Эдвардс. Если у вас нет в Лондоне других дел, то возвращайтесь первым же поездом. А мы с моим другом поедем следом. Утром есть еще поезд?
— На час позже.
— Превосходно. Тогда до встречи!
На вокзале Паддингтон мы сели в поезд и поехали в Уолтон-на-Уолтоне, прелестную респектабельную деревушку, ставшую местом действия для необычного происшествия с нашим новым другом из поместья Поук Стоуджис. Откинувшись на спинку сиденья, Шерлок Холмс курил трубку, выпуская кольца дыма в потолок купе, в котором, к счастью, никого, кроме нас, не было. Я углубился в чтение утренней газеты. Вскоре мне надоело читать, и я поднял глаза на Холмса. Он смотрел в окно. Лицо его расплылось в улыбке, и он бормотал себе под нос что-то из Горация.
— У вас уже есть какая-то версия? — удивленно спросил я.
— Большая ошибка — строить версии, когда еще недостаточно доказательств, — ответил Холмс. — Тем не менее у меня есть некоторые соображения по интересующей нас проблеме, а также имеется ряд признаков, которые могут указывать лишь на один вывод.
— И кого вы считаете вором?
— Мой дорогой друг, — сказал Шерлок Холмс, — вы забываете о том, что мы уже знаем вора. Эдвардс заявил совершенно ясно, что книгу у него из рук вырвал Майлз.
— Действительно, — признал я, смутившись. — Я и забыл. Тогда все, что нам нужно сделать — это найти Майлза.
— И определить мотив, — добавил, посмеиваясь, мой друг. — Как, по-вашему, Ватсон, какой в этом деле мотив?
— Зависть, — ответил я.
— Вы меня удивляете!
— Майлз был подкуплен неким коллекционером-соперником, который каким-то образом узнал об этой замечательной книге. Помните, Эдвардс сказал нам, что второй человек присоединился к ним у домика привратника. Это давало отличную возможность незнакомцу выдать себя за слугу сэра Натаниэла. Разве это не хорошее объяснение?
— Вы превзошли себя, мой дорогой Ватсон, — пробормотал Холмс. — Прекрасное рассуждение, и, как вы справедливо заметили, возможность для подмены просто идеальная.
— А вы не согласны со мной?
— Едва ли, Ватсон. Для того чтобы сделать столь удачный ход, коллекционер-соперник должен был не только знать про книгу, как вы предполагаете, но он также должен был знать про то, что вечером мистер Харрингтон Эдвардс пойдет за ней к сэру Натаниэлу. Это было бы признаком того, что соперник в курсе дел нашего клиента. Однако решение мистера Эдвардса взять книгу было, я уверен, внезапным и заранее не спланированным.
— Я не помню, чтобы он это говорил.
— Он этого и не говорил. Это просто дедукция. Прежде всего, Ватсон, нужно учесть, что коллекционер книг буквально одержим своим увлечением. Поманите его такой вещью, как ин-кварто Шекспира, и он совсем потеряет голову. Мистер Эдвардс был не в состоянии ждать. Позапрошлым вечером сэр Натаниэл пообещал дать ему книгу, а прошлым вечером Эдвардс примчался к нему, чтобы принять это предложение, которое, кстати, и привело к несчастью. Удивительным является тот факт, что Эдвардс сумел вытерпеть целые сутки.
— Блестяще! — воскликнул я.
— Элементарно, — отозвался Холмс. — Если вам интересно, вы можете почитать работу Харли Грэма по отвлеченным эмоциям. Кстати, я и сам имел наглость выпустить небольшую брошюрку, в которой систематизировал характер эмоционального воздействия на представителей нескольких сотен различных профессий в зависимости от получения ими различных вестей — хороших или плохих.
Мы были единственными, кто сошел на платформе станции Уолтон-на-Уолтоне. Быстро наведя справки, мы выяснили, что мистер Харрингтон Эдвардс приехал на предыдущем поезде. Вопросы задавал Холмс, который перед отъездом переоделся для маскировки. На нем была фуражка козырьком назад, карандаш за ухом, брюки с подвернутыми штанинами. Из одного кармана свисал конец полотняной мерной ленты. Он выглядел, как заправский землемер, и если бы я встретил его где-нибудь на дороге, то, думаю, не узнал бы своего друга. По его совету я примял тулью своей шляпы и вывернул куртку наизнанку. Потом Холмс вручил мне один конец мерной ленты, а сам пошел вперед, натягивая сей нехитрый землемерный инструмент. Таким образом, опускаясь время от времени коленями в дорожную пыль и делая вид, что измеряем участки проезжей части, мы приблизились к поместью Поук Стоуджис. Случайные селяне, с которыми мы сталкивались по дороге, обращали на нас внимания не больше, чем на диких кроликов.
Вскоре мы увидели и дом нашего друга-коллекционера: живописное строение в глубине земельного участка, окруженное могучими дубами. Посыпанная гравием тропинка вела от дороги до входной двери. Мы видели, как в солнечных лучах ярко блестел старинный медный дверной молоток. От всей окружающей нас буколической картины веяло сельским спокойствием и уютом. Трудно было поверить, что здесь разыгралась зловещая трагедия, которую мы явились расследовать.
— Мы пока не пойдем внутрь, — сказал Шерлок Холмс, проходя через ворота, ведущие на прилегающий к дому нашего клиента земельный участок, — но постараемся вернуться к ланчу.
От этого места дорога, по обе стороны которой росли толстые деревья, шла под небольшой уклон. Шерлок Холмс невозмутимо смотрел вперед, и когда мы прошли около ста ярдов, он остановился.
— Здесь, — показал он пальцем, — произошло нападение.
Я внимательно посмотрел на землю, но не увидел никаких следов борьбы.
— Вспомните о том, что все случилось на полпути между домами, — продолжал Холмс. — И некоторые признаки говорят о том, что жестокой схватки не было. На наше счастье, как по заказу, вчера вечером лил дождь, и на земле прекрасно сохранились следы.
Он показал на слабый отпечаток ноги, потом еще на один, и еще на один. Опустившись на колени, я убедился, что по дороге, действительно, прошло несколько человек.
Холмс стремительно приник к земле, чуть ли не носом касаясь грязной почвы, и быстро забормотал что-то по-французски. Потом он вытащил лупу, чтобы получше изучить то, на что наткнулся его взгляд. Но в следующее мгновение он разочарованно покачал головой и продолжил свое исследование. Он был похож на гончую, виновато обнюхивающую все вокруг в попытках найти потерянный запах. Однако в какой-то момент он все же напал на след и, удовлетворенно воскликнув, поднялся на ноги. Перебежал через дорогу и остановился перед живой изгородью, укоризненно показывая худым пальцем на брешь в зарослях кустарника.
— Неудивительно, что они исчезли, — с улыбкой сказал Холмс, когда я подошел к нему. — Эдвардс думал, что они побежали по дороге, но на самом деле они прорвались вот здесь.
Отступив немного назад, он слегка разбежался и одним прыжком перемахнул через изгородь, приземлившись на руки с другой стороны.
— Следуйте за мной со всей осторожностью, — предупредил меня Холмс. — Нельзя, чтобы наши собственные следы нас запутали.
Я прыгнул не так ловко, как мой компаньон, но в последний момент он схватил меня за щиколотки и помог устоять на ногах.
— Невысокий человек пробил брешь в кустарнике, — торжествующе произнес Шерлок Холмс, — а высокий негодяй перепрыгнул через изгородь. Посмотрите, как глубоко отпечатались его следы в мягкой почве. Примечательно, Ватсон, что они выбрали именно этот путь. Это говорит вам о чем-нибудь?
— Это говорит о том, что они знали земли Эдвардса так же хорошо, как и поместье Брук-Баннермана, — ответил я и затрепетал от восторга, увидев, что мой друг одобрительно кивает головой.
Без долгих разговоров Холмс улегся на живот. Я последовал его примеру, и некоторое время мы с трудом ползли по траве. Потом мне в голову пришла неожиданная мысль.
— Холмс, — прошептал я в ужасе, — вы видите, куда направлены эти следы? Они ведут в сторону дома нашего клиента, мистера Харрингтона Эдвардса!
Холмс медленно кивнул головой. Его губы были плотно сжаты. Двойная цепочка следов резко обрывалась у задней двери поместья Поук Стоуджис.
Шерлок Холмс поднялся на ноги и взглянул на часы.
— Мы как раз успели к ланчу, — заявил он, отряхивая свою одежду.
Потом он постучал в дверь, и через несколько мгновений мы предстали перед нашим клиентом.
— Мы побродили тут по округе, — извинился детектив, — и взяли на себя смелость прийти через заднюю дверь.
— Вы что-нибудь выяснили? — с нетерпением спросил мистер Харрингтон Эдвардс.
Легкая улыбка тронула губы Холмса.
— Несомненно, — спокойно ответил он. — Я уверен, что решил вашу маленькую проблему, мистер Эдвардс.
— Мой дорогой Холмс! — воскликнул я.
— Дорогой сэр! — одновременно воскликнул и наш клиент.
— Мне еще предстоит установить мотив, — признался мой друг, — но что касается основных фактов, то здесь вопросов быть не может.
Мистер Харрингтон Эдвардс упал в кресло; он был бледен и дрожал.
— Книга, — прохрипел он. — Говорите скорее!
— Терпение, дорогой сэр, — любезно посоветовал Холмс. — Мы с самого утра ничего не ели и умираем с голоду. Всему свое время. Давайте сначала поедим. Все объяснения — потом. И еще я хотел бы позвонить сэру Натаниэлу Брук-Баннерману, потому что, думаю, ему тоже стоит услышать то, что я скажу.
Тщетно наш клиент умолял рассказать ему все немедленно. Холмс как будто специально решил его помучить, настаивая на ланче. В конце концов, мистер Харрингтон Эдвардс, пошатываясь, ушел на кухню распорядиться насчет еды, а Шерлок Холмс позвонил по телефону, быстро и неразборчиво сказал что-то в трубку и вернулся с улыбкой на лице. Я не задавал никаких вопросов. В нужное время этот необыкновенный человек сам подробно все расскажет. Я слышал и видел все то же, что видел и слышал он; однако я до их пор пребывал в неведении. У меня перед глазами стояла страдальческая улыбка нашего хозяина, и мне было даже как-то жалко его.
Некоторое время мы провели за обеденным столом. Наш клиент, охваченный волнением, ел мало и без явного аппетита. Его глаза неотрывно смотрели на Холмса, который сидел с невозмутимым лицом. Я чувствовал себя не намного лучше, зато Шерлок Холмс ел с аппетитом, рассказывая между делом о некоторых своих ранних приключениях, о которых я, возможно, когда-нибудь поведаю миру, если сумею прочитать свои неразборчивые записи, сделанные на скорую руку.
Когда тягостная трапеза была закончена, мы перешли в библиотеку, где Шерлок Холмс с хозяйским видом завладел свободным креслом, что при других обстоятельствах выглядело бы очень забавно. Он неторопливо достал свою трубку и нарочито долго раскуривал ее, в то время как у камина мистер Харрингтон Эдвардс покрывался испариной сам не свой от неясных предчувствий.
— Почему вы заставляете нас ждать, мистер Холмс? — прошептал он. — Скажите нам, пожалуйста, сразу, кто… кто… — его шепот перешел в стон.
— Преступником оказался… — ровным голосом начал Шерлок Холмс.
— Сэр Натаниэл Брук-Баннерман! — внезапно объявила служанка, просунув голову в дверь. Вслед за этим объявлением в комнату вошел статный баронет, чья бесценная книга стала причиной всего этого переполоха.
Сэр Натаниэл был бледен и казался очень разгневанным.
— Я был очень расстроен вашим звонком, — заговорил он, поглядывая на нашего клиента. — Вы сказали, что у вас есть для меня сообщение об ин-кварто. Но только не говорите, что с книгой что-то случилось.
Он прислонился к стене, чтобы немного успокоиться.
Мистер Харрингтон Эдвардс посмотрел на Шерлока Холмса.
— О, мистер Холмс, — жалобно воскликнул он, — зачем вы послали за ним?
— Затем, — ответил мой друг, — что я хочу, чтобы он услышал правду об ин-кварто Шекспира. Сэр Натаниэл, я думаю, вам еще не сказали, что вчера вечером мистер Эдвардс был ограблен. Вашу драгоценную книгу похитили надежные слуги, которых вы отправили с ним для охраны.
— Что?! — вскричал титулованный коллекционер.
Он пошатнулся, схватился рукой за сердце и рухнул в кресло.
— Боже мой! — пробормотал он. — Боже мой!
— Мне кажется, вы должны были заподозрить неладное, когда ваши слуги не вернулись, — продолжал детектив.
— Я их не видел, — прошептал сэр Натаниэл. — Я не общаюсь со своими слугами. И я не знал, что они не вернулись. Расскажите мне все как есть!
— Мистер Эдвардс, — сказал Шерлок Холмс, обращаясь к нашему клиенту, — не будете ли вы так любезны повторить вашу историю?
Тот вынужден был еще раз пересказать свою печальную повесть. Закончил он горестным восклицанием:
— О, Натаниэл, сможете ли вы когда-нибудь простить меня?
— Я не уверен, что это всецело ваша вина, — благодушно заметил Холмс. — Виноваты слуги сэра Натаниэла, и, конечно же, он сам, потому что послал их вместе с вами.
— Но вы сказали, что решили эту проблему, мистер Холмс, — воскликнул наш клиент, в отчаянии заламывая руки.
— Да, решил, — согласился Холмс. — Подсказка, кстати, была у вас в руках с тех самых пор, как все произошло, но вы просто не знали, как ее использовать. Все зависит от странного поведения высокого слуги перед нападением.
— От его поведения? — пробормотал мистер Харрингтон Эдвардс. — Но он все время молчал!
— Это очень любопытное обстоятельство, — подчеркнул Шерлок Холмс.
Сэр Натаниэл с трудом поднялся на ноги.
— Мистер Холмс, — сказал он, — все это огорчает меня сильнее, чем вы думаете. Не пожалейте усилий, чтобы вернуть книгу и привлечь к ответственности негодяев, похитивших ее. А я должен уходить, и думаю…
— Останьтесь, — перебил его мой друг. — Я уже поймал одного из них.
— Что?! Где?! — одновременно воскликнули оба коллекционера.
— Здесь, — произнес Шерлок Холмс и, шагнув вперед, положил руку на плечо баронета. — Вы, сэр Натаниэл, были тем самым высоким слугой. Вы были тем вором, который душил мистера Эдвардса. И вы отобрали у него вашу собственную книгу. А теперь, сэр, расскажите нам, почему вы это сделали?
Сэр Натаниэл Брук-Баннерман покачнулся и упал бы на пол, если бы я не бросился вперед и не поддержал его. Потом я осторожно усадил его в кресло. В глазах баронета светилось признание; чувство вины было написано на его усталом лице.
— Ну, хватит, хватит! — нетерпеливо сказал Шерлок Холмс. — Может быть, вам будет легче, если я расскажу, как все произошло? Давайте так и поступим. Вы расстались с мистером Эдвардсом на пороге вашего дома, сэр Натаниэл. С улыбкой на устах, но с черными мыслями в душе, вы пожелали своему лучшему другу спокойной ночи. И как только вы закрыли дверь, вы накинули на себя длинный плащ, подняли воротник и поспешили коротким путем к домику привратника, где присоединились к мистеру Эдвардсу и Майлзу под видом одного из ваших собственных слуг. Вы не произнесли ни слова, поскольку боялись, что мистер Эдвардс узнает вас по голосу. Наскоро нацепленная борода скрывала ваше лицо. Так что узнать вас в темноте не было никакой возможности.
— Придушив и ограбив своего лучшего друга, — продолжал Холмс, — вы с вашим подлым помощником побежали через участок Эдвардса к задней двери его дома, рассчитывая на то, что если последует расследование, и для этого пригласят меня, то отпечатки ног на земле укажут на мистера Эдвардса как на составителя преступного плана. Укажут на то, что он сговорился с вашими бесчестными слугами, которых он подкупил, чтобы инсценировать нападение на собственную персону. Ваша ошибка, сэр, заключалась в том, что ваши следы резко обрывались у задней двери мистера Эдвардса. Оставь вы другие следы, ведущие по направлению уже к вашему дому, и я должен был бы без всяких колебаний арестовать мистера Харрингтона Эдвардса за кражу.
— Конечно, вы должны были знать, — развивал свою мысль сыщик, — что в уголовных делах, которыми я занимался, очевидное решение никогда не бывает правильным. Одного лишь факта, что подозрение падает на конкретного человека, бывает достаточно для того, чтобы снять вину с этого человека. Если бы вы почитали несколько рассказов моего друга и коллеги доктора Ватсона, вы бы не допустили такой ошибки. И вы еще называете себя библиофилом!
Ответом был тихий стон несчастного баронета.
— Однако продолжим, — вновь заговорил Шерлок Холмс. — Ваши следы обрываются у задней двери мистера Эдвардса по той причине, что вы пробрались в его дом и провели ночь под его крышей, а крики и стенания бедного ограбленного коллекционера наполняли вашу душу невыразимой радостью. Утром, когда мистер Эдвардс умчался, чтобы встретиться со мной, вы вместе с Майлзом спокойно покинули дом и вернулись к себе по шоссе.
— Пощадите! — съежившись в кресле, вскричал поверженный негодяй. — Если об этом станет известно, я погиб! Я был вынужден так поступить. Я не мог позволить мистеру Эдвардсу тщательно изучать книгу из-за того, что за этим могло бы последовать. Но я не мог и отказать своему лучшему другу, когда он попросил дать ее ему.
— Ваши слова сообщили мне то, чего я не знал, — с серьезным видом произнес Шерлок Холмс. — И теперь сразу стал ясен мотив. Эта книга, сэр, была подделкой, и, зная, что ваш эрудированный друг мог обнаружить это, вы решили очернить его имя, чтобы спасти свое собственное. Книга была застрахована?
— На сто тысяч фунтов. Так он мне сказал, — взволнованно воскликнул мистер Харрингтон Эдвардс.
— Поэтому он планировал сразу избавиться от этой сомнительной вещи и получить страховое возмещение, — объяснил Холмс. — Ну-ка, сэр, расскажите нам об этом. Что именно является подделкой? Только надпись?
— Я вам все расскажу, — собравшись с духом, заявил баронет, — и сдамся на милость моего друга, мистера Эдвардса. Вся книга, по сути, является подделкой. Первоначально она была создана из двух неполных ин-кварто 1604 года. Из этой пары я сделал полную книгу, а один искусный умелец, который уже скончался, подправил для меня дату так ловко, что только опытнейший эксперт мог бы это обнаружить. Мистер Харрингтон Эдвардс — как раз такой эксперт. Он единственный человек в мире, который мог бы меня разоблачить.
— Спасибо, Натаниэл, — с благодарностью откликнулся мистер Эдвардс.
— Надпись, конечно, тоже была подделана, — продолжал баронет. — Вот теперь вы знаете все.
— А книга? — спросил Шерлок Холмс. — Вы ее уничтожили?
Мрачная улыбка исказила черты лица сэра Натаниэла.
— Она сейчас горит в печи мистера Эдвардса, — произнес он.
— Может быть, она еще не до конца уничтожена огнем, — крикнул Холмс и бросился в подвал.
В течение некоторого времени он отсутствовал. Мы услышали звон бутылок, а затем раздался лязг большой металлической двери. Спустя несколько мгновений он появился, неся в руке обугленный лист бумаги. Настроение его было приподнятым.
— Ах, какая жалость! — воскликнул он. — Несмотря на свою сомнительную подлинность, это был достойный экземпляр. Половина книги уже сгорела, но пусть и остальное догорает. А один лист я сохраню на память об этом деле.
Он аккуратно сложил листок и спрятал его в свой бумажник
— Мистер Эдвардс, — продолжил Холмс, — я думаю, для вас проблема решена. Сэр Натаниэл, конечно же, не будет пытаться получить страховку.
— Давайте тогда просто забудем об этом, — произнес мистер Харрингтон Эдвардс со вздохом. — Пусть это станет закрытой главой в истории библиомании.
Он посмотрел на сэра Натаниэла Брук-Баннермана долгим взглядом, потом протянул ему руку.
— Я прощаю вас, Натаниэл, — просто сказал он.
Их руки встретились. В глазах баронета стояли слезы. Впечатленные этой трогательной сценой, мы с Холмсом потихоньку покинули комнату. Выйдя на свежий воздух, мы хорошенько прокашлялись, освобождая наши легкие от библиотечной пыли.
— Странные люди эти коллекционеры книг, — задумчиво произнес Шерлок Холмс, когда мы возвращались в город.
— Жаль, что я не смогу опубликовать мои заметки об этом интересном деле, — отозвался я.
— Подождите немного, дорогой доктор, — посоветовал Холмс, — и это станет возможным. Со временем они оба сочтут происшедшее чрезвычайно занятным эпизодом, и сами будут рассказывать об этом. Вот тогда ваши заметки будут востребованы, и мир узнает еще об одном деле Шерлока Холмса.
— Но это всегда будет представлять в негативном свете сэра Натаниэла, — возразил я.
— Да он будет еще хвастаться этим, — высказал предположение Шерлок Холмс. — Он войдет в анналы литературных кругов наравне сЧаттертоном и Пейном Кольером*. Попомните мои слова, он не настолько слеп, чтобы не видеть шанс обеспечить себе такое, пусть дурное, но бессмертие. Он сам первый расскажет обо всем. (Так, в общем-то, и оказалось впоследствии).Thomas Chatterton (1752–1770) — английский поэт и литературный мистификатор. С 12 лет писал поэмы, выдавая их за средневековые записи, найденные в древней церкви. Не получив признания (его поэмы отказывались публиковать), он принял мышьяк и скончался в возрасте 17 лет. Практически все его произведения опубликованы после смерти. Стихи Чаттертона — одна из первых мистификаций под литературу Средневековья, популярную в конце 18 — начале 19 века.
John Payne Collier (1789–1883) — английский исследователь, сфальсифицировавший множество документов, относящихся к Шекспиру.
— А почему вы решили сохранить на память листок из ‘Гамлета’? — поинтересовался я. — Почему не жемчужину из переплета?
Шерлок Холмс от души рассмеялся. Потом он медленно развернул лист, о котором шла речь, и ткнул пальцем в одно место на странице.
— Мне просто захотелось, — ответил он, — сохранить на память столь точную характеристику обоих наших друзей. Вот эта строчка — настоящая жемчужина. Смотрите, мудрый Полоний говорит:
‘Что ненормален он, — безумно жаль,
И жаль, что ненормален он,безумно*’.Уильям Шекспир ‘Гамлет’ (пер. Б. Пастернака).
— В этих словахгосподина Уила*смысла ничуть не меньше, чем в высказыванияхФамильярное прозвище Уильяма Шекспира.Хафиза*илиХаджа Шамс ад-Дин Мухаммад Хафиз Ширази (ок. 1325–1390) — знаменитый персидский поэт, один из величайших лириков мировой литературы.Конфуция*, и гораздо больше выразительности… Но вот и Лондон, и теперь, мой дорогой Ватсон, если мы поспешим, то как раз успеем на вечернее представление ‘Конфуций (ок. 551 до н. э. — 479 до н. э.) — древний китайский мыслитель и философ.Забриски*’.Речь идёт о театральной постановке по рассказу πМадемуазель Олимп Забриски∏ американского писателя Томаса Бейли Олдрича (1836–1907). -
C. Палмер "Червь, неизвестный науке"
- Предисловие | +
- Когда я пишу эти строки, Стюарт Палмер, создатель Хильдегарды Уайтерс, одной из самый обожаемых нами женщин-детективов, является лейтенантом американской армии Палмером. Удачи тебе, Стью, и наилучшие пожелания от миллионов твоих поклонников!
Лейтенант Палмер написал это подражание непосредственно перед поступлением на службу своей стране. Он сделал это специально для нашей книги, за что редакция в нашем лице ему безмерно благодарна, и, без сомнения, к нашей радости присоединятся и все наши читатели.
Это ‘злоключение’ проистекает из одного из самых провокационных и интригующих замечаний доктора Ватсона. Версия лейтенанта Палмера столь умно, столь изобретательно задумана, что отражает пожизненное восхищение Великим Человеком, но ещё в большей степени — привязанность к Летописцу Великого Человека, чьи детективные таланты до настоящего момента были печальным образом забыты.
Насладитесь сами этим блестящим и убедительным ‘злоключением’.
Еще одно шерлокианское подражание от Стюарта Палмера должно быть опубликовано в номере Ellery Queen's Mystery Magazine за июль 1944 под названием ‘The Adventure of the Marked Man’.
Э. Квин ‘Злоключения Шерлока Холмса’, 1944
Доктор Джон Х. Ватсон Третье дело, достойное упоминания, — случай с Айседорой Персано, знаменитым журналистом и дуэлянтом: он помешался на том, что в спичечной коробке, которую он постоянно держал в руках, находится редчайший червь, по его словам, еще не известный науке… © Проблема Торского моста
Шерлок Холмс резко отвернулся от окна эркера, за которым весь день холодный апрельский ветер гнал по улице капли дождя. Веснадевяносто третьего*навсегда запомнится своей необычной даже для Лондона суровостью, и, как всегда, мрачность погоды вкупе с профессиональным бездействием погружала Холмса глубже и глубже в недра черной депрессии. Я не был, таким образом, удивлен, увидев его в три быстрых шага проносящимся к каминной полке, очевидно, в поисках иглы, приводившей меня в ужас.Будучи заядлым холмсоманом, Палмер лучше многих знал, что период 1891–1894 гг. является так называемым ‘Большим провалом’, когда Холмс скрывался от остатков банды Мориарти по всему миру и в принципе не мог участвовать в расследованиях на Бейкер-стрит. Тем не менее он датирует эту историю 1893 годом сознательно, чтобы подчеркнуть её ‘неканоничность’
— Холмс, умоляю вас! — воскликнул я, привставая из своего кресла.
Обыкновенно я не осмеливался упрекать своего друга, но весь день афганская пуля в моем плече напоминала о себе мучительными болями по всей правой половине тела, до самого колена, так что я был не в самом доброжелательном своем настроении. Холмс остановился на полпути и обернулся ко мне, держа в руке кожаный футляр.
— Мой дорогой Ватсон, — произнес он, — вы можете предложить что-нибудь лучше семипроцентного раствора кокаина?
Я обернулся к столу, отлил в стакан порцию хорошего ирландского виски и долил доверху газированной водой из газогена.
— Если вы не хотите подчиняться мне как медику, послушайте старого боевого товарища. Попробуйте это, умоляю вас. Этот яд гораздо слабее.
Лениво Холмс протянул руку за стаканом, поднял его к губам, но затем отставил его в сторону с едкой улыбкой и покачиванием головы.
— Отвратительно, Ватсон, весьма отвратительно.
Весьма раздраженно я ответил:
— Но мой дорогой товарищ! Как человека, хранящего хороший табак в персидской туфле и поджаривающего трихинопольские сигары в ящике для угля перед камином, ваше чувство вкуса не должен оскорблять простой виски с содовой.
Холмс иронично поклонился.
— Туше, Ватсон. Я должен признать, что в процессе тренировки моих чувств до их высшей точки, вполне вероятно, что мое чувство вкуса атрофировалось. Табак в его обычном мокром состоянии отталкивает меня. Те же чувства, кстати, вызывает у меня и эта низкопробная смесь забродившего картофельного сока с газообразным диоксидом углерода. Приняв на мгновение, что вы правы в утверждении, что последствия его приема менее разрушительны для организма, чем регулярный прием кокаина, я по-прежнему нахожу вышеназванное средство — единственным в своем роде усилителем и стимулятором мыслительных процессов.
Здесь он прервал себя, направив взгляд к двери.
— Но таким ли усилителем, нужно себя спросить, как неожиданное появление новой проблемы?
Раздались быстрые шаги, и затем кто-то нервно забарабанил в нашу дверь. Холмс задержался только для того, чтобы поправить направление настольной лампы, дабы она освещала пустое кресло, куда должен был сесть наш посетитель, затем прошел к двери и распахнул ее.
Человек, неуверенным шагом вступавший в нашу гостиную, был, вероятно, лет тридцати восьми, хотя его бледность и худоба придавали ему облик гораздо более зрелый. Его костюм выдавалСэвил-Роу*, но, свободно болтаясь на его измученном теле, он создавал впечатление модно одето пугала. Посетитель нервно оглядывался вокруг себя, переводя взгляд с Холмса на меня и обратно. Я заметил и круги под его расширенными глазами, и то, что человек находился под влиянием сильного чувства.Лондонская улица, получившая известность как сосредоточение лучших мировых портных, шьющих одежду на заказ
— Мистер… Холмс?! — выкрикнул он.
— Пожалуйста, садитесь, — сказал Холмс, указывая на кресло для посетителей. — Он — это я. А это доктор Ватсон, мой друг и коллега. Если вы позволите мне выразить свое мнение, кажется, что вы нуждаетесь в его профессиональных услугах более, чем в моих.
— Я сам буду это решать, — резко отозвался наш клиент. Мужчина устало погрузился в кресло, обхватив свою грудь бледными дрожащими руками. — Я начну с самого начала, — сказал он. — Мое имя Персано. — Он задумался, глубоко вдохнул и продолжил. — Айседора Персано.
Холмс кивнул. — В самом деле? Не вашему ли перу принадлежат несколько недавно появившихся бурно обсуждаемых статей? В ‘Скетче’, если я правильно помню.
Персано кивнул, слегка просветлев.
— Я и не предполагал, мистер Холмс, что мои скромные опыты привлекли внимание такой известной персоны, как вы. Действительно, я опубликовал несколько памфлетов, направленных против распространенных в народе популярных предрассудков…
— И попутно отпустили несколько изрядных колкостей в адрес профессиональной медицины, я полагаю? — Холмс кивнул в мою сторону, в его глазах мелькнула искорка веселья. — Наш добрый доктор их не читал, так что мы можем по-прежнему общаться как друзья. А теперь, мистер Персано, получив недавно возможность ощутить профессиональную медицину на собственном примере в одной из лондонских больниц, вы желаете проконсультироваться со мной.
— Но это черная магия, сэр! — перебил его журналист.
— Ни в малейшей степени. Слабый, но определенный запах йодоформа и эфира, сопровождающий ваше присутствие, вкупе с очевидной потерей веса и с фактом, что на вас больничное белье вместо рубашки, могут вести к единственному выводу, упомянутому мной ранее.
Улыбка ненадолго озарила лицо Персано.
— А, я понял. Сначала вы меня удивили. Но теперь, после вашего объяснения я вижу, как это просто.
Холмс устало кивнул.
— Как всегда, я совершил ошибку, раскрыв промежуточные шаги моих дедуктивных выводов. Но давайте продолжим с нашим делом, мистер Персано. Вы хотите проконсультироваться со мной по поводу предмета, выпирающего из вашего правого кармана пальто?
Айседора Персано засунул дрожащую руку в карман и извлек небольшую стеклянную банку, наглухо запечатанную. Даже держа его в руках, он отводил взгляд, как будто самого вида содержимого банки должно было избегать, как взгляда Медузы.
— Мистер Холмс, вы должны помочь мне! Я должен выяснить истину, или я потерял разум навеки. Всего день назад или раньше (я потерял счет времени) я был счастливейшим человеком на свете. Сегодня, — и здесь он вздрогнул, и пот покатился по его лбу, — сегодня я самый несчастный. Эта… это Существо, что я держу в моих руках, есть тому причина.
Холмс взял банку в руки и поднес к свету, так, чтобы мы оба ясно видели ее содержимое. В вязкой прозрачной жидкости плавал предмет столь же странный, сколь и отталкивающий, тонкое, червеобразное создание не более шести дюймов в длину, с безглазой, утолщенной головой.
Я, должно быть, не смог удержаться от непроизвольного возгласа, ибо Холмс обернулся ко мне и кивнул.
— Именно, Ватсон! Вы намеревались сказать, что мы лицезреем здесь, вероятно, одного изPlatyhelminthes*, но, наиболее вероятно, ядовитый вид, прежде неизвестный науке. — Он обернулся к нашему гостю.плоские черви (лат.).
— Мистер Персано, как вы стали обладателем этой находки?
— За всю свою жизнь, — вдохновенно вскричал Персано, — я ни разу не нанес умышленного вреда ни одному живому существу. Я избегал Ошибки и следовал за Истиной как за путеводной звездой. Почему же, спрашивается, кто-то прислал мне это воплощенное исчадие ада?
Холмс потряс банку, и движение жидкости внутри вызвало небольшие колебания существа внутри.
— У вас есть враг, я полагаю?
— И да, и нет, мистер Холмс, — отвечал посетитель. — ВсяХарли-стрит*стала моим врагом с тех пор, как я напечатал свои статьи. Меня даже вызвали на дуэль на прошлой неделе. Но я не могу поверить, что какое-либо цивилизованное человеческое существо могло предпринять столь жуткую месть, как эта. Представьте себе, мистер Холмс! Я спокойно иду вдоль Оксфорд-стрит, мой мозг заполняют счастливые, разумные мысли, напоенные Здоровьем и Истиной. Затем — даже сейчас не могу в это поверить — мгновенная тьма снизошла на меня. У меня сохранились размытые и бесформенные воспоминания о том, как я лежу на мостовой, а оживленные лица любопытствующей толпы смотрят сверху на меня. А затем — не помню ничего!Улица в лондонском Вестминстере, которая получила известность в XIX веке благодаря множеству обосновавшихся там специалистов различных областей медицины и стала впоследствии синонимом для всей медицинской профессии
— Вообще ничего? — настаивал Холмс.
Мужчина покачал головой.
— Ничего до момента пробуждения. В палате для бедных Чаринг-Кросской больницы обнаружил я себя, слабым и голодным, с телом, наполненным иллюзией боли. Какая-то бедная душа на другом конце комнаты отходила к праотцам, привлекая все внимание докторов и медсестер. Я воспользовался возможностью, извлек свою одежду из шкафчика в ногах моей кровати и бежал прочь, захватив с собою эту банку, что была выставлена на ночной столик, чтобы первой броситься в мои просыпающиеся глаза.
— Я начинаю понимать, — мрачно сказал Холмс. Я ожидал, что он потеряет терпение от этого истерического, сентиментального повествования, но, напротив, он слушал с величайшей концентрацией внимания.
— У вас есть враг? Этот ваш прежний дуэльный соперник, возможно?
Персано пожал плечами.
— Честь была удовлетворена, когда секретарь Хирургического Колледжа выстрелил над моей головой, а я — над его. Нет, мистер Холмс, я не могу поверить, что мое преследование может исходить из этого источника.
— Очень хорошо, — сказал Холмс. — Кстати, когда вы развелись с женой?
Персано замер.
— Мистер Холмс, это уже нечестно! Вы заранее знали обо мне и моей жизни.
— Ни в коей мере. На вашем пальце отчетливый след от обручального кольца, а одна из пуговиц вашего жилета была пришита нитью другого цвета, явственно указывая на переход к холостяцкому образу жизни. Пожалуйста, ответьте на вопрос.
— Марина и я развелись прошлой осенью, — сообщил Персано. — Она возвратилась к своей прежней профессии и, как я полагаю, сейчас предсказывает судьбу посетителям чайного дома ‘Красная роза’ в Ламбете. Но мы не ссорились; просто она не могла, не хотела последовать за мной к новым вершинам, в ясный мир, открывшийся мне, когда я наконец обрел Ключ к Писанию.
Я не мог не заметить заметное напряжение, охватившее Холмса.
— Не поддавайтесь страху, мистер Персано. Я сделаю лучшее, на что способен, чтобы помочь вам. Не могли бы вы оставить мне этот дьявольский предмет на некоторое время? Я полагаю, что в ближайшую пару недель у меня будут новости для вас. Каков ваш адрес?
— 31, Тоттенхэм Мьюз.
— Благодарю вас. Будьте так добры, запишите адрес, Ватсон. — Холмс проводил нашего посетителя к дверям, запер их за ним и вернулся к камину с мрачным и задумчивым лицом.
— Довольно необычная маленькая проблема, — сказал он. — Вы найдете похожие дела, если обратитесь к каталогу, в Малверне в восемьдесят четвертом и в Хаммерсмите не далее как два года назад. Самое интересное здесь — сам клиент.
— Вне сомнения, вы определили по его внешности много невидимых для меня вещей, — заметил я, нежно потирая свое больное плечо.
— Невидимых? О нет, мой дорогой Ватсон. Всего лишь незамеченных. Человек этот — очевидно, совсем с недавних пор адепт одной из новых сект, подобных той, что принесла наммиссис Эдди*, из Северо-Американских Соединенных Штатов. ‘Христианская наука’, я полагаю, они себя называют.Эдди, Мэри Бэйкер (16 июля 1821 — 3 декабря 1910) — американская писательница и общественно-религиозный деятель, основательница религиозной секты ‘Христианская наука’. Настаивала на том, что человек может исцелить себя сам, управлять своей жизнью.
— ‘Наука’! — язвительно отозвался я.
— Именно так. Однако подобное обращение вряд ли пришлось по душе его жене с ее цыганскими корнями. Что может быть более вероятным, чем цыганская девушка, обратившаяся к глубочайшим, мрачнейшим тайнам своего народа, дабы отомстить мужу, отвергшему ее? Я начинаю вспоминать аналогичное дело в Праге несколько лет назад; тогда некая брошенная цыганка скормила своей сопернице споры нового вида грибов, выведенных так, чтобы прорастать только на отмерших тканях человеческого организма. Представьте себе мириады крошечных грибов, прорастающих сквозь голову жертвы, выглядывающих из-под ногтей…
— Холмс! — вскричал я, пораженный до глубины души. — Это уже слишком!
— Так или иначе, — тихо сказал Шерлок Холмс, — я думаю, что визит в чайный салон ‘Красная роза’ неизбежен.
— Я отказываюсь верить, что подобные вещи могут происходить в нашем цивилизованном мире! — настаивал я.
Холмс пожал плечами. Он вновь поднял банку, тщательно извлек восковую пробку и вылил содержимое в тазик. Запах сырой плоти заполнил комнату. Он взял пинцет и приподнял слепого, безжизненного червя, положив его на кусок газеты.
— Нет сомнений, что мы должны были сжечь это дьявольское создание немедленно, — произнес он задумчиво. — Но я намерен сперва взять его с собой, когда мы отправимся в Ламбет. Не могли бы вы дойти до угла и вызватьхэнсом*.Двухколесный кэб с открытым спереди кузовом на двух пассажиров и кучером, сидевшим на особом сиденье сзади наверху. Был назван в честь Хэнсома, первым предложившего конструкцию двухколесного извозчичьего экипажа
— В такой ураган? — я покачал головой, вновь погружаясь в тепло бархатной обивке своего кресла.
— Вперед, вперед, Ватсон! Игра началась. Не каждый день мы сталкиваемся с червем, неизвестным науке.
Я медлил, смакуя мой предстоящий триумф.
— Простите меня, Холмс. Если вы намерены навестить леди-предсказательницу, я желаю вам удачи. Но я не вижу ни малейшей причины, по которой мне следует сопровождать вас, равно как и брать в путь этот отвратительный предмет на столе.
— Конечно, вы не видите. Вы всегда понимаете, только когда все завершено. Но в этом деле…
— В этом деле, Холмс, вы промахиваетесь совсем мимо цели. — Я улыбнулся, ибо ожидал этого момента с тех самых пор, как Холмс уговорил меня отдать Фузильера, моего щенка-бульдога, под предлогом того, что бедняга громко храпел. — В действительности является совершенно очевидным, что мистер Персано испытал внезапный кишечный приступ, прогуливаясь по Оксфорд-стрит. Будучи доставленным в Чаринг-Кросскую больницу, он был обследован, и срочная операция была признана необходимой; затем несчастный человек очнулся в одиночестве и без присмотра, наедине с вещественным доказательством произведенной операции, выставленным возле его кровати.
Холмс выслушивал меня холодно.
— Я не понимаю, к чему вы клоните, если к чему-то определенному…
— Только к этому, — сказал я. — ‘Червь, неизвестный науке’ неизвестен лишь ‘Христианской науке’. Это неприятный предмет перед вами представляет собой не более чем инфицированный червеобразный отросток человека, или аппендикс.
Шерлок Холмс замер, сглотнул, и затем невольная улыбка появилась на его лице. Он протянул мне свою худую руку.
— Мои извинения, Ватсон! Я забыл на время, что медицина и хирургия — ваше избранное поле, в котором я едва прошелся по основам. Это ваш успех. Как вы намерены завершить это дело?
— Я предполагаю возвратить мистеру Айседоре Персано его аппендикс с приложением записки, объясняющей истинное его положение.
Холмс кивнул.
— Это будет сделано. Этот спичечный коробок послужит отличным вместилищем. А теперь, кстати, я думаю, хороший обед у Симпсонов не будет неуместным. Хороший обед для вас, скажу я. Себе же я намерен заказать двойную порцию скромного пирога. -
С.К. Робертс "Странное дело о кражах в ‘Мегатерии’"
- Предисловие | +
- Сидней Касл Робертс (1887–1966) был заметным в книжном мире человеком и получил образование в Брайтон-колледже и Кембриджском университете, прежде чем в 1922 году стать секретарем университетского издательства, а вскоре выпустить его историю. На этом посту он находился более четверти века, пока не стал мастером Пембрук-колледжа и вице-канцлером университета. Несколько лет он возглавлял Британский институт кино, а в 1958 году был посвящен в рыцари. Среди его работ книги о докторе Джонсоне (он был известным экспертом по этой теме) и лорде Маколее, а также ‘Очарование Кембриджа’ и ‘Приключения с писателями’.
Робертс был поклонником Шерлока Холмса, а в 1911 году ему посчастливилось встретиться с создателем этого великого человека, Артуром Конан Дойлом. В 1929 году Робертс напечатал в ‘Cambridge Review’ ‘Заметку по проблеме Ватсона’; вскоре он получил признание в качестве ведущего британского исследователя шерлокианской тематики и стал членом первого Общества Шерлока Холмса в Лондоне. ‘Странное дело о кражах в “Мегатерии”’ были изданы частным образом в 1945 году, восемью годами позднее вошли в антологию ‘Holmes and Watson: A Miscellany’, а затем и в ‘The Further Adventures of Sherlock Holmes’ под редакцией Ричарда Ланселина ГринаRichard Lancelyn Green, указывающего, что этот рассказ вдохновлен реальным преступлением в книжном мире — кражей нескольких книг из клуба ‘Атенеум’.
Мартин Эдвардс (Murder by the Book, ed. by M. Edwards, 2021)
В мире Шерлока Холмса сэр Сидней Касл Робертс (1887–1966) был известным создателем таких классических холмсианских трудов, как ‘Доктор Ватсон: заметки к исследованию биографической проблемы’ (1931), брошюры, ставшей первым исследованием, посвященным целиком Ватсону; ‘Сочельник’ (1936), одноактной пьесы, пародирующей Холмса, которую Робертс издал частным образом в качестве подарка для друзей и знакомых по шерлокианскому сообществу; и ‘Холмс и Ватсон: разное’ (1953), сборника исследовательских статей о великом сыщике и его летописце. Благодаря пристрастию к Холмсу и увлеченностью исследованием темы он стал президентом Общества Шерлока Холмса в Лондоне.
Достижения Робертса, однако, простираются далеко за пределы истории Холмса. Он считался крупной фигурой в британском издательском деле и образовании, занимая посты секретаря издательства Кембриджского университета в 1922–1948 годах, мастера Пембрук-колледжа Кембриджа в 1948–1958 годах, вице-канцлера этого университета в 1949-1951 годах и председателя Британского института кино в 1952–1956 годах. В 1958 году он был посвящен в рыцари. Портрет Робертса хранится в Национальной портретной галерее в Лондоне.
Среди его многочисленных трудов — книги о Кембридже и издательском деле, а также такие биографии, как ‘История доктора Джонсона: введение в жизнь Босуэлла’ (1919), ‘Доктор Джонсон в Кембридже: эссе в босуэллианском стиле’ (1922), ‘Лорд Маколей: видный викторианец’ (1927) и ‘Приключения с писателями’ (1966).
“Странное дело о кражах в ‘Мегатерии’” было впервые издано в виде отпечатанной частными образом в количестве ста двадцати пяти экземпляров брошюры (Cambridge University Press, 1945), а для широкой публики издано в ‘Holmes and Watson: A Miscellany’ (London, Oxford University Press, 1953).
Отто Пензлер (The Big Book of Sherlock Holmes Stories, ed. by O. Penzler, 2015)
Стоял пасмурный ноябрьский день, и Холмс, утомленно оторвавшись от перекрестной каталогизации некоторых старых газетных вырезок, придвинул свой стул поближе ко мне и достал часы.
— Как замедлилась жизнь, дорогой Ватсон, — проговорил он, — с тех пор, как успешно завершился тот маленький эпизод в уединенной деревне в одном из западных графств. Вот мы снова среди миллионов лондонцев — и никому не нужны.
Он пересек комнату, приоткрыл окно и выглянул сквозь ноябрьский сумрак на Бейкер-стрит.
— Нет, Ватсон, я ошибаюсь. Полагаю, у нас посетитель.
— Кто-то стоит в дверях?
— Пока нет. Но рядом уже остановился экипаж. Пассажир вышел, и сейчас как раз идет жаркая дискуссия о стоимости проезда. Не могу расслышать все доводы, но она весьма оживленная.
Через несколько минут в гостиную провели посетителя — высокого, сутулого мужчину с растрепанной белой бородой, бедно одетого и в целом неопрятного. Говорил гость, слегка заикаясь.
— М-мистер Шерлок Холмс? — спросил он.
— Это мое имя, — ответил Холмс, — а это мой друг, доктор Ватсон.
Посетитель отрывисто поклонился, и Холмс продолжал:
— А к кому имею честь обращаться?
— М-меня зовут Уискертон — профессор Уискертон, и я рискнул посетить вас в связи с замечательнейшим и загадочнейшим делом.
— В этой комнате мы привыкли к загадкам, профессор.
— А, но не к таким. Видите ли, п-помимо моего профессорского статуса, я один из старейших членов...
— ‘Мегатерия’?
— Мой дорогой сэр, откуда вам это известно?
— О, в этом не было никакой загадки. Я случайно расслышал из вашей беседы с извозчиком, что ваше путешествие началось на площади Ватерлоо. Естественно, вы отправились из одного из двух клубов, и я почему-то не могу связать вас с оборонными изысканиями.
— Вы совершенно п-правы, конечно. Тот извозчик оказался хищным негодяем. К-как скандально...
— Но вы пришли посоветоваться со мной не насчет грабителя-кэбмена?
— Нет, нет. Естественно, нет. Дело в...
— ‘Мегатерии’?
— Верно. Видите ли, я один из ст-тарейших членов и ряд лет состою в комитете. Едва ли нужно рассказывать вам, мистер Холмс, какое положение ‘Мегатерий’ занимает в мире образования.
— Доктор Ватсон, без сомнения, с почтением относится к этому учреждению. Лично я предпочитаю успокоительную обстановку ‘Диогена’.
— К-кого?
— Клуба ‘Диоген’.
— Н-никогда о нем не слышал.
— Разумеется. Это клуб, о котором люди и не должны слышать — но прошу прощения за это отступление. Вы собирались что-то сказать?
— Х-хотел сказать, что произошло самое удручающее. Прежде всего, должен объяснить, что в дополнение к п-превосходной коллекции книг в библиотеке ‘Мегатерия’, коллекции, которая является одним из ценнейших наших сокровищ, у нас всегда есть немного книг, арендованных в одной из платных библиотек, и...
— И вы их потеряли?
— Ну... Да, так и есть. Но откуда вы знаете?
— Не знаю — просто сделал вывод. Когда клиент начинает описывать мне свое имущество, причиной тому обычно некое происшедшее с этим имуществом несчастье.
— Но это б-больше, чем несчастье, мистер Холмс. Это п-позор, безобразие, это...
— Но что, собственно говоря, произошло?
— А, я уже п-переходил к этому. Но, возможно, будет проще показать вам этот документ, и он скажет сам за себя. Лично я п-полагаю, что распространять его было ошибкой, но к-комитет отверг мое предложение, и теперь все это пойдет по всему Лондону, а мы не приблизимся к решению.
Профессор Уискертон порылся в кармане и извлек напечатанный документ, жирно и красно помеченный ‘Лично и конфиденциально’.
— Что вы д-думаете об этом, мистер Холмс? Разве это не экстраординарно? Клуб, члены которого избираются из самых выдающихся представителей искусств и наук, и вот как они относятся к собственности к-клуба.
Холмс не обратил внимания на бессвязное замечание профессора и продолжил изучать документ.
— Вы предложили мне весьма интересную проблему, профессор, — наконец, проговорил он.
— Но она более чем интересная, мистер Холмс. Она потрясающая. Она необъяснимая.
— Если бы ее можно было легко объяснить, она перестала бы быть интересной, и, более того, вы бы не потратили деньги на извозчика, чтобы приехать ко мне.
— Полагаю, что так. Но что вы посоветуете, мистер Холмс?
— Дайте мне немного времени, профессор. Не могли бы вы для начала ответить на пару вопросов?
— Охотно.
— В этой бумаге говорится, что ваш комитет доволен тем, что не замешан никто из вашей прислуги. Лично вы довольны этим?
— Я ничем не д-доволен, мистер Холмс. Мне, как человеку, п-проведшему большую часть своей жизни среди книг и библиотек, неприятна вся тема жестокого обращения с книгами. Книги — смысл моей жизни, мистер Холмс. Но, возможно, вам это не б-близко?
— Напротив, профессор, я искренне интересуюсь этой темой. Но лично путешествую по тем закоулкам библиофилии, которые связаны с моей профессией.
Холмс подошел к полке и извлек том, давно уже мне известный.
— Здесь, профессор, — продолжал он, — позволю себе сказать без ложной скромности, моя маленькая монография ‘О различиях между пеплом различных сортов табака’.
— А, очень интересно, мистер Холмс. Не будучи курильщиком, не могу претендовать на оценку вашей работы с научной точки зрения, но как библиофил и особенно как к-коллекционер старых монографий, могу я спросить, доступна ли эта книга до сих пор?
— Перед вами запасной экземпляр, профессор; прошу вас.
В глазах профессора заблестело ненасытное удовольствие.
— Но, мистер Холмс, это т-так щедро с вашей стороны. Могу я п-просить вас подписать ее? Я испытываю особое удовольствие от того, что называют ‘экземплярами с ассоциацией’.
— Естественно, — с улыбкой проговорил Холмс, подходя к письменному столу.
— Спасибо, спасибо, — бормотал профессор, — но, боюсь, я отвлек вас от главного.
— Нисколько.
— Но каковы ваши п-планы, мистер Холмс? Возможно, вы хотите осмотреть ‘Мегатерий’? Не хотели бы, например, прийти завтра на ланч — но нет, боюсь, я в это время занят. К-как насчет чашки чая в четыре?
— С удовольствием. Надеюсь, я могу привести доктора Ватсона, чья помощь в таких делах часто была неоценимой?
— О, но да, конечно.
Но мне не показалось, что в его согласии прозвучало много сердечности.
— Очень хорошо, — проговорил Холмс. — Документ, который вы мне оставили, содержит факты, и я внимательно их изучу.
— Благодарю, благодарю. Тогда завтра в четыре, — сказал профессор, пожимая Холмсу руку, — и я буду д-дорожить этой книгой, мистер Холмс.
Он сунул монографию в карман и удалился.
— Ну, Ватсон, — проговорил Холмс, набивая трубку, — что вы думаете об этом любопытном деле?
— Пока что почти ничего. У меня не было возможности изучить факты.
— Верно, Ватсон. Открою их вам. — Холмс взял бумагу, оставленную профессором. — Это конфиденциальное письмо, направленное членам ‘Мегатерия’ и датированное ноябрем 1889 года. Прочту вам несколько выдержек: ‘В своем недавнем отчете Комитет обратил внимание на серьезные утраты и неудобства, вызванные изъятием из клуба книг из платной библиотеки. Эта практика продолжается... К концу июня клуб уплатил не менее чем за 22 пропавших тома. К концу сентября пропало еще 15... Комитет был склонен приписать данные злоупотребления некоему неустановленному конкретному члену, но при всем сожалении пришел к заключению, что замешано более одного члена. Комитет полностью удовлетворен, что никоим образом не может быть замешан никто из прислуги... Если нарушители будут установлены, комитет не поколеблется применить правило об исключении’. Итак, Ватсон, что вы об этом думаете?
— Невероятно, Холмс — и именно в ‘Мегатерии’.
—Corruptio optimi pessima*, дорогой Ватсон.Падение доброго — злейшее (лат.).
— Как вы думаете, комитет прав насчет слуг?
— Меня не интересует мнение комитета, Ватсон, даже если это мнение епископов, судей и ученых членов Королевского общества. Меня интересуют только факты.
— Но факты просты, Холмс. Книги в немалом количестве похищены из клуба, а вор — или воры — не обнаружены.
— Замечательно лаконично, дорогой Ватсон. А мотив?
— Обычный мотив вора, полагаю, — соблазн незаконной наживы.
— Но в чем нажива, Ватсон? Если вы отнесете полдюжины книг с библиотечными пометкам к продавцу подержанных книг, как много вы за них получите?
— Естественно, очень мало, Холмс.
— Да, и поэтому комитет, вероятно, прав, исключая слуг — не то чтобы я принимал исключение кого-либо или чего-либо на априорных основаниях. Но мотив выгоды не работает. Попытайтесь еще раз, Ватсон.
— Ну, люди вообще небрежны к книгам, особенно чужим. Возможно, участники берут книги из клуба, намереваясь вернуть их, а затем теряют в поезде или забывают дома?
— Неплохо, дорогой Ватсон, и это вполне разумное решение, если бы дело было в пропаже трех-четырех томов. В таком случае наш профессор, по всей видимости, не озаботился бы моими скромными услугами. Но посмотрите на цифры, Ватсон: двадцать две пропавшие книги в июне, еще пятнадцать в сентябре. Тут нечто большее, чем простая забывчивость.
— Это верно, Холмс, и, полагаю, мы не узнаем больше ничего, пока не посетим завтра ‘Мегатерий’.
— Напротив, дорогой Ватсон, я надеюсь провести собственное небольшое расследование сегодня вечером.
— Буду счастлив сопровождать вас, Холмс.
— Уверен, что вы согласны, Ватсон, но, если простите меня за эти слова, маленькое расследование, которое я намереваюсь предпринять, носит личный характер, и, думаю, было бы плодотворнее, займись я им в одиночку.
— О, хорошо, — ответил я, слегка раздраженный прозвучавшей в словах Холмса ноткой превосходства, — я могу с большой пользой заняться чтением той новой работы о хирургии, что недавно попала мне в руки.
Наутро я почти не видел Холмса. За завтраком он не проронил ни слова о деле ‘Мегатерия’ и вскоре исчез. За ланчем он находился в приподнятом настроении. Глаза его блестели, и я понял, что он взял след.
— Холмс, — сказал я, — вы что-то обнаружили.
— Дорогой Ватсон, — отвечал он, — ваша проницательность делает вам честь. После столь активного утра я обнаружил, что ужасно голоден.
Но сбить меня было не так-то просто.
— Послушайте, Холмс, я слишком давно в деле, чтобы позволить так легко себя одурачить. Как далеко вы проникли в тайну ‘Мегатерия’?
— Достаточно далеко, чтобы с живым интересом ждать нашего чаепития.
Зная манеру моего друга шутить, я понял, что время задавать вопросы пока не пришло.
Вскоре после того, как пробило четыре, мы с Холмсом подошли к дверям ‘Мегатерия’. Старший портье принял нас очень вежливо и, как мне показалось, узнал Шерлока Холмса. Он провел нас в вестибюль, а вскоре появился профессор, и мы поднялись по изысканно оформленной лестнице в большую гостиную наверху.
— Теперь позвольте мне заказать чай, — сказал профессор. — Хотите что-то съесть, мистер Холмс?
— Мне только бисквит, профессор, но у моего друга Ватсона необычайный аппетит.
— В самом деле, Холмс... — начал я.
— Нет-нет. Всего лишь маленькая шутка, — быстро проговорил Холмс. Мне показалось, что я заметил на лице профессора облегчение.
— А теперь о нашей п-проблеме, мистер Холмс. Могу ли я дать вам какие-то дополнительные сведения?
— Я хотел бы получить список названий недавно пропавших книг.
— Естественно, мистер Холмс, могу предоставить его вам немедленно.
Профессор на несколько минут покинул нас и вернулся, держа в руке листок бумаги. Заглянув через плечо читавшего Холмса, я заметил несколько недавно изданных хорошо известных книг, например ‘Вооруженное ограбление”, ‘Трой-Таун’, ‘Экономическую интерпретацию истории’, ‘Не тот ящик’ и‘Трое в лодке’*.Перечислен ряд книг, вышедших в Англии в 1888 году, а именно роман из быта местных бандитов австралийского писателя Т.А. Брауна, реалистический роман о жизни в Корнуэлле А. Квиллер-Куча, издание курса лекций оксфордского профессора экономики Дж.Э.Т. Роджерса и юмористические повести Р.Л. Стивенсона и Дж.К. Джерома.
— Сделали ли вы какие-то выводы из заглавий, мистер Холмс? — спросил профессор.
— Полагаю, что нет, — ответил Холмс, — здесь есть, конечно, очень популярные романы, некоторые книги, представляющие определенный интерес, и кое-что совсем второстепенное. Не думаю, что отсюда можно сделать вывод об особой области интересов преступника.
— Думаете, нельзя? Пожалуй, я согласен, мистер Холмс. Это все очень п-путает.
— А, — внезапно проговорил Холмс, — это заглавие кое-что мне напомнило.
— Какое, мистер Холмс?
— Вижу, что одна из пропавших книг —‘Простые рассказы с гор’*. Так получилось, что недавно я видел исключительно любопытный экземпляр этой книги. Это был заранее напечатанный экземпляр, специально переплетенный и подписанный для вручения крестнику автора, отплывавшему из Индии до выхода книги.Первый сборник рассказов Редьярда Киплинга, посвященный Индии и вышедший, разумеется, в 1888 году.
— В самом деле, мистер Холмс, в самом деле? Это представляет для меня чрезвычайный интерес.
— Ваша собственная коллекция, профессор, как я подозреваю, богата подобными экземплярами?
— О, не мне п-похваляться, мистер Холмс, но, наверняка, у меня на полках есть пара томов особого рода. Я беден и не стремлюсь собирать старинные первоиздания, но г-горжусь, что мою коллекцию нельзя было приобрести обычными путями торговли... Но, возвращаясь к нашей проблеме, хотели бы вы в клубе изучить что-то еще?
— Думаю, что нет, — проговорил Холмс, но должен признаться, что описание вашей коллекции пробудило мой собственный библиографический аппетит.
Профессор покраснел от гордости.
— О, мистер Холмс, если вы и ваш друг действительно хотите увидеть мои скромные сокровища, п-почту за честь. Мои комнаты нед-далеко отсюда.
— Тогда пойдемте, — решительно заявил Холмс.
Должен сознаться, что был слегка озадачен поведением моего друга. Он словно забыл несчастные происшествия в ‘Мегатерии’, будучи охвачен совершенно несоразмерным интересом к особенностям коллекции Уискертона.
Когда мы вошли в кабинет профессора, меня ждал еще один сюрприз. Ожидал я, естественно, не роскоши, но, по крайней мере, некоторой доли элегантности и комфорта. В действительности, все — стулья и столы, ковры и занавески — было как будто самым дешевым; даже книжные полки оказались просто и грубо сколоченными. Сами книги — другое дело. Подобную классификацию я не встречал ни в одной библиотеке. В одном разделе были подарочные экземпляры от авторов, в другом — пробные типографские экземпляры в особых тканых переплетах, в третьем — обзоры книг, в четвертом — памфлеты, монографии и всевозможные печатные издания.
— Вот так, мистер Холмс, — проговорил профессор со всей гордостью владельца. — Вам может показаться, что это к-коллекция странностей, но для меня к-каждый из этих т-томов наделен личными и особыми ассоциациями — включая тот, что попал мне в руки вчера днем.
— Вполне верно, — задумчиво проговорил Холмс, — и все же все они имеют одну общую черту.
— Я вас не понимаю.
— Нет? Но я жажду увидеть остаток вашей коллекции, профессор. Когда я увижу всю вашу библиотеку, то, возможно, смогу выразиться яснее.
Профессор покраснел от раздражения.
— В самом деле, мистер Холмс, я был п-предупрежден о некоторых особенностях вашего п-поведения, но совершенно не понимаю, к чему вы к-клоните.
— В таком случае, профессор, я благодарен вам за гостеприимство и прошу разрешения вернуться в ‘Мегатерий’ для консультаций с секретарем клуба.
— Чтобы сказать ему, что вы не нашли п-пропавшие книги?
Шерлок Холмс хранил молчание. Затем он посмотрел профессору прямо в глаза и очень медленно произнес:
— Напротив, профессор Уискертон, я скажу секретарю, что могу указать ему точный адрес, где можно обнаружить эти книги.
Последовала тишина. А затем произошло нечто необычайное.
Профессор отвернулся и буквально рухнул на стул, а затем взглянул на Холмса с видом испуганного ребенка:
— Не делайте этого, мистер Холмс. Не д-делайте, п-п-прошу вас. Я все вам расскажу.
— Где книги? — строго спросил Холмс.
— Пойдемте, я покажу.
Профессор вышел и провел нас в мрачную спальню. Дрожащей рукой он нащупал в кармане ключи и открыл шкаф. Там в несколько рядов стояли книги, и я вскоре узнал пару заголовков из списка в ‘Мегатерии’.
— О, что вы д-должны обо мне думать, мистер Холмс, — начал, всхлипывая, профессор.
— Мое мнение не имеет значения, — резко бросил Шерлок Холмс. — У вас есть ящики?
— Нет, но я д-думаю, что мой домовладелец может что-то найти.
— Пошлите за ним.
Вскоре появился домовладелец. Да, он полагал, что сможет найти нужное количество ящиков и упаковать книги из шкафа.
— Профессор Уискертон, — сказал Холмс, — очень хочет, чтобы все это сразу упаковали и отправили в “Мегатерий” на Пэлл-Мэлл. Дело не терпит отлагательств.
— Очень хорошо, сэр. Какое-то сопроводительное письмо или записка?
— Нет, — отрывисто произнес Холмс, — хотя, да... подождите минутку.
Он извлек из кармана карандаш и визитную карточку и надписал над своим именем: ‘С комплиментами от’.
— Проследите, чтобы эта карточка была прочно прикреплена к первому ящику. Все ясно?
— Вполне ясно, сэр, если именно этого хочет профессор.
— Именно этого профессор особенно хочет. Не правда ли, профессор? — подчеркнуто проговорил Холмс.
— Да, да, полагаю, что так. Но п-пойдемте со мной в другую комнату и п-позвольте мне объяснить.
Мы вернулись в гостиную, и профессор начал:
— Несомненно, я кажусь вам или смешным, или презренным, или и тем, и другим. В моей жизни б-было две страсти — к экономии д-денег и к п-приобретению книг. В результате досадной дискуссии с деканом моего факультета в университете я удалился на п-покой в сравнительно раннем возрасте и с очень скромной п-пенсией. Я был полон решимости собрать коллекцию книг; столь же твердо я решил не т-тратить на них свои драгоценные сбережения. Мне пришла в голову мысль, что моя библиотека будет уникальной в том смысле, что все книги в ней будут приобретены иными способами, п-помимо п-покупки. У меня есть друзья среди авторов, печатников и издателей, и я неплохо справлялся, но было много нужных мне недавно изданных книг, способа д-добыть которые я не видел, пока... о, пока я по рассеянности не принес домой из ‘Мегатерия’ одну из книг платной библиотеки. Я, конечно, хотел ее вернуть. Но не сделал этого. Наоборот, я п-принес домой еще одну...
—Facilis descensus*... — пробормотал Холмс.Легок спуск (лат.).
— В точности, мистер Холмс, в точности. Затем, когда комитет стал замечать пропажу книг, я оказался в затруднительном положении. Но я вспомнил, как кто-то в другом к-контексте говорил, что лучшая защита — это нападение, и подумал, что если я первым пойду к вам, то меня заподозрят п-последним.
— Понимаю, — сказал Холмс. — Благодарю вас, профессор Уискертон.
— И что вы теперь намерены делать?
— Прежде всего, — ответил Холмс, — я позабочусь о том, чтобы ваш домовладелец отослал эти ящики. А затем у нас с доктором Ватсоном билеты в Сент-Джеймс-Холл.
— Тривиальное маленькое дело, Ватсон, но не совсем лишенное интереса, — поговорил Холмс, когда мы вернулись после концерта на Бейкер-стрит.✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏
— Как по мне, презреннейший случай. Вы сразу догадались, что Уискертон и был вором?
— Не совсем, Ватсон. Я никогда не догадываюсь. Я стараюсь наблюдать. И в первую очередь я заметил, что профессор Уискертон — скупердяй; препирательство с извозчиком, потрепанная одежда, нежелание пригласить нас на ланч. То, что он восторженный библиофил, было вполне очевидным. Сперва я не был уверен, как правильно совместить эти два обстоятельства, но после вчерашнего разговора припомнил, что главный портье ‘Мегатерия’ был моим полезным союзником в прежнюю бытность комиссаром, и подумал, что будет полезно поговорить с ним наедине. Его краткое определение сразу же направило меня на верный путь: ‘Всегда тут читает, — сказал он, — но никогда не ест в клубе’. После этих слов и небольшого поспешного исследования академической карьеры профессора, предпринятого утром, у меня осталось мало сомнений.
— Но разве вам не кажется необычным, несмотря на его слова, что он рискнул прийти к вам за консультацией?
— Конечно, это необычно, Ватсон. Уискертон — необычный человек. И если, как я надеюсь, ему хватит чувства приличия покинуть ‘Мегатерий’, я посоветую Майкрофту предложить его в ‘Диоген’.Информационный блок*Название на языке оригинала:*"The Strange Case of the ‘Megatherium’ Thefts" by S(ydney) C(astle) RobertsПервая публикация на языке оригинала:*"Cambridge University Press", 1945 г.Другие публикации:*"The Further Adventures of Sherlock Holmes" ред. Роджер Ланселин Грин, Penguin, 1985 г.; "The Game Is Afoot" ред. Марвин Кей, St. Martin's, 1994 г; "Murder by the Book" ред. Мартин Эдвардс, The British Library, 2021 г.Межавторский цикл:*Шерлок Холмс. Свободные продолженияФормат:*║РассказПереводы на русский язык:*Форум "Клуб любителей детектива", Д. Шаров, 20 января 2022 г. -
Р. Нокс "Приключения с вагоном первого класса"
- Предисловие | +
- Любовь Нокса к этому жанру вспыхнула в виде страсти к рассказам о Шерлоке Холмсе, которую он разделял со своим братом "Иво",*ставшим позже редакторомEdmund George Valpy Knox (1881–1971), известный также как "Evoe" или E. V. Knox."Панч".*Их юношеские работы о Холмсе легли в основу статьи ‘Изучение литературы о Шерлоке Холмсе’, которую Рональд прочитал в клубе ‘Грифон’ в Оксфорде в 1911 г. и которая заслужила одобрение самого Артура Конана Дойла. Его другие работы в рамках Шерлокианы включаютPunch — британский еженедельный журнал юмора и сатиры, издававшийся с 1841 по 1992 год и с 1996 по 2002 год."Майкрофт и Мориарти"*эссе, включенное в книгу под редакцией Г.В. БеллаMycroft and Moriarty,"Изучение Бейкер-стрит".*Baker Street Studies by H.W. Bell
Предлагаемый забавный пастиш — последний заметный вклад Нокса в детективный жанр.
Когда я листаю свои записи, то вижу, что некоторые дела имеют отношение к событиям национального или даже международного значения, но еще не настало время, когда можно безопасно раскрыть, например, истинные сведения о недавней смене правительства в Парагвае. Другие (в частности, "Дело о пропавшем омнибусе") смогли бы лучше удовлетворить современную тягу читателей к сенсации, но я прекрасно сознаю, что мой друг был бы первым, кто осудил меня за потворство, как он считает, человеческим слабостям.
Сам я предпочитаю записывать случаи, причудливые особенности которых давали уникальную возможность продемонстрировать аналитический талант, которым мой друг обладал в такой высокой степени. Например, сразу приходят на ум "Дело татуированного воспитателя" или "Дело светящейся сигарной коробки". Но, возможно, дар моего друга еще заметнее проявился при расследовании исчезновения мистера Натаниэля Свитинбэнка, которое вызвало столько предположений в первых числах сентября пять лет назад.
На мистера Шерлока Холмса менее всех других людей влияло то, что мы называем социальными различиями. Для него ранг был всего лишь маркой на конверте — любой клиент был прежде всего клиентом. И я совершенно не удивился, сидя у знакомого камина на Бейкер-стрит — дни стояли солнечные, но вечерами уже холодало, — когда он заявил, что ожидает визита прислуги — женщины, которая служит у зажиточной бездетной пары в южном Мидлендсе.
— Последний визит мне нанесла графиня, — заметил он. — Не очень умна и не стремилась узнать правду; задачка, которую она принесла, оказалась совершенно элементарной. Надеюсь, миссис Джон Хеннесси сообщит нам нечто более важное.
— Значит, вы с ней уже встречались?
— Нет, не имел этой чести. Но любой, кто привык получать письма от незнакомцев, скажет вам, что часто почерк — лучшая форма узнать человека, чем личное знакомство. Вы найдете письмо миссис Хеннесси на каминной полке и, если обратите внимание, например, на ее "j" и "w", думаю, согласитесь, что нам предстоит иметь дело с незаурядной женщиной. Ага, а вот и звонок, через минуту-две, если не ошибаюсь, мы узнаем, что нужно от Шерлока Холмса миссис Хеннесси, коттедж в деревне Сент-Мартин, Гисборо.
Во внешности старой дамы, которая появилась через несколько минут, сопровождаемая миссис Хадсон, не было ничего, оправдывающего оценку Холмса. На непредубежденный взгляд она была типичным представителем своего класса: от бисера на шляпке до ботинок с эластичными вставками по бокам, — все предполагало старомодную смотрительницу, какую можно увидеть за мытьем парадных порогов в сотне офисных зданий в лондонском Сити в любое весеннее утро. В ее голосе, когда она говорила, слышалась искусственная озабоченность, каковая считается неотъемлемой чертой почтенной женщины ее профессии. Но было и нечто четкое и деловое в ее рассказе о проблеме, и это заставляло слушателя почувствовать недюжинный ум, который, возможно, смог бы расцвести при надлежащем образовании.
— Я читала о вас, мистер Холмс, — начала она, — и когда события в Холле пошли не так, как должно, сразу подумала, что, если в Англии и есть человек, который в состоянии пролить свет на это дело, то это мистер Шерлок Холмс. Мой муж до последнего времени имел хорошую работу на железной дороге в Честере, но пришло время, когда его победил ревматизм, а после этого все пошло прахом, пока он не бросил работу и мы не переехали жить в деревню недалеко от Банбери и стали браться за любую случайную работу.
Мы прожили там лишь неделю, когда мистер Свитинбэнк и его жена поселились в старом Холле, который долго стоял пустым. Они лишь недавно прибыли в эту местность; их потребности были невелики; детей, о которых надо было бы заботиться, у них не было — в результате они предложили нам с мистером Хеннесси переехать жить в сторожку рядом с Холлом и следить за большим домом. Плата была хорошей, обязанности нетяжелыми, поэтому мы с радостью согласились.
— Один момент! — перебил ее Холмс. — Они давали объявление или вам предложили работу по чьей-то рекомендации?
— Они прибыли неожиданно, мистер Холмс, и предложили нам временную работу. Но вскоре увидели, что мы их вполне устраиваем, и предложили работать у них постоянно. Они несколько скрытные люди и, возможно, не желали нанимать любопытных девиц, которые потом станут распространять сплетни по деревне.
— Это наводит на размышления. Вы излагаете свою историю с замечательной четкостью. Ради Бога, продолжайте.
— Все это произошло лишь в прошлом июле. С тех пор они разок уезжали в Лондон, но по большей части жили в Гисборо, очень редко встречаясь с местными. Заходил пастор, но он не из тех, кто навязывается людям, которым нежелателен, и я думаю, что они, должно быть, дали ему понять, что предпочитают, чтобы он ушел. Поэтому в деревне о них ходят скорее домыслы, чем сплетни. Но, сэр, невозможно работать в доме и совершенно ничего не знать о том, что происходит в нем; поэтому довольно быстро мы с мужем поняли две вещи. Первое: мистер и миссис Свитинбэнк были в долгах как в шелках. И второе: они сильно не ладили между собой.
— Долги обязательно проявляются в переписке человека, — сказал Холмс, — и тот, кто регулярно опустошает корзины для бумаг, обязательно это поймет. Но отношения между мужем и женой? Ясно, что супруги должны были зайти слишком далеко, если стали ссориться при посторонних.
— Наверное, вы правы, мистер Холмс, но именно так они и делали. Да ведь всего лишь на прошлой неделе я внесла бланманже, а он говорит: "Факт, что никто не обрадуется больше тебя, когда увидишь меня в гробу". Ясное дело, он сразу же прикусил язык и выглядел немного смущенным, а она попыталась сделать вид, что ничего не произошло. Но я прожила достаточно долго, мистер Холмс, чтобы знать, когда женщина плакала. Затем в прошлый понедельник, когда я была в комнате и задергивала портьеры, он выкрикнул непосредственно перед тем, как я закрыла дверь за собой: "Нам с тобой тесно в этом мире!" Только эту фразу, но хотелось бы не слышать и этого. Но я пришла не для того, чтобы развлекать вас сплетнями прислуги. Сегодня, когда я выбрасывала бумаги из мусорной корзины, то натолкнулась на обрывок письма, где все то же самое написано им собственноручно. Взгляните сами, мистер Холмс, и скажите, имеет ли право христианка видеть все это и ничего не сделать?
Ее рука нырнула в просторный ридикюль, и женщина торжественно подала свою материальную улику. Холмс взял бумагу за край, а затем передал мне. Там говорилось: "Будучи в здравом уме, независимо от того, что на это скажут тупицы из жюри присяжных…"
— Вы можете опознать автора? — спросил мой друг.
— Это писал хозяин, — ответила миссис Хеннесси. — Я знаю его почерк достаточно хорошо; в его банке, уверена, скажут вам то же самое.
— Миссис Хеннесси, давайте без обид. Любопытство — отличительный признак человеческой натуры. Итак, этот документ привлек ваше внимание — без сомнения, случайно, — но держу пари, что вы просмотрели все содержимое корзины в поиске других фрагментов, которые там могли находиться.
— Я так и сделала, сэр. Мы с мужем тщательно проверили все это вместе — кто знает, может, от этого зависит жизнь человеческого существа? Но нам удалось обнаружить лишь еще один фрагмент, написанный той же рукой и на той же самой почтовой бумаге. Вот он, — и она разгладила на колене второй фрагмент — судя по всему часть того же самого листка, но все же странно отличающегося по содержанию. Казалось, его вырвали из середины предложения, остались только слова: "в тростниках у озера, если ориентироваться по точке, где старая башня закрывает оба средних окна на втором этаже".
— Послушайте, — сказал я, — но это по меньшей мере дает нам нечто, откуда можно двигаться. Миссис Хеннесси, конечно, сможет сказать нам, есть ли какие-либо наземные ориентиры в Гисборо, отвечающие этому описанию.
— Действительно есть, сэр, — направления ясны как день. Есть старое разрушенное строение, которое выдается в озеро у основания сада, и найти указанное место будет нетрудно. Осмелюсь заметить, вы, джентльмены, наверное, спрашиваете себя, почему мы сами не вышли на берег озера и не посмотрели, что там находится. Что ж, ответ очевиден: мы боялись. Мой хозяин обычно разговаривает довольно спокойно, но когда он раздражен, взгляд его становится диким, и невольно жалеешь, что вывел его из себя. Поэтому я решила приехать к вам, мистер Холмс, и отдать это дело в ваши руки.
— Мне будет интересно изучить вашу маленькую проблему. Если говорить откровенно, миссис Хеннесси, история, которую вы рассказали, имеет столь знакомые очертания, что мне сразу захотелось выбросить ее из головы. Доктор Уотсон подтвердит вам, что я занятой человек, и дело банды Маврикия срочно требует моего присутствия в Лондоне. Но эта последняя деталь о тростниках на берегу озера является весьма пикантной, решительно пикантной, и следует вникнуть во все дело. Единственная трудность — практическая. Как мы объясним мое присутствие в Гисборо, не раскрывая перед вашими работодателями тот факт, что вы с мужем вторглись в их семейные дела?
— Я подумала об этом, сэр, — ответил старая дама, — и считаю, что выход есть. Сегодня я ускользнула достаточно легко, потому что моя хозяйка уезжает за границу, чтобы навестить свою тетю около Дьепа, и мистер Свитинбэнк уехал в город, чтобы проводить ее. Я должна вернуться вечерним поездом и сначала хотела предложить вам поехать вместе со мной. Но нет, он услышит, что какой-то незнакомец приезжал в его отсутствие. Было бы лучше, если бы вы приехали завтра утром поездом в десять пятнадцать и сказали, что хотите осмотреть дом. Они арендовали его на короткий срок, и многие приезжают осматривать его, не затрудняясь получением смотрового ордера.
— Ваш работодатель вернется так рано?
— Он собирается сесть на этот же поезд, и, сказать правду, сэр, мне будет спокойнее знать, что за ним присматривают. Эти разговоры о смерти — достаточный повод, чтобы начать беспокоиться о нем. Вы не спутаете его ни с кем, мистер Холмс, — продолжала она, — потому что у него шрам с левой стороны подбородка, куда его укусила собака, когда он был еще мальчиком.
— Превосходно, миссис Хеннесси. Вы подумали обо всем. Значит, завтра, в десять пятнадцать на Банбери. Вы очень обяжете меня, если распорядитесь с повозкой. Прогулки по сельской местности, может быть, и полезны для здоровья, но сейчас время более ценно. Я направлюсь прямо в ваш дом, а вам или вашему мужу придется сопровождать меня при посещении этой загородной резиденции и ее таинственного арендатора. — Взмахом руки Холмс остановил слова благодарности с ее стороны.
— Ну, Уотсон, какие выводы вы сделали, глядя на нее? — спросил мой компаньон, когда дверь за нашей посетительницей закрылась.
— Она кажется типичной представительницей сей достойной армии женщин, жесткая щетка которых облегчает жизнь праздных классов. Я не очень хорошо ее разглядел, поскольку она села между нами и окном, а ее вуаль опускалась ниже глаз. Но ее поведение убедило меня, что она говорит правду, искренне беспокоится и стремится предотвратить то, что может оказаться ужасной трагедией. Относительно природы этой трагедии, я, признаюсь, в потемках. Как и вас, меня особенно заинтересовала ссылка на тростники на берегу озера. Что это может означать? Тайную встречу?
— Едва ли, дорогой Уотсон. В это время года мужчина рискует простудиться и без того, чтобы залезать в заросли тростника. Тайник, более вероятно, но для чего? И почему человек прилагает усилия, чтобы что-то спрятать, и затем любезно заполняет мусорную корзину ключами к разгадке местонахождения тайника? Нет, дело серьезнее, Уотсон, и у нас должно быть больше данных прежде, чем мы начнем строить теорию. Вы поедете со мной?
— Конечно, если можно. Захватить револьвер?
— Я не предвижу опасности, но, возможно, лучше перестраховаться. Похоже, мистер Свитинбэнк имеет среди соседей довольно грозную репутацию. А теперь, если вы будете так добры, чтобы передать мне более мирный инструмент, который висит около вас, я попытаюсь вызвать дух Скарлатти и оставлю в покое дело в Сент-Мартине, Гисборо.
Мне часто выпадал случай убедиться, что Шерлок Холмс предпочитает садиться на поезд в самый последний момент. Но утром после нашей беседы с миссис Хеннесси мы прибыли на Паддингтонский вокзал еще до десяти и увидели некоего незнакомца с явным рубцом на левой стороне подбородка — этот человек пристально разглядывал нас из окна вагона первогокласса*Вагон обычно был разделен на три, возможно, четыре, отделения. На оживленных направлениях каждый вагон предназначался для людей одного класса, но на многих сельских линях были вагоны с отделениями для трех классов — по одному отделению на класс.
Каждое отделение занимало всю ширину вагона и было абсолютно отделено от всех других отделений. У каждого имелись собственные двери наружу, по одной с каждой стороны вагона. Из отделения было невозможно перейти в другое — необходимо было открыть дверь и выйти из вагона, а затем уже зайти в другое отделение снаружи. В отделении первого класса могли на роскошных сидениях с подлокотниками с удобством разместиться шесть или восемь пассажиров. В разных железнодорожных компаниях расположение сидений отличалось.
Пассажиры первого класса ехали с комфортом, в то время как пассажиры третьего класса теснились на маленьких скамьях. В вагонах третьего класса отделения не обязательно были полностью изолированы, и наверху и внизу имелись промежутки — считалось, что обитатели трущоб привыкли к продуваемым насквозь жилищам и не нуждаются уединении.
— Вы хотите ехать вместе с ним? — спросил я, когда мы оказались за пределами слышимости от него.
— Вряд ли это выполнимо. Если он таков, каким я его считаю, он обеспечил себе одиночество до самого Банбери простой передачей полукроны в руку проводника.
И, конечно же, через несколько минут мы увидели, что проводник проводил суетящегося джентльмена, который энергично атаковал запертую дверь, в следующее отделение. Что до нас, мы заняли места в следующем вагоне — позади мистера Свитинбэнка. Наше отделение, как и другие отделения первого класса, заперли за нами; позади нас менее удачливые пассажиры вынуждены были перейти во второй класс.
— Дело не лишено некоторого интереса, — заметил Холмс, откладывая газету, когда мы проезжали через Бернэм Бичес. — В нем есть черты, заставляющие вспомнить дело Джеймса Филлимора, исчезновение которого (хотя ваша лояльность может заставить вас это забыть) мы расследовали без какого-либоуспеха*. Но эта тайна Свитинбэнка, если не ошибаюсь, проникает еще глубже. Зачем, например, человек так старается выставить напоказ свое намерение самоубийства или фиктивного самоубийства в присутствии слуг? Вам не могло не броситься в глаза, что он выбирал для заявления жене именно тот момент, когда добрая миссис Хеннесси как раз входила в комнату или как раз выходила из нее. Не согласуется это и с тем, чтобы оставлять доказательства своих намерений в мусорной корзине. Ведь весь его план мог быть сорван простыми добрыми помыслами нашедшего бумаги! И зачем, бога ради, скрывать что-то только ради того, чтобы сказать нам, где он это скрыл?Об этом деле упоминается в рассказе Конана Дойла "Загадка Торского моста"
Поезд остановился среди лабиринта железнодорожных путей в Ридинге. Холмс вытянул шею, выглядывая из окна, но сообщил, что все двери оставили запертыми. Нам ничего не удалось узнать о нашем неуловимом попутчике, пока, как раз когда мы проезжали симпатичную деревушку Тайлхёрст, небольшой дождь из кусочков бумаги не пролетел мимо правого окна нашего отделения, и два из них влетели через щель, которую мы оставили для проветривания в это ясное осеннее утро. Легко представить, с какой горячностью мы набросились на них.
Записки были написаны тем же самым почерком, с которым нам удалось ознакомиться благодаря находке миссис Хеннесси. Там говорилось: "Хочу покончить со всем этим" и "Это единственный выход". Холмс сидел над записками, сдвинув брови, пока я просто прыгал вокруг от нетерпения.
— Разве мы не должны дернуть стоп-сигнал? — спросил я.
— Едва ли, — ответил мой компаньон, — если только у вас в карманах не больше пятифунтовых банкнот, чем обычно. Предвижу даже ваше следующее предложение: выглянуть наружу из окон по обе стороны вагона. Дело в том, что либо через две двери от нас находится сумасшедший, тогда бесполезно пытаться угадать его следующее действие, либо человек всерьез решил совершить самоубийство, и тогда присутствие зрителей его не остановит, или же он — человек изощренного ума, который посылает нам эти сообщения, чтобы заставить нас вести себя определенным образом. Вполне возможно, он хочет заставить нас выглянуть из окон, что кажется мне превосходной причиной для того, чтобы этого не делать. В Оксфорде мы сможем прочитать проводнику нотацию о том, как опасно запирать пассажиров.
Так и оказалось: когда поезд остановился в Оксфорде, в вагоне мистера Свитинбэнка никакого пассажира не оказалось. Остались его пальто и мягкая шляпа, а также дорожная сумка, которые были должным образом идентифицированы в отделении проводника. Дверь с правой стороны отделения — с противоположной стороны от платформы — оказалась распахнутой, и при этом даже лупа Холмса не позволила обнаружить деталей того, как именно исчез неуловимый пассажир.
В Банбери нас ожидали нетерпеливая лошадь и кучер-инвалид, и через несколько минут мы катили по лесистой местности, одетой в осеннее золото, в небольшую деревню Сент-Мартин, Гисборо, разместившуюся в тени возвышенности Эджхилл. Миссис Хеннесси встретила нас у дверей своего дома, сделав старомодный реверанс, и можно легко представить, каким заламыванием рук и обильным утиранием слез передником была встречена наша новость об исчезновении ее хозяина. Выяснилось, что мистер Хеннесси ушел на соседнюю ферму по какому-то делу, и поэтому в Холл нас проводила сама старая дама.
— Там уже находится джентльмен, мистер Холмс, — сообщила она нам. — Приехал рано утром, не слушает никаких возражений и не говорит, что у него за дело.
— Это неудачно, — сказал Холмс. — Мне хотелось бы иметь простор для исследований. Остается надеяться, что он будет достаточно любезен, чтобы убраться, когда ему скажут, что надежды на встречу с мистером Свитинбэнком нет.
Гисборо-Холл располагался на собственной земле на небольшом расстоянии от деревни — это явно был дом сквайра, но без налета баронского великолепия. Старые, неоштукатуренные стены заново отскребли, многостворчатые окна заменили большими панелями из зеркального стекла, чтобы удовлетворить более свежим вкусам, а перед парадным входом выстроили портик, чтобы гость мог дожидаться под навесом. Сад круто спускался от главной террасы, и внизу блестело озеро, причем берег украшало полуразрушенное высокое строение, которое служило нынешним жильцам беседкой.
В доме мебели было мало: очевидно, Свитинбэнк арендовал дом со всей обстановкой и привез мало личных вещей. Когда миссис Хеннесси провела нас в гостиную, мы не слишком удивились, увидев худощавую фигуру и печальное лицо нашего старого конкурента, инспектора Лестрейда.
— Я знал, что вас можно назвать силой сверхбыстрого реагирования, мистер Холмс, — сказал он, — но совершенно не представляю, как вы могли услышать о мелких проделках мистера Свитинбэнка, не говоря уже о том, что обычное мошенничество вас не интересует.
— Обычное мошенничество? — повторил мой компаньон. — Что именно он натворил?
— Выписывал чеки, причем на крупную сумму, мистер Холмс, когда прекрасно знал, что его банк их не примет… лишь подобные мелочи. Но если вы идете по его следу, не думаю, что он далеко, и буду благодарен за любую помощь, которую вы можете мне оказать для его задержания.
— Мой дорогой Лестрейд, если вы собираетесь скрупулезно выполнять свои обязанности, вам придется патрулировать всю Большую западную железную дорогу от Ридинга до Оксфорда. Надеюсь, вы прихватили с собой сеть, поскольку дорога пересекает реку не менее четырех раз. — И Холмс сжато поведал удивленному инспектору наши приключения.
Изложенная информация оказала чудесное действие на маленького детектива. Уже через мгновение он нашел ближайший телеграф и связался со Скотланд-Ярдом, дирекцией Большой западной железной дороги и со службой охраны Темзы. Он обещал, однако, скоро вернуться, и я представляю, как Холмс проклинал себя за то, что не отпустил экипаж, который привез нас со станции, — незаслуженное подспорье для нашего конкурента.
— Действуем, Уотсон! — воскликнул Шерлок, когда звук колес замер в отдалении.
— Полагаю, на озеро?
— Сколько раз должен я повторять вам, что не следует изучать место, которое преступник велит нам осмотреть? Нет, ключ к тайне лежит, так или иначе, в доме, и мы должны спешить, если хотим его обнаружить.
Холмс начал стремительно открывать полки, шкафы, секретеры, в то время как я по его указаниям обходил различные комнаты дома, чтобы проверить, все ли в порядке и есть ли признаки подготовки к поспешному бегству. К тому времени, когда я вернулся к нему, не найдя ничего странного, он сидел в самом удобном из кресел гостиной и читал книгу, взятую с полки, — как помнится, она имела отношение к аборигенам Борнео.
— Но загадка, Холмс! — закричал я.
— Я ее решил. Если взглянете вон туда, на бюро, то обнаружите домовые книги, которые любезно оставила миссис Свитинбэнк. Просто поразительно, как люди всегда совершают какую-нибудь элементарную ошибку. Вы опытный человек, Уотсон. Просмотрите их и скажите, что покажется вам любопытным.
Мне не потребовалось много времени.
— Да ведь Холмс, — воскликнул я, — нет никаких записей, что Хеннесси вообще получали жалование!
— Браво, Уотсон! И если вы внимательно изучите цифры, то поймете, что Хеннесси, очевидно, вообще питались воздухом. Таким образом, теперь вам должно быть все ясно.
— Должен признаться, — несколько огорченно ответил я, — что в целом я все еще блуждаю впотьмах.
— Что ж, тогда взгляните на ту газету на столике — я отметил нужный абзац.
Это была австралийская газета, вышедшая несколько недель назад. Абзац, к которому Холмс привлек мое внимание, содержал следующее:
ПРИКЛЮЧЕНИЯ С ЗАВЕЩАНИЕМ БОГАЧА
Недавняя всеми оплакиваемая кончина мистера Джона Макриди, известного овцевода, получила неожиданное продолжение с учетом того, что покойный, по-видимому, не оставил завещания. Его сын, мистер Александр Макриди, уехал в Англию несколько лет назад из-за размолвки с отцом, когда заявил о своем намерении жениться на артистке. Молодой человек бесследно исчез, и адвокаты предпринимают энергичные действия, чтобы выяснить его местонахождение. Считается, что счастливый наследник, кто бы он ни был, станет богаче не менее, чем на сто тысяч фунтов стерлингов.
Послышался звук копыт, отраженный аркой, и через минуту Лестрейд вновь был с нами. Редко когда маленький детектив выглядел настолько побитым и смущенным.
— Весь Ярд поднимет меня на смех, — сказал он. — Нам сообщили, что Свитинбэнк в Лондоне, но я решил, что это лишь уловка, и приехал сюда самым ранним поездом вместо того, чтобы сесть на десять пятнадцать, в котором ехал он сам. Он скользкий тип и сейчас, должно быть, уже на полпути на континент.
— Не унывайте, Лестрейд. Поедем и побеседуем с мистером и миссис Хеннесси в сторожке — мы можем узнать там хорошие новости.
Грубоватый мужчина с кустистой рыжей бородой сидел за чаем с нашей вчерашней посетительницей. Засаленная куртка и плисовые брюки ясно говорили о его рабочей профессии. Он встал, чтобы поприветствовать нас, но держался вызывающе; его жена была сама любезность.
— Есть ли какие новости о бедном джентльмене? — спросила она.
— Могут появиться в ближайшее время, — ответил Холмс. — Лестрейд, вы можете арестовать Джона Хеннесси за кражу кепки носильщика, которая лежит на платяном шкафу, — собственности Большой западной железной дороги. Или, если предпочитаете, можете арестовать его как Александра Макриди, он же Натаниэль Свитинбэнк.
И пока мы стояли буквально в ступоре, Шерлок оторвал рыжую бороду от подбородка хозяина дома, и мы увидели с левой стороны характерный шрам.
— Дело вызвало затруднения, — сказал он мне впоследствии, — только потому, что у нас не было никакого ключа к разгадке мотива. Долги Свитинбэнка почти проглотили бы наследство Макриди; этой парочке было необходимо исчезнуть и заявить о правах на наследство под новым именем. Это означало дублирование личностей, но трудностей не представляло. Она была актрисой, он действительно был носильщиком на железной дороге в дни нужды. Когда он вышел в Ридинге и преодолел шесть футов, чтобы занять место в вагоне третьего класса, никто этого не заметил, потому что на пути из Лондона он переоделся в одежду носильщика; а нужная кепка, без сомнения, была наготове в кармане. На пороге незапертой двери он оставил несколько записок, намекающих на самоубийство, надеясь, что, когда дверь распахнется, они вылетят наружу и рассеются вдоль последующих вагонов.
— Но зачем эта поездка в Лондон? И, прежде всего, зачем приходить на Бейкер-стрит?
— Это самая забавная часть истории, и мы должны были сразу все понять. Он хотел, чтобы Натаниэль Свитинбэнк исчез навсегда без надежды на его отыскание. И кто стал бы пытаться найти его, если мистер Шерлок Холмс, который ехал в том же поезде, прекратил все попытки? Они боялись лишь того, что я посчитаю их дело неинтересным, — отсюда якобы случайное упоминание о тайнике среди тростников, что так сильно заинтриговало вас. Только подумать: инспектор Лестрейд мог ехать в том же поезде! Я слышал, что он получил благодарность от начальства за то, как умно загнал подозреваемого в угол. Sic vos non vobis, как говорил Вергилий, имея в виду пчел, хотя сейчас утверждают, что эти строки принадлежат вовсе неВергилию.*"— Так вы постарались не для себя".
Этот стих приводит биограф Вергилия Тиберий Донат (IV в. н. э.), рассказывая, как однажды поэт написал на воротах дворца Августа лестное двустишие, не поставив своей подписи. Некий поэт по имени Батил воспользовался этим и получил награду. Тогда Вергилий написал под своими первыми стихами: "Эти стихи сочинил я, а почести получил другой". И добавил: "Sic vos non vobis", предлагая сопернику завершить двустишие. Когда тот не смог, Вергилий сделал это сам — и в четырех вариантах: "Так вы не для себя вьете гнезда, птицы, так вы не для себя приносите шерсть, овцы, так вы не для себя собираете мед, пчелы, так вы не для себя тащите плуг, волы" -
Э. ХОЧ ‘САМЫЙ ОПАСНЫЙ ЧЕЛОВЕК’
R.L. Stevens ｢pen name of Edward D. Hoch｣ ‘The Most Dangerous Man’ Среда, 22 января 1890 г.
Профессор поднял взгляд, оторвавшись от бинома Ньютона. Его уши различили шум, слабо уловимый, но вполне достаточный, чтобы напрячься. Когда звук повторился, он встал из кресла и прошел через кабинет к запертой двери.
— Кто там? — спросил он.
— Двиггинс, профессор! Откройте дверь!
Засов был отодвинут, и профессор чуть прибавил газ в лампе. — Ты вернулся раньше, чем я ожидал. Все прошло удачно?
Двиггинс был худым человеком с густыми черными волосами и бакенбардами. Его особым достоинством было непревзойденное умение выдавать себя за навязчивого уличного торговца. Профессор хорошо его знал и часто пользовался его услугами в прошлом, причем с неизменным успехом.
— Все прошло идеально, профессор, — доложил Двиггинс. — Я встретился с Арчибальдом Эндрюсом и передал ему инструкции. Он сразу согласился, когда узнал, какую сумму я готов ему предложить.
— Превосходно, Двиггинс! — профессор достал из кармана небольшой блокнот и сделал в нем пометку. Затем, пробежав кончиком карандаша вниз по списку имен. — Мы встретимся завтра вечером. Удостоверьтесь, что прибудут все.
— Мигом, профессор!
Вновь оставшись один, высокий бледный мужчина подошел к окну и наблюдал, как Двиггинс переходит дорогу. Его глубоко посаженные глаза осматривали все закоулки в поисках полицейских агентов, следящих за пышноволосым человеком, но ни одного не обнаружил. Пока что ничего не угрожало его продуманному плану.
✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏
Четверг, 23 января 1890 г.
Дрожащий газовый свет отбрасывал неровные тени на пятерых людей, собравшихся в кабинете профессора на следующий вечер. Они были очень разными, собранными из всех слоев общества, но все обладали особыми талантами и достижениями. Рядом с Двиггинсом сидел Кокс, известный грабитель банков, а дальше — Куинн, эксперт в области холодного оружия, заслуженно гордившийся тем, что полиция считала его подозреваемым по делу Джека Потрошителя два года назад. Моран, бывший армейский полковник, тоже был здесь, как и Дженкинс, обыкновенный уличный грабитель, но с особым талантом управляться с лошадьми.
— Итак, — сказал профессор, оглядывая своих людей. — Пора приступать к делу.
— Это произойдет завтра? — спросил Кокс.
Профессор кивнул. — Завтра, двадцать четвертого января, Городской банк будет, как и всегда по пятницам, доставлять деньги в свои отделения. Запряженный двумя лошадьми вагон свернет с Фаррингдон-стрит в проулок вскоре после девяти утра и проследует к тыльной части здания банка. Квартира некоего Арчибальда Эндрюса выходит как раз в этот проулок, и наш мистер Двиггинс достиг особого успеха в том, чтобы выманить вышеупомянутого Эндрюса прочь из дома на все утро. Расскажи нам, как ты этого добился, Двиггинс.
Пышноволосый человек подчинился. — Вчера я договорился о встрече с Эндрюсом. Зная, что в данный момент у него нет постоянной работы, я представился торговцем специями, намеренным открыть свою лавку на Оксфорд-стрит. Я предложил ему десять фунтов за то, чтобы в пятницу утром он обошел ряд магазинов и списал цены на некоторые специи. Он начнет с рынка Ковент-Гарден около восьми, что достаточно далеко от его квартиры на Фаррингдон-стрит.
— Увы! — печально произнес профессор. — Боюсь, что Арчибальд Эндрюс узнает о ценах на специи гораздо больше, чем ему следует. Кокс, у вас не должно возникнуть проблем с дверью в его жилище. Вы с Квинном войдете внутрь ровно в половину девятого и разместитесь напротив окон, выходящих в проулок. Когда прибудет вагон, чтобы забрать деньги, вы откроете окна и приготовитесь прыгать. Как я уже объяснял ранее, невозможно осуществить кражу в момент погрузки денег: вооруженная охрана готова к подобным случаям. А как только вагон выедет на оживленные лондонские улицы, они опять будут вне досягаемости. Единственное слабое звено в цепи — это тот самый момент, когда вагон заперт и начинает движение. Охрана сядет в экипаж, чтобы следовать впереди вагона, а сам вагон будет двигаться настолько медленно, что вы двое легко сможете спрыгнуть на его крышу из окон второго этажа.
— Извините, профессор, — вмешался Кокс. — Это все понятно, но что будет делать охрана, когда обнаружит нападение?
Профессор лишь усмехнулся, подмигнув ему. — Все продумано. Дженкинс будет рядом в кэбе, маскируясь под кэбмена. В нужный момент его лошадь как бы взбесится и пронесет экипаж точно между охраной и вагоном. Квин убьет кучера, и вы развернете вагон в противоположную сторону. Даже если им удастся избавиться от кэба и броситься в погоню (хотя плотное движение на Фаррингдон-стрит позволит вам оторваться), Моран будет поджидать их со своим духовым ружьем.
— А где будете вы? — спросил Квинн.
— Мы с Двиггинсом подождем неподалеку. Как только вы завершите операцию, мы последуем за вами. — Он обернулся и достал из буфета хрустальный графин. — А теперь, джентльмены, предлагаю выпить немного вина за успех нашего завтрашнего предприятия!✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏
Пятница, 24 января 1890 г.
Когда Арчибальд Эндрюс в восемь часов утра выходил из дверей своего дома, Двиггинс и профессор наблюдали за ним. То было морозное, ветреное январское утро, и профессор поднял воротник своего пальто.
— Работает, как часы, — отметил Двиггинс, наблюдая за движением Эндрюса по улице.
— Хорошо, хорошо! — профессор вынул из кармана часы и откинул крышку. — Кокс и Куинн начнут свою часть с минуты на минуту.
Они ждали, наблюдая за прохожими на шумной улице. Ровно в половину девятого профессор увидел двоих сообщников, входящих в дом Эндрюса. Двиггинс возвратился с разведки и доложил: — Кокс и Куинн внутри. Я видел их в окне.
— А Моран?
— Он только что прибыл и разместился на той стороне улицы. Ружье спрятано в его трости.
— Дженкинс?
— Поставил свой кэб неподалеку.
Профессор кивнул. Все шло хорошо.
В шесть минут десятого появился вагон, свернувший в проулок. Экипаж въехал за ним, и из него вышли двое вооруженных охранников. Голова профессора медленно поворачивалась из стороны в сторону, подобно змеиной.
Они ждали, напряженно высматривая в лицах прохожих любой намек на неприятности. Ничего необычного не было, пока...
— Двиггинс!
— Что такое, профессор?
— Вон тот человек в толпе — это не Арчибальд Эндрюс, раньше времени возвращающийся домой?
— Он, черт его дери!
— Пошли, мы должны остановить его!
Они пересекли улицу, и Двиггинс крикнул: — Эй, вы! Я нанял вас выполнить работу!
Арчибальд Эндрюс остановился как вкопанный, испуганно переводя взгляд с одного на другого. — Я… я…
— Говори! — велел Двиггинс. — Это мой партнер по бизнесу. Вы составили нам список цен?
— Нет, сэр, — пробормотал Эндрюс. — Видите ли, я подумал, что это слишком уж большая сумма денег за такой пустяк. Я вчера вечером рассказал о вас моему другу — он врач, но снимает комнату с каким-то сыщиком-консультантом. Вот друг мне и сказал, что затеваются какие-то неприятности.
— Скорее, — прорычал профессор. — Если он придет сюда...
Но в проулке тем временем уже началось движение. Экипаж охраны освободил проезд, и вагон двинулся прочь со своим бесценным грузом. Профессор увидел, как распахнулись окна, и Кокс с Куинном спрыгнули на крышу вагона.
В тот же миг прозвучал свисток, и из вагона внезапно высыпал целый отряд полицейских в форме. Кокс и Куинн были схвачены дюжиной могучих рук.
— Скорее! — крикнул профессор Двиггинсу. — Бежим отсюда!
— А как же остальные?
Но для них было уже поздно. Дженкинс, бросивший свой кэб и решивший бежать на своих двоих, был схвачен высоким человеком с суровым лицом, длинные бледные пальцы которого держали его крепко, как стальные.
— Поздно, — решил профессор. — Будем надеяться, Моран уйдет незамеченным.
— Как полиция узнала наш план так быстро?
— Этот человек, схвативший Дженкинса, — сам дьявол! Как только он узнал, что квартира Эндрюса выходит окнами на банк, он понял, что мы хотим вывести его из игры на время и получить доступ к вагону с деньгами.
— И все это оттого, что я предложил Эндрюсу десять фунтов? — Двиггинс последовал за профессором в тихий переулок, вдаль от шума толпы. — Кто этот человек, раскрывший нас?
— Его зовут Шерлок Холмс, — ответил профессор Мориарти. — Он самый опасный человек в Лондоне. 1sted: EQMM, feb 1973 / Перевод: А. Запрягаев / Публикация на форуме: 16.05.2013 г. -
Г. КИТТИНГ ‘ПУСТЯКОВОЕ ДЕЛО’
Henry Keating ‘A Trifling Affair’ Мелочи, имел обыкновение замечать Шерлок Холмс, могут играть роль, совершенно противоположную их видимой ценности, и я осмелюсь предположить, что из всех дел Холмса не было более незначительного, чем дело ‘поэта детства’ и залитого чернилами томика стихов. И тем не менее, несмотря на всю незначительность, оно преподало мне урок, который, надеюсь, не забуду.
Весенним днем 1988 года во время завтрака Холмс отобрал из утренней почты письмо и нераспечатанным бросил его мне через стол.
— Уотсон, скажите, что вы думаете об этом письме? В некотором роде исключительное послание консультирующему детективу.
Я взял конверт и повертел его в руках. Ничего особенного. Бумага не дешевая, но и не особо дорогая. На почтовом штемпеле стояло ‘Брайтон-энд-Хоув’, отправлено вчера днем. Адрес ‘Шерлоку Холмсу, Западный Лондон, Бейкер-стрит, 221-Б’ явно был написан рукой джентльмена, хотя почерк мог быть и увереннее. Единственная странность, которую я заметил, — имя отправителя написано на оборотной стороне конверта: ’Филлип Хьюз, эсквайр’.
— Вероятно, пишет американец, — отважился я сделать заключение, когда Холмс начал от нетерпения постукивать пальцами по скатерти. — Полагаю, указывать имя отправителя на оборотной стороне конверта в обычае по ту сторону Атлантики. И почерк явно не континентальный.
— Хорошо, Уотсон. Превосходно. Ясно, что мой корреспондент не из континентальной Европы. Но неужели следы, оставляемые чернилами, вам больше ни о чем не говорят?
Я, немного огорченный пренебрежительным замечанием, вновь взглянул на письмо.
— Возможно, автор волновался, — предположил я. — Буквы немного неровные, хотя письмо грамотное. Я сам так писал в школе.
Холмс в восторге захлопал в ладоши.
— Именно, Уотсон. Вы, как обычно, со своей проницательностью уловили самую суть.
Я приступил к мармеладу. Откровенно говоря, я не мог понять, в чем состояла эта суть, но услышать столь щедрую похвалу от Холмса было приятно.
Наступила тишина. Бросив взгляд на компаньона, который, как я предполагал, был занят намазыванием масла на горячий тост, я обнаружил, что он откинулся на спинку стула и, отставив в сторону полупустую чашку кофе, не отрывал от меня настойчивого взгляда.
Я был вынужден отвлечься от завтрака.
— Больше ничего не хотите пояснить? — наконец спросил он.
Я снова взял в руки конверт.
— Нет, нет, дорогой друг. Полагаю, больше вы ничего из него не извлечете. Я имел в виду, что вы скажете на мое замечание о вашей проницательности, касающейся почерка моего корреспондента.
— Ничего, Холмс. Думаю, мне нечего сказать.
— Даже то, что автор письма, несомненно, школьник?
— Школьник? Но как...
— Написано грамотно, но некоторые буквы угловатые. Сравните заглавную ‘Х’ в словах ‘Холмс’ и ‘Хьюз’ и вы увидите различие. Без сомнения, автор письма учится в школе, но, конечно, не в привилегированной; и лет ему около двенадцати. Вы должны знать, что частные учебные заведения предпочитают южное побережье. Вскройте конверт, Уотсон, и узнаем, о чем школьник хочет проконсультироваться с Шерлоком Холмсом.
Я послушно взял нож для разрезания бумаги и вскрыл конверт, надеясь, должен признаться, что хотя бы сейчас уверенные заключения Холмса окажутся ошибочными. Но адрес подтвердил его догадку — ‘Школа Святого Георгия, Хоув’.
— Читайте, Уотсон. Читайте.
— ‘Уважаемый мистер Холмс, — начал я. — Все мы, ученики школы Святого Георгия, интересуемся вашими делами, только вот доктор Смайли, наш директор, запрещает читать о них. Мистер Холмс, произошла ужасная несправедливость. Он сказал, что выходной в День Святого Георгия, на который мы имеем право с незапамятных времен, будет отменен, если никто не признается. Но, Мистер Холмс, никто этого не делал. Все готовы поручиться друг за друга. Никто этого не делал, а директор говорит, что выходной отменяется. Ваш покорный слуга, Филлип Хьюз.
P.S. Зачем кому-то проливать чернила на его драгоценную книжку?”
От смеха у меня заслезились глаза, и я отложил письмо.
— Честное слово, Холмс, вот случай, где можно максимально использовать ваши методы.
— В самом деле, Уотсон. Есть в нем детали, представляющие значительный интерес.
Мне стало не смешно.
— Вы ведь не серьезно? — уточнил я.
Однако по выражению глубокой озабоченности на лице моего друга я понял, что он действительно намерен отправиться в Хоув и расследовать полную негодования жалобу юного корреспондента.
— Дорогой Уотсон, — несколько резко произнес Холмс, — если все участники школьного братства клятвенно заявляют друг другу, что какого-то события не было, смело принимайте это как факт — они слишком хорошо знают друг друга. Не принять его, думаю, можно лишь в одном случае.
— В каком же?
Холмс, нахмурившись, посмотрел на меня.
— Если деяние, о котором идет речь, совершено автором письма, конечно. Мы сможем это выяснить, только лично пообщавшись с молодым человеком.
— Полагаю, да, — согласился я. — Однако визит в Хоув отнимет у нас целый день, если не больше, а вы еще не закончили с делом Банка Англии об ужине с устрицами.
— Мой дорогой Уотсон, произошла несправедливость. Или почти наверняка произошла. Не хотелось бы относить себя к людям, для которых денежные соображения в таких обстоятельствах послужат барьером. Через два дня праздник Святого Георгия. Будьте любезны, посмотрите расписание до Брайтона. Мы уедем первым же поездом.
Место‘Брадшо’*на книжной полке мне было хорошо знакомо.Справочник расписания движения пассажирских поездов в Великобритании: Bradshaw's Monthly Railway Guide
Однако не успел я пробежать пальцем колонку отправлений в Брайтон, как вошел наш слуга Билли, неся на подносе визитную карточку.
Холмс прочитал ее вслух.
‘Доктор Э. Смайли, магистр гуманитарных наук, доктор философии. Начальная школа Святого Георгия для юных джентльменов, Хоув, близ Брайтона, Суссекс’. Надо же, Уотсон, а вот и наставник, чьим суровым требованиям должен подчиняться наш юный друг. Проводи его сюда, Билли.
Вскоре директор школы стоял перед нами. Не представлял, что бывают такие директора (даже в начальной школе). Не обладающий солидной внешностью или властным взглядом, он был худощав и, скорее, нерешителен. Деловой образ, создаваемый сюртуком и полосатыми брюками, портил небрежно завязанный галстук.
— Мистер Шерлок Холмс? — обратился он не к Холмсу, а ко мне пронзительным, почти визгливым, голосом.
Я указал ему на ошибку, которая, похоже, привела его в немалое замешательство, и представил своего друга.
Доктор Смайли вяло протянул необычайно длинную руку и слегка поморщился от крепкого рукопожатия Холмса.
— Чем имею честь быть полезным ‘поэту детства’? — спросил Холмс.
На бледном лице Смайли проступил легкий румянец.
— Вы знакомы с моими работами, мистер Холмс? Я не смел надеяться, что человеку ваших... ваших занятий знакомы немногочисленные плоды моих скромных усилий.
— Вы несправедливы к себе, доктор Смайли, — ответил Холмс. — Кто не знает этих трогательных строк: ‘И пеленой изящных слов...’
‘...Покрой надгробный камень мой’, — закончил я стихотворение, удивленный тем, что Холмс, пренебрегающий лирическими сторонами жизни, смог процитировать эти строки из ‘Моему новорожденному сыну’; с другой стороны — стихотворение часто переиздавали.
Теперь я понял, почему мой друг назвал доктора ‘поэтом детства’. Смайли получил это прозвище тридцать лет назад, когда впервые вышел сборник его талантливых стихов, трогательно освещающих детство, венцом которых стал ‘Моему новорожденному сыну’.
Юный поэт вырос в школьного учителя. Элджернон Смайли стал доктором Э. Смайли, магистром гуманитарных наук, доктором философии. И все же, решил я, он больше похож на чувствительного поэта, чем на внушающего страх директора.
Собираясь с мыслями перед разговором с Холмсом, Смайли склонил голову и шаркал по нашему турецкому ковру внутренней стороной правого ботинка, шнурки на котором, как я заметил, были завязаны неаккуратно.
— Итак, сэр, — ободряюще сказал Холмс.
Доктор Смайли вновь покрылся румянцем.
— Это пустяковое дело, мистер Холмс, — начал он.
На губах Холмса промелькнул намек на улыбку.
— Я не раз говорил моему другу, доктору Уотсону, что пустяки иногда могут иметь значение, — сказал он.
Доктор Смайли отступил на шаг и даже оглянулся на дверь, как будто намереваясь пуститься в бегство. Но в конце концов ему удалось взять себя в руки.
— Нет, нет, мистер Холмс, — слова хлынули потоком. — Уверяю вас, все совсем наоборот. Я бы ни за что не побеспокоил вас, но случайно проходя рядом с вашим домом, подумал... подумал...
Холмс молча сосал пустую трубку, взятую с каминной полки.
Доктор Смайли громко сглотнул, в результате чего кадык на его длинной шее судорожно задвигался.
— Да, сэр, — продолжил он, — я бы мог уладить дело, просто написав записку, а возможно, даже и этого не понадобилось бы, но так случилось, что школьные обязанности вели меня... эм-м... мимо вашей двери и... эм-м... я подумал, почему бы не зайти и не уладить все парой слов.
— Что за дело? — немного резко спросил Холмс.
— О, мелочь, сэр. Пустя... мелочь, сэр, ничего важного.
— Тем не менее раз уж вы обратились к нам, будет лучше рассказать все.
Замечание Холмса заставило вновь покраснеть поэта-директора.
— Мистер Холмс, — сказал он, — у меня есть основание полагать, что у одного из моих учеников (уверяю вас, сэр, обычно они не ведут себя так бесчестно), вероятно, хватило дерзости написать вам письмо, касающееся малозначимого дела, — а это уже вопрос элементарной дисциплины. И, как я сказал, раз уж мне случилось проходить мимо, я... эм-м... решил зайти... заверить вас, сэр, что ничего не нужно предпринимать. Абсолютно ничего. Я хотел, как бы то ни было, принести извинения. Извинения от имени... эм-м... школы Святого Георгия.
Холмс вернул трубку на полку и холодно кивнул нашему гостю.
— Прошу извинить меня, доктор Смайли, — сказал он. — Мне нужно исполнить одну домашнюю обязанность. Сообщить домовладелице о планах на день. Ей нужно заранее знать о них, чтобы своевременно сделать покупки.
Холмс вышел, бесшумно закрыв за собой дверь, и мы с доктором Смайли остались в неловкой тишине. Я был немного рассержен на своего друга. Обычно он не вел себя подобным образом, оставляя меня с клиентом, да и забота об удобстве миссис Хадсон не входила в его привычки. Однако после пары моих комментариев о погоде Холмс вернулся и сразу возобновил консультацию.
— Как я понимаю, сэр, этот случайный визит совершен с целью заверить меня в том, что не стоит обращать внимания на сообщения, которые я могу получить от ваших учеников.
— Именно так, сэр. Именно так.
Холмс разглядывал учителя-поэта с серьезным выражением лица.
— В таком случае, сэр, можете считать цель вашего визита достигнутой, — заключил он.
Я подумал, что поклон и благодарность доктора Смайли могли быть более сдержанными.
— Ну, Уотсон, — обратился ко мне Холмс после того, как мы услышали, что наш посетитель спускается с лестницы, — не хотите озвучить свои наблюдения?
Я задумался.
— Единственное мое наблюдения, — ответил я, — доктору Смайли не стоило брать на себя труд заходить к нам ради того, чтобы сообщить, что на письмо юного Хьюза не стоит обращать внимания.
— Вы так считаете? А что еще вы можете сказать о нашем поэте?
— Больше ничего. Разве что: правый ботинок у него криво завязан.
— Хорошо, Уотсон. Я был уверен, что вы ухватите существенную деталь.
— Существенную, Холмс?
— Конечно. Если во время завтрака к вам прибывает посетитель с побережья Суссекса, прилично одетый, однако обувь надевал второпях, а на щеке небольшой порез (который, боюсь, вы не заметили), можно сделать лишь один вывод.
— И какой же?
— Он покинул дом в большой спешке именно для скорейшей встречи со мной.
— Нет же, Холмс, — не мог не возразить я. — Он сказал, что у него другая встреча, и, несомненно, назначенная на ранний час, так что он уже едет туда.
— Вы так думаете? Что ж, скоро мы все узнаем.
И тут в комнату вошел Билли; на его подвижном лице читалось нескрываемое торжество.
— Вокзал ‘Виктория’, сэр, — объявил он без предисловий.
— Вот так-то, Уотсон!
— Не совсем понимаю. Что ‘вокзал Виктория"?
— Именно туда направился доктор Смайли, — ответил Холмс. — Я выходил из комнаты, чтобы дать указание Билли подслушать, куда направит кэб наш посетитель. Вы же не думали, что я боялся остаться без ужина?
— Нет, нет. Конечно, нет. Итак, доктор Смайли возвращается обратно в Хоув. И чем же это примечательно?
— Тем, что его на самом деле беспокоит, предприму ли я что-нибудь по прочтении письма. Если из-за того, что может показаться пустяком, он взял на себя такие хлопоты, думаю, мы должны, не теряя ни минуты, последовать за ним. Полагаю, вы заглянули в ‘Брадшо’?
Хотя Шерлок Холмс — мастер маскировки, и мне подчас требовалось немало времени, чтобы узнать его, даже находясь лицом к лицу, в ходе расследований он редко просил меня изменить облик. В Хоуве, однако, как только мы подошли к школе Святого Георгия и осмотрели окрестности, Холмс потребовал переодеться. Так что во второй половине того же дня я, одетый в не совсем свежее пальто кэбмена, которого мой друг за вознаграждение убедил одолжить нам транспорт и одежду, находился на дороге, ведущей в школу. С высокого сиденья извозчика мне была видна в саду дома рядом со школой (который, к счастью, пустовал) сгорбленная фигура садовника, методично перекапывающего клумбу у забора, разделяющего два здания. Если бы я не знал, что это Холмс, не раскрыл бы его даже на том сравнительно небольшом расстоянии, которое нас разделяло.✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏
Только я расположился удобнее, как из школы раздалось дребезжание колокольчика, и через пару мгновений мальчики высыпали во двор. Думаю, никто не обратил внимания на старого садовника по ту сторону изгороди. Когда чуть позже один из мальчиков оказался рядом, Холмс что-то сказал ему, и вскоре после этого рыжеволосый мальчик, весело бегающий по двору, перебрался поближе к забору и прислонился к нему рядом с тем местом, где работал садовник. Только на близком расстоянии можно было понять, что эти двое заняты беседой. Разговор длился целых четверть часа, а после садовник тщательно почистил лопату и устало поплелся прочь, словно утомившись после тяжелого трудового дня.
Я дернул поводья, и старая лошадь степенным шагом двинулась вперед. За углом возникла высокая, статная фигура, которую сложно было принять за старика-садовника, хотя одежда была та же.
Через мгновенье Холмс сидел позади меня и рассказывал о результатах своеобразной беседы с Филлипом Хьюзом.
— Все так, как я и предполагал, Уотсон. В вестибюле школы на почетном месте за запертой стеклянной витриной хранится экземпляр книги Элджернона Смайли ‘Поэмы детства’ вместе с письмом поэту от Ее Величества. По обычаю староста (они его называют Первый ученик) каждый день переворачивает страницу книги. Неделю назад наш приятель, юный Хьюз, который накануне не приготовил заданного отрывка из Горация, спозаранку спустился вниз, чтобы, как он выразился, ‘вызубрить чушь собачью’. Взглянув на витрину, чтобы узнать, какие именно из (опять же, по его словам) ‘дурацких стишков’ сегодня выставлены на обозрение, — ведь если он провалит Горация, в наказание, по традиции, придется их учить, — он увидел (не сказать, что к своему ужасу): кто-то с завидной щедростью облил всю страницу с тем четверостишием, которым вы так восхищаетесь, — “Моему новорожденному сыну’.
— Ах, да. ‘И пеленой изящных слов
Покрой надгробный камень мой’.
— Именно. Хотя, боюсь, юный Хьюз не разделяет вашего восторга. Однако это еще не конец. Едва до нашего друга ‘дошел сам факт осквернения’, позади раздался голос директора, секундой позже превратившийся в гневный рык. И когда виновный не объявился, гнев этот вылился в отмену выходного в День Святого Георгия.
— И вы убеждены, Холмс, что Хьюз не совершал деяния, для расследования которого вызвал вас?
— Да, я тешу себя мыслью, что ни один двенадцатилетний мальчишка не смог бы меня обмануть. И потом, он не получает никакой выгоды от этого преступления.
— Полагаю, да. И все же, прошу, подумайте. Молодежь известна своей необузданностью. Им нравится проказничать. Я и сам, помню...
— Не сомневаюсь, Уотсон. Я хорошо осведомлен о мышлении школьников. Если бы не два обстоятельства, я бы охотно поверил, что кто-то из юношей среди ночи позволил себе эту выходку.
— Какие обстоятельства?
— Во-первых, как я уже говорил, об этом поступке наверняка стало бы известно как минимум одному из его однокашников, осведомленных о привычках и наклонностях друг друга. А, во-вторых, витрина, за которой хранится книга, всегда заперта, и ключ от нее есть лишь у двух человек: у самого доктора Смайли и его сына, Артура, молодого человека лет двадцати двух-двадцати трех, которых помогает управляться с делами школы.
— Похоже, мы должны найти способ поговорить с Артуром Смайли, если вы уверены, что ключа только два.
— Уотсон, сам я пока в этом не уверен, но Филлип Хьюз с товарищами уверены, и я склонен поверить им на слово как заинтересованной стороне.
Холмс выяснил у Хьюза, что мистер Артур Смайли имеет обыкновение совершать вечернюю прогулку.✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏
— Уотсон, мальчик намекнул, что ее целью может быть отель ‘Лев’.
Тем вечером мы поджидали сына директора школы Святого Георгия снаружи отеля. Я с тревогой ждал, как Смайли-младший отреагирует, когда мы сообщим, почему ищем его компании. Но все обошлось. Холмс представился молодому человеку, обладающему здоровым цветом лица и безупречной осанкой (прекрасный образчик достигшего возмужалости англичанина), и тот пришел в неподдельный восторг.
— Мистер Шерлок Холмс! — воскликнул он. — Никого на свете я не желал встретить так сильно, как вас. А это доктор Уотсон? Сэр, я с большим интересом читал ваши отчеты о делах мистера Холмса. Должен сказать, мистер Холмс, что меня самого привлекают научные знания. В новом учебном году я надеюсь изучать естественные науки в Лондонском университете.
— Весьма похвальное стремление, — одобрил Холмс. — А вы не будете жалеть, что отказались от того, что дает должность учителя?
Молодой человек усмехнулся.
— От муштры нахальных чертенят? Обещаю, ни капли не пожалею. Хотя, конечно, вы правы, мистер Холмс. У учителя есть свое вознаграждение и, если на то пошло, я буду скучать по этим мелким паршивцам.
Холмс пригласил молодого человека в гостиницу распить бутылочку вина. Артуру Смайли не терпелось узнать о научных методах расследования, так что Холмсу не сразу удалось перевести разговор на школу Святого Георгия. Но в конце концов мой друг умело вывел разговор на нужную тему, спросив нашего гостя о его работе с ‘мелкими паршивцами’.
— Что ж, мистер Холмс, признаюсь, временами они просто несносны, хотя, бывает, охотно изучают благословенные науки, которые я им преподаю.
— Не забывая, конечно, о проделках, — вставил Холмс.
Артур Смайли улыбнулся.
— Конечно. Не представляете, что они учудили в последний раз.
— Что же?
— Кто-то из бесенят облил чернилами ценный экземпляр книги моего отца ‘Поэмы детства’. Я ведь единственный наследник человека, написавшего ‘Моему новорожденному сыну’.
— Вот как, мистер Смайли? И говорите, что один из учеников пролил чернила на экземпляр этой книги?
— Сэр, это не обычный экземпляр. Он подписан Ее Величеством, и в витрине вместе с ним лежит ее письмо моему отцу. Бесенку, испортившему книгу, придется несладко. И все-таки... По правде говоря, это стихотворение всю жизнь, как камень, висело у меня на шее, и мне не жаль, что чернильный ливень достался именно ему.
— Удивлен, что вы оставляете витрину открытой, когда вокруг всегда неосторожные и готовые к проделкам школьники.
— Нет, нет, мистер Холмс, она всегда закрыта. Раз в день ее отпирает Первый ученик, чтобы перевернуть страницу. Но он берет ключ у моего отца или у меня и сразу же его возвращает.
— Вероятно, витрину можно открыть и без ключа?
— И снова нет, мистер Холмс. Уверяю вас, на ней надежный замок.
Холмс улыбнулся.
— В таком случае, — сказал он, — вы предложили загадку, достойную моего разума. Кто и как совершил преступление в запертой витрине?
Артур Смайли от души расхохотался.
— А знаете, — в голосе Холмса появились жесткие нотки, — если бы задача с теми же данными была посерьезнее, я бы расщелкал ее как орешек. Когда помещение или предмет открывается лишь с помощью ключей, следует присмотреться к владельцам этих ключей, кем бы они ни были, и вы найдете преступника.
Молодой Смайли вмиг растерял всю веселость.
— Мистер Холмс, вы же не думаете, что я испортил книгу отца?
— Дорогой мой, я всего лишь спросил, не кажется ли вам, что, кроме владельцев ключей, никто не мог получить доступ к книге.
Веселое, румяное лицо Артура Смайли побелело как полотно.
Он поднялся из-за стола.
— Мистер Холмс, желаю вам спокойной ночи.
Он ушел, прежде чем мы успели вымолвить хоть слово.
— Есть ли способ открыть витрину без помощи ключей? — спросил я у Холмса.
— Дорогой Уотсон, вы же слышали Артура Смайли.
— Значит, других ключей нет? Один из мальчиков каким-то образом сумел заполучить ключ?
— Мы бы обязательно узнали об этом от Хьюза, — ответил Холмс. — Поверьте, в стенах школы невозможно сохранить что-либо в тайне.
— Получается, Артур Смайли должен был сам испортить книгу. И, учитывая его недавнее поведение, в это можно поверить. Но зачем ему так поступать? Это выше моего понимания.
— Да, перестаньте, — сказал Холмс. — Разве вы не слышали, что Артур собирается учиться естественным наукам? Разве вы не слышали, что стихотворение отца, где тот просит его ‘покрыть надгробный камень пеленой изящных слов’, то есть в свою очередь стать поэтом, тяготит его?
Я вздохнул. Холмс был очень убедителен.
— В таком случае завтра мы должны пойти и рассказать доктору Смайли, что ни один из его учеников не виноват в этом безобразии, — сказал я.
— Безусловно, именно так мы и должны поступить.
Однако на этом наши приключения в Хоуве не закончились. Мы заняли единственную свободную комнату во ‘Льве’. Я долго не мог уснуть, думая о нашем завтрашнем разговоре с доктором Смайли, а Холмс, как мне казалось, спал довольно крепко. Было уже далеко за полночь, когда я услышал за нашим окном навязчивый скрип. Сначала я решил, что этот звук издают ветви дерева, примыкающего к стене, но скоро осознал, что ночь стояла безветренная.✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏
Стараясь не разбудить Холмса, я соскользнул с кровати, надел тапочки и халат и оглядел темную комнату в поисках того, что может сойти за оружие. В конце концов я вспомнил о каминных приборах. Подкравшись к камину, я прихватил кочергу.
Подойдя к окну, замер на мгновенье и, услышав треск, широко распахнул створку. Среди ветвей я уловил быстрое движение. Я ринулся вперед и свободной рукой схватил еле различимого нарушителя. Раздался громкий визг. Нарушитель извивался, как змея, пытаясь вырваться из моего захвата. Я замахнулся кочергой, готовый нанести удар.
— Перестаньте, Уотсон,пожалейте жезл*, — раздался у меня за спиной голос Шерлока Холмса.Полное выражение: ‘Пожалеешь жезл (розгу) — испортишь ребенка’
— Что? — Я воздержался от удара, но продолжал удерживать своего противника. — Холмс, у нас тут вор. Помогите же мне.
— Думаю, скорее, воришка, — сказал Холмс.
У меня за спиной чиркнула спичка, пламя свечи осветило пространство вокруг, и я увидел, что моим пленником был не кто иной, как рыжеволосый Филлип Хьюз.
Я втащил его внутрь.
— Итак, молодой человек, что означает ваша очередная выходка? — вопросил я.
Мне ответил Холмс.
— Не ‘очередная’, Уотсон, ведь я, кажется, уже говорил, что та выходка — не его рук дело.
— Холмс, он вел себя как грабитель, и притом энергичный. Нет никаких сомнений в том, кто залил книгу чернилами.
— Уотсон, в этом и так не было сомнений. Давайте выслушаем, что привело сюда нашего энергичного помощника.
Мальчик бросил на Холмса полный восхищения взгляд.
— Получается, вы знали, что я приду поговорить с вами? — спросил он.
Губы Холмса тронула легкая улыбка.
— Не думаю, что вы бы отважились на столь рискованное путешествие ради чего-то другого, — сказал он. — Полагаю, мистер Артур Смайли рассказал, где нас найти?
— Да, сэр.
— Тогда рассказывайте, что собирались.
— Сэр, думаю, я знаю, кто испачкал книгу, сэр.
Глаза Холмса сверкнули.
— Любопытно, — сказал он. — Послушаем.
— В это сложно поверить, сэр.
— Правда очень часто именно такова. Человеческая натура неоднозначна, мой мальчик.
— Да, сэр. Так вот, сэр, я лежал и думал о том, что вы приехали сюда из самого Лондона и еще, разгадаете ли вы эту загадку. То есть я, конечно, знал, что разгадаете, сэр, но мне было интересно, что все-таки случилось. И тут, сэр, я вспомнил Томпсона Майнора. Он выпустился в прошлом году.
— Томпсона Майнора! — воскликнул я. — Не пора ли мальчику вернуться в школу и...
— Уотсон, пусть Хьюз рассказывает, как умеет.
— Ну, хорошо. Рассказывайте дальше, молодой человек.
— Да, сэр. Так вот, я вспомнил о Томпсоне Майноре и о том, что он делал, когда здорово злился. А делал он то, мистер Холмс, что вредило ему самому. Однажды в очень скверном настроении он бросил свой первоклассный перочинный ножик в огонь. Представляете?
В глазах Холмса появился мрачный блеск.
— Что ж, мастер Хьюз, — сказал он, — сделайте выводы. Доведите дело до логического завершения, и мой друг Уотсон напишет о нем.
Пламя свечи осветило бледное, решительное лицо мальчика.
— Сэр, ведь доктор Смайли сам это сделал? Это мог быть только он. Мистер Артур очень славный, он бы не стал, а ключей всего два. Сэр, он сделал это себе назло, ведь мистер Артур хочет быть ученым, а не поэтом. Правда же, так и было?
— Да, мой мальчик, так и было, — подтвердил Холмс и повернулся ко мне.
— Как вы и предложили, Уотсон, утром мы должны пойти к доктору Смайли и рассказать о том, что его сын понял, кто совершил преступление. Что означает: ‘Да здравствует Святой Георгий и целый день отдыха!’ 1sted:｢ss｣ ‘John Creasey’s Crime Collection’, Gollancz, Aug 4th 1977 ■ Перевод: Мира Горячкина ｢псевдоним｣ ■ Публикация на форуме: 13.07.2022 г. ■ Переведено по изданию: ‘The Big Book of Sherlock Holmes stories’, Vintage Crime/Black Lizard, Oct 27th 2015 -
Д. САЙМОНС ‘ВСТРЕЧАЛСЯ ЛИ ШЕРЛОК ХОЛМС С ЭРКЮЛЕМ?’
Julian Symons ‘Did Sherlock Holmes Meet Hercule?’
- ПРЕДИСЛОВИЕ | +
- Известный английский писатель Джулиан Густав Саймонс написал несколько произведений-стилизаций о приключениях Шерлока Холмса. В романе ‘Проблема трех труб’ (1975) детективом был ‘...актер Шеридан Хейс, который носит маску Шерлока Холмса и подражает его характеру’. В повести ‘Как отшельник был побеспокоен в отставке’ события происходят в 1920-е годы: Шерлок Холмс возвращается из отставки, чтобы раскрывать необычные дела пропавших без вести. Для своей книги ‘Великие Детективы Джулиан Саймонс также создал стилизацию под Шерлока Холмса, а не биографический очерк. Эта повесть была включена в сборник ‘Дальнейшие приключения Шерлока Холмса’, в котором ей было дано более ‘дойловское’ название ‘Происшествие в Хиллерман Хилл’.
Еще один вклад в копилку ‘шерлокианы’ Джулиан Саймонс сделал рассказом ‘Встречался ли Шерлок Холмс с Эркюлем?’ Впервые рассказ был напечатан в апреле 1987 года в журнале ‘The Illustrated London News” (это была первая в мире иллюстрированная еженедельная газета, позднее ставшая журналом, которая издавалась в Лондоне с 1842 по 2003 годы). В том же году рассказ был перепечатан во втором декабрьском номере журнала ‘Ellery Queen’s Mystery Magazine’.
Предположительно действие рассказа происходит в 1901 году.
Если бы я упомянул имя Мюльреди, Шерлок Холмс покачал бы головой и сказал бы, что мир ещё не готов услышать историю о деле, связанном с одним из главных министров королевства, секретными документами и угрозой войны. Тем не менее никакого вреда не будет, если рассказать о цепочке невероятных событий, приключившихся с обитателями дома Мюльреди, пока эти события ещё свежи в моей памяти.
Это было одним осенним утром, за пару лет до того, как Холмс удалился от дел. Я провёл ночь с моим старым другом на Бейкер-стрит. Завтрак был съеден, газеты просмотрены, и Холмс бродил из угла в угол по комнате, по привычке разговаривая сам с собой, пока вдруг не остановился у окна.
— Эге-ге, Ватсон. Нашему скромному жилищу будет оказана необыкновенная честь.
— Холмс, если вы собираетесь поразить меня своим очередным дедуктивным…
Холмс рассмеялся.
— Нет, нет, мой дорогой друг. Это, конечно, правда, что, когда я вижу человека, управляющего новейшей моделью ‘Роллс-Ройса’, и когда при этом на дверце его автомобиля красуется герб, я могу с уверенностью предположить, что из кабины выйдет некто, пользующийся определённой известностью. Но в действительности я просто узнал самого этого человека. Это лорд Ривингтон.
Через несколько мгновений военный министр нашего государства был уже в комнате. Черты его лица были мне знакомы по множеству фотографий и карикатур, но никакое изображение не могло передать ту силу характера, которая буквально выплёскивалась из глубоко посаженных глаз под кустистыми бровями. Он переводил взгляд с Холмса на меня и обратно.
— Мистер Холмс, я пришёл просить вашей помощи в деле огромной важности и абсолютной конфиденциальности.
Я поднялся было, но Холмс остановил меня.
— Вы можете говорить в присутствии доктора Ватсона так же свободно, как если бы я был один.
— И всё же…
Шерлок Холмс набивал свою трубку и молчал. Лорд Ривингтон свирепо посмотрел на него, потом пожал плечами.
— Ладно, нет времени препираться. Вам, должно быть, известно, что между этой страной и Францией идут переговоры, которые предполагают план совместных действий в случае, если угрозы кайзера применить военную силу обретут реальность?
— Я знаю только то, что пишут в газетах, и не более того.
— Переговоры достигли наиболее деликатной стадии. И вы можете представить себе мои чувства, когда я узнал от нашей разведывательной службы, что всё, о чём мы говорили, стало известно в Берлине, вплоть до мельчайших подробностей. И мне совершенно недвусмысленно дали понять, что информация попала в Германию из кабинета человека, отвечающего за переговоры, — сэра Чарльза Мюльреди. Это один из моих старинных друзей, мы вместе учились в школе, а потом в университете. Я могу поклясться, что он — человек чести. Тем не менее секретные документы прошли только через его руки и ничьи другие. Вы можете спросить, почему я в этом так уверен, мистер Холмс. Ответ прост. Я услышал это вчера из уст самого сэра Чарльза.
— В его кабинете никто больше не имел к ним доступа?
— Никто. Они хранились в сейфе и были под замком, пока он не взял их домой. С французской стороны тоже не было предательства, — лорд Ривингтон кашлянул. — У союзников могут быть свои собственные секреты. Некоторые вопросы, упомянутые в приложениях к документам, даже не обсуждались с французами, но о них тоже стало известно в Берлине. При этом бумаги не украдены, следовательно, они были либо скопированы, либо сфотографированы.
Холмс слушал с огромным вниманием.
— Имеются ли у сэра Чарльза какие-либо семейные связи с Германией? — спросил он.
— Вы попали в самую точку, мистер Холмс. Он женился на немке, которая с малолетним сыном осталась вдовой после того, как её муж, граф фон Бранкель, был убит в результате несчастного случая на охоте. Мальчик, Ганс, был воспитан Чарльзом так, как если бы это был его собственный сын. Ганс умён, но, боюсь, не слишком мужествен по натуре. Его отчислили из частной школы — я уверен, что мне нет нужды вдаваться в детали. Потом он в течение года изучал медицину, но бросил это занятие и выразил желание стать театральным актёром, что, конечно же, не могло получить одобрения. Таким образом, у него сейчас нет никакой профессии, и он живёт дома за счёт своей семьи. У них имеется также общая дочь, Лилиан, в голове которой бродят нелепые идеи о том, что женщинам должно быть позволено голосовать, и что любые орудия убийства, как она их называет, должны быть упразднены. Моим друзьям не слишком повезло с детьми.
— Ещё один вопрос. Верно ли я понимаю, что наши французские союзники могли бы заинтересоваться теми приложениями, которых они не видели?
На лице военного министра мелькнула тень удивления.
— Возможно. Но отношения между нашими странами являются исключительно дружественными. Месье Кэлами, который ведёт переговоры, сейчас в Лондоне, и он остановился в доме Мюльреди.
Холмс кивнул.
— А теперь я подхожу к трагической кульминации. Был подготовлен документ, известный как ‘План Икс’, в котором подробно излагались наши военные и военно-морские обязательства перед Францией в случае войны. К нему прилагался меморандум об обороне Британии, который предназначался исключительно для наших глаз, и никак не для месье Кэлами. Оба документа находились у сэра Чарльза. Вчера, когда подозрения превратились в уверенность, я попросил его прийти ко мне. Из-за приступа подагры он пару дней отсутствовал в министерстве, но, несмотря на это, всё же явился, хотя и двигался с трудом. Я рассказал ему всё, что узнал. Он повёл себя так, как я и ожидал: сначала посмеялся, потом ужаснулся. Он поклялся в своей невиновности, и я ему поверил, — большой начальник на мгновение опустил голову, но потом поднял взгляд и с отчаянием посмотрел сначала на Холмса, потом на меня. — Однако вчера вечером он признал свою вину: не словами, а поступком. Он принял чрезмерную дозу лекарства, которое использовал для облегчения своих страданий от подагры. А самое худшее — это то, что и ‘План Икс’, и меморандум находились у сэра Чарльза: он забрал их домой для изучения. И оба документа пропали.
Несколько минут спустя мы уже сидели в салоне ‘Роллс-Ройса’, который привёз нас к дому Мюльреди вМэйфере*.Мейфэр (или Мейфэйр) (англ. Mayfair) — фешенебельный район в центральном Лондоне.
.
Шторы на высоких окнах были задёрнуты, и внутри дома мы почувствовали угрюмую атмосферу внезапной смерти. Лорд Ривингтон провёл нас на второй этаж в апартаменты сэра Чарльза, отделённые гардеробной от комнат его жены.
— Уже ночью леди Мюльреди обнаружила своего мужа в весьма плачевном состоянии и сразу же послала за доктором, которого зовут Кардью. Тот заявил, что у сэра Чарльза, вероятно, случился острый приступ подагры, и он случайно принял чрезмерную дозу лекарства, но я боюсь, что передозировка была намеренной.
— Я знаю доктора Кардью, — сказал я. — Это очень добросовестный врач.
Я подошёл к кровати, на которой лежало тело, аккуратно накрытое простынёй, и посмотрел на искажённые черты лица. На прикроватной тумбочке стоял пустой стакан, рядом — заполненная примерно на треть бутылочка с этикеткой, на которой было написано ‘Колнатиум’.
— Это лекарство часто используется при подагре. В его состав входитколхикум*, который снимает боль. Я не вижу здесь ничего необычного.Colchicum — многолетнее цветковое растение, семена которого имеют лекарственное применение.
— Так ли, Ватсон? — Холмс уже обследовал комнату и гардеробную за ней, осмотрел картины, украшения, подставку для курительных трубок, подробно исследовал, вооружившись своей лупой, комод в гардеробной. Затем он тоже приподнял простыню, внимательно осмотрел стакан и бутылочку, взяв последнюю в руку и поднеся её к свету.
— Колхикум ядовит, как и многие другие растения и цветы, играющие определённую роль в подавлении боли. Жёлтый жасмин, пятнистый болиголов, наперстянка, калабарские бобы могут быть столь же смертоносными, как и семена опийного мака или ракитника. Я готовлю небольшую брошюру под названием ‘Ядовитый сад’, которая была бы полезна каждому практикующему врачу. Колхикум, принятый в малой дозе, может облегчить боль, но в больших количествах он вызывает смерть. Вы обратили внимание на количество осадка в этой бутылочке, Ватсон? Его там быть не должно, как и в стакане, в котором, однако, следы осадка присутствуют. Кто-то добавил в эту склянку некоторое количество колхикума и превратил лекарство от подагры в ядовитый напиток.
Я внимательнее рассмотрел бутылочку.
— Вы правы, Холмс. Но как…
— Вот это мы и должны выяснить. На вкус колхикум горек, и первый же глоток должен был бы предостеречь сэра Чарльза, — Холмс повернулся к лорду Ривингтону. — Полагаю, что ‘План Икс’ и меморандум хранились в гардеробной в комоде. Замок вскрыт очень умело, но под лупой видны царапины. Вероятно, теперь мы можем поговорить с леди Мюльреди.
Вдова оказалась высокой, статной седовласой дамой. Лорд Ривингтон называл её Ильзой, она обращалась к нему по имени — Джеральд. Женщина тепло поздоровалась с Холмсом.
— Мистер Холмс, я знаю, в чём убеждён лорд Ривингтон, но смею вас заверить — он неправ. Я немка и горжусь своим происхождением. И я знаю, что мой муж точно так же гордился, что он — британец. Здесь какая-то ужасная ошибка.
— Я уверен, что мы найдём такое объяснение, которое не уронит честь его имени. Если вы можете рассказать мне, что случилось вчера после его возвращения изУайтхолла*, я буду вам весьма признателен.Уайтхолл (здесь) — правительственное учреждение.
— Муж почти ничего не рассказывал мне о политических делах. Когда он вернулся домой, я увидела, что он чем-то расстроен, но он ничего не сказал мне о причине своего беспокойства, и к тому же я знала, что расспрашивать его бесполезно. Он до самого ужина находился в своей комнате. Нас было пятеро за столом: мы с мужем, наши дети — Ганс и Лилиан, и месье Кэлами, составивший нам компанию. Невесёлая была трапеза. Моего мужа мучила подагра, он почти не разговаривал, кроме тех моментов, когда Лилиан уж совсем раздражала его, рассказывая о каком-то собрании суфражисток, в котором она принимала участие. Ганс, казалось, был поглощён своими мыслями, а месье Кэлами, как всегда, интересовался только едой.
Мимолётная улыбка пробежала по её лицу.
— Мы здесь живём очень просто. Мой муж не был привередлив в еде, да и я за все эти годы привыкла к английской кухне, но месье Кэлами не мог этого вынести. Он привёз с собой не только лакея, но и своего собственного повара, и, хотя для него готовятся специальные блюда, он всё равно ворчит. Так же было и вчера вечером. А после ужина мой муж отозвал меня в сторонку и сказал: ‘Ильза, я должен принять тяжёлое решение, и, боюсь, это может принести вам немалое огорчение’. Это были последние слова, которые я от него слышала.
— Когда стало известно о трагедии?
— В три часа ночи. Я услышала крики, доносившиеся из комнаты моего мужа. Я вошла к нему и застала его в страшных мучениях от боли. Сразу же послали за доктором Кардью, но, когда он прибыл, Чарльз был уже в коме, и доктор ничего не смог сделать. Смерть наступила примерно в семь часов.
— Ваши сын и дочь присутствовали при этом?
— Лилиан была. Ганс… — женщина замялась. — Его невозможно было разбудить, и когда горничная, наконец, достучалась до него, он вышел, пошатываясь так, словно находился под влиянием алкоголя. Пока он шёл из своей комнаты до комнаты отца, он оступился на лестнице, упал и, как потом оказалось, сломал себе лодыжку. Его уложили обратно в постель, и доктор Кардью говорит, что Ганс должен оставаться в своей комнате.
— Ещё один вопрос, и я оставлю вас в покое. Вы сказали, что ваш муж не придавал значения тому, что он ел. Была ли для этого какая-то особая причина?
— Была. Операция на полости носа, сделанная Чарльзу несколько лет назад, практически лишила его возможности различать вкусы и запахи — он едва мог отличить цыплёнка от говядины или бордо от бренди. Вы считаете, это может быть важным?
— Это лишь один кусочек в головоломке и не более того.
Выйдя из гостиной, мы столкнулись с молодой девушкой. С первого взгляда можно было понять, что это дочь Ильзы Мюльреди, хотя матери явно недоставало такого же юного блеска в глазах и лёгкости в походке. Девушка протянула конверт.
— Джентльмены, кто из вас мистер Шерлок Холмс? Для него здесь письмо.
Холмс осмотрел конверт, затем вскрыл его, прочитал содержимое и протянул мне. На листке бумаги большими печатными буквами было написано несколько слов:
‘МИСТЕР ХОЛМС УЕЗЖАЙТЕ ВАШЕ НАХОЖДЕНИЕ ЗДЕСЬ НЕ НУЖНО’
— Написано пером ‘Уэверли*’ на типовой бумаге изСтальное перо для письма, разработанное в британской компании ‘Macniven and Cameron Ltd.’ в XIX веке. Названо в честь одноименного романа Вальтера Скотта.Ренелы*, — сказал Холмс. — Письмо доставил посыльный, мисс Мюльреди?Ranelagh; ирл. Raghnallach) — район в городе Дублине (Ирландия), где в 19 веке были открыты предприятия по производству бумаги.
— Нет, один из лакеев обнаружил его на столике в холле. Что там написано?
Холмс показал девушке письмо, и она, прочитав его, немедленно покраснела.
— Полагаю, он прав. Я, конечно же, сожалею, что мой отец скончался, но ему нужно позволить покоиться с миром. Думаю, он умер потому, что был настоящим воином, как и вы, лорд Ривингтон. Он ненавидел бедного Ганса, поскольку Ганс не хотел сражаться и убивать людей. Я слышала, как они спорили вчера вечером в комнате отца.
— И что было предметом спора?
— Не знаю. Да если бы и знала, то ни за что не сказала бы вам.
Она отвернулась от нас и побежала вверх по лестнице. Лорд Ривингтон кашлянул, хмыкнул себе под нос, но ничего не сказал.
— Несомненно, эта записка очень важна, Холмс, — заметил я. — Очевидно, что она написана каким-то малограмотным человеком.
— Или кем-то, кто хочет, чтобы мы так думали. Или…
Его слова были прерваны появлением джентльмена, одетого с подчёркнутой элегантностью. У мужчины были блестящие напомаженные волосы и ухоженная борода. Ощущение чего-то женственного и явно французского усиливалось ещё и от того, что от него исходил сильный аромат духов. Конечно же, это был месье Кэлами, который высказал, — улыбаясь при этом, — свои сожаления лорду Ривингтону.
— Возможно, после этой трагедии наши переговоры должны быть отложены. Отсрочены, как вы выражаетесь.
— Вовсе нет, — резко проговорил лорд Ривингтон. — Они более чем необходимы, и я лично возглавлю переговорный процесс.
— Я буду этому только рад. Мы должны проводить переговоры с максимальной откровенностью с обеих сторон, — улыбка француза, казалось, стала ещё шире. — Сегодня я перееду из этого дома скорби в наше посольство.
— Со всем вашим персоналом? — попытался сыронизировать лорд Ривингтон.
— Мой лакей? Мой повар? Как же я могу обойтись без них?
Месье Кэлами слегка поклонился и вышел. Военный министр пробурчал себе под нос что-то неразборчивое, но мне показалось, что я услышал из его уст слова: ‘напыщенный индюк’.
Холмс удивлённо посмотрел вслед французу, а потом погрузился в глубокую задумчивость. Лорд Ривингтон раздражённо воскликнул:
— Мистер Холмс, сейчас не время для раздумий!
— Прошу прощения. Согласен, ‘План Икс’ должен быть немедленно вам возвращён.
— Вы знаете, где он? — только и смог в изумлении вымолвить военный министр.
— Это элементарно.
Холмс попросил горничную проводить нас в комнату Ганса. Мы поднялись по лестнице и прошли по длинному коридору. По дороге Холмс прошептал мне:
— И всё же, Ватсон, есть кое-что, чего я не понимаю.
Ганс лежал в своей комнате на диване, одна нога его была забинтована. Это был симпатичный молодой человек с утончёнными, почти красивыми чертами лица, хотя в тот момент его лицо было искажено гримасой боли. На подоконнике стояла ваза с цветами, и Холмс сразу направился к ней.
— Осенние крокусы, — задумчиво сказал он. — Очаровательные, но опасные цветы.
Молодой человек вздрогнул, потом произнёс:
— Богом клянусь, мистер Холмс, я вовсе не собирался…
— Я готов вам поверить, но я не судья. Позвольте мне рассказать, что, по моему мнению, произошло, а вы скажете, насколько я близок к истине.
Холмс обернулся к нам.
— Ганс — один из тех несчастных людей с ярко выраженными женскими чертами, которые толкают их на связь с сомнительными и даже криминальными сообществами. Подобные отклонения коснулись даже нашей королевской семьи: вы можете вспомнить о том, как некоторое время назад пришлось замять скандал, связанный с посещением благородными джентльменами мужского борделя наКливленд-стрит*. Германская разведка узнала о склонностях Ганса и стала шантажировать его. Ганс незаметно извлекал документы из комода своего отчима, копировал их, а затем возвращал на место. Когда вы, лорд Ривингтон, рассказали сэру Чарльзу о том, что случилось, он сразу понял, кто может быть виновником происшедшего.Реально существовавший в Лондоне (на фешенебельной Кливленд-стрит) гомосексуальный бордель для высокопоставленных чиновников и высшей аристократии викторианской Англии. Сексуальные услуги посетителям оказывали юноши 17-18 лет. Поскольку мужеложство было в Британии вне закона, разоблачение борделя Скотленд-Ярдом в 1889 году вызвало грандиозный скандал. Правительство попыталось замять дело, так что ни один из клиентов борделя не был привлечён к ответственности. Скандал вокруг Кливленд-стрит бросил тень и на королевское семейство в лице Альберта Виктора, старшего из внуков королевы Виктории, который должен был унаследовать престол после своего отца. То, что он когда-либо бывал на Кливленд-стрит, впрочем, так и не было доказано.
Юноша всплеснул руками.
— Они угрожали разоблачить меня. Я бы попал в тюрьму. Что мне ещё оставалось делать?
— Вы должны были всё рассказать своему отчиму, — строго произнёс Холмс. — Я перехожу к событиям вчерашнего вечера. Сэр Чарльз позвал вас к себе в комнату. Не знаю, что он вам говорил. Может быть, то, что вы должны немедленно покинуть страну. В любом случае, всё это привело вас в отчаяние. Ваших небольших медицинских познаний было достаточно, чтобы понять, что в лекарство отчима входит колхикум, и что алкалоид, который содержится в этом растении, имеется также в осеннем крокусе и может быть сравнительно легко выделен из него. Вы приготовили препарат, а может быть, он был у вас уже заранее заготовлен для такого чрезвычайного случая. И вы добавили его в лекарство.
— Я только хотел, чтобы он крепко уснул. Клянусь, я никогда не желал ему смерти.
— В этом я склонен вам верить. Однако недостаток медицинских знаний может быть не просто опасным, но поистине трагическим. В противном случае ваш план бы неплохо сработал. Вы взяли бы бумаги, скопировали их и вернули на место. Почему же вы так не поступили?
— Потому что меня чем-то одурманили. Вы всё говорите верно, мистер Холмс, но можете ли вы объяснить, что со мной случилось? Когда, как я думал, мой отчим должен был крепко спать, я прошёл в гардеробную и вытащил план с меморандумом. Открыть ящик комода было легко: я уже делал это раньше. Я принёс документы сюда, чтобы скопировать их, а потом вернуть. Копию я собирался сразу же отослать. Однако на меня напала такая сонливость, что пальцы еле двигались по бумаге. Я отложил документы в сторону и моментально заснул. Когда же меня разбудили, я чувствовал себя таким разбитым, что едва мог держаться на ногах. У меня сильно кружилась голова, вот почему я споткнулся и сломал лодыжку, — Ганс показал на забинтованную ногу. — Потом доктор Кардью дал мне снотворное, и я проспал до десяти утра. А теперь мне сказали не двигаться.
— Бумаги всё ещё здесь? — вскричал лорд Ривингтон. — Тогда, если вы хотите спасти свою мелкую душонку, немедленно скажите, где они.
— В книжном шкафу, — угрюмо отозвался молодой человек. — За верхним рядом книг, справа.
Лорд Ривингтон подошёл к книжному шкафу, вытащил несколько книг из верхнего ряда, зажал их под мышкой, вытащил ещё несколько книг и обернулся к нам с разъярённым лицом.
— Здесь ничего нет! Что за дьявольские шутки?
— Как ничего?!
Я никогда не видел такого неподдельного выражения ужаса на человеческом лице.
— Этого не может быть!
Ганс отшатнулся, когда лорд Ривингтон с угрожающим видом навис над ним.
— Погодите! — решительно произнёс Шерлок Холмс. — Что-то здесь не так. Я чего-то не понял.
Он мерил шагами комнату, а мы в растерянности следили за ним.
— Вы ли написали записку о том, что моё присутствие здесь нежелательно? Думаю, что нет, хотя она возникла явно в пределах этого дома. А вчера вечером за ужином вы все ели одну и ту же еду?
— Кроме месье Кэлами. Для него блюда были приготовлены его личным поваром.
— А что было после ужина?
— Мой отчим сразу ушёл. Подали кофе. Однако мой желудок плохо его переносит, и я всегда выпиваю чашечку шоколада.
— Чашка шоколада, да! И месье Кэлами был очень доволен собой. А я был тупицей, Ватсон.
— Холмс, я не понимаю, о чём вы говорите.
По выражению лица лорда Ривингтона было видно, что он тоже сбит с толку.
— Записка, Ватсон, записка. Она написана с ошибками, которые мог допустить только француз. Но быстрее! Нельзя терять ни минуты, иначе мы упустим его.
— Месье Кэлами?
— Нет. Человека, который подсыпал дурман в чашку с шоколадом: так называемого личного повара месье Кэлами.
Мы застали его упаковывающим чемодан в комнате для слуг. Нашему появлению он, казалось, совсем не удивился.
— Ах, месье Холмс. Вот то, что вы ищете.
На кровати лежал большой конверт.
— Превосходный ‘План Икс’ и другие документы.
— Которые вы скопировали.
— Точно, mon cher. Теперь, когда Британия и Франция не имеют друг от друга никаких секретов, мы можем быть полностью откровенными во время переговоров.
— Это вы прислали мне записку.
— Мой письменный английский, конечно, оставляет желать лучшего, но что есть, то есть.
— Вы что-то подсыпали в шоколад, а потом взяли документы.
— В интересахla belle France*. Меня называют отличным поваром, хотя, если честно, от моей стряпни месье Кэлами страдает несварением желудка, — он усмехнулся. — Я провожу собственное расследование, и вскоре понимаю, что молодой Ганс, в некотором отношении похожий на вашегопрекрасная Франция.Оскара Уайльда*, как раз и есть виновник того, что произошло. И мне приходит в голову идея: я усыпляю Ганса вполне безвредным снотворным средством, а сам забираю у него ‘План Икс’ и меморандум. И никому никакого вреда — за исключением нашего друга сэра Чарльза. Вот где большая трагедия.Известный писатель и драматург Оскар Уайльд (Oscar Wilde; 1854–1900) был гомосексуалистом.
Это был странный человечек: невысокий, с головой в форме яйца. Его чёрные волосы были зачёсаны на прямой пробор, длинные ухоженные усы торчали в разные стороны. На ногах были лакированные туфли. Всем своим видом он напоминал типичного опереточного француза.
— Вы агент французского правительства, — довольно сухо промолвил Холмс.
— В данный момент это так, но я предпочитаю называть себя частным детективом. И для меня большая честь встретить величайшего детектива Британии.
Холмс редко улыбался, но сейчас его лицо озарила широкая улыбка, которая, впрочем, тут же исчезла при следующих словах маленького человечка:
— Сам же я — величайший детектив Европы. Меня зовут…
На этом месте рукопись обрывается, так что личность псевдоповара остаётся невыясненной. Скандал вокруг смерти сэра Чарльза, очевидно, был замят. А Ганс Мюльреди в дальнейшем сделал успешную сценическую карьеру в качестветравести*1sted: ‘The Illustrated London News’, April 1987 / Перевод: В. Краснов / Публикация на форуме: 02.08.2015 г.Театральное амплуа актёра, который, переодевшись, исполняет роль персонажа противоположного пола. -
АДЭР Г. ‘ГИГАНТСКАЯ КРЫСА С СУМАТРЫ’
Gilbert Adair ‘The Giant Rat of Sumatra’
- ПРЕДИСЛОВИЕ | +
- Гилберт Адэр (1944–2011) хорошо известен отечественному читателю, в том числе любителю детектива, своей трилогией об Эвадне Маунт, первые два романа которой стали, вероятно, одним из лучших образцов современного детектива в стиле ‘Золотого века’. Однако его первым опытом в детективном жанре был написанный еще в 1988 году рассказ о Шерлоке Холмсе, раскрывающем ‘невозможное преступление’ при расследовании одного из хрестоматийных упомянутых Ватсоном, но не описанных им дел. В 2009 году рассказ был несколько доработан и как вставная история включен в роман ‘И не осталось ни одного’, третью книгу об Эвадне Маунт. Вне всякого сомнения, успешно решенные задачи литературной стилизации здесь одержали верх над стремлением придумать оригинальный детективный сюжет. Впрочем, далеко не всегда их придумыванием утруждал себя и сам Артур Конан Дойл.
Я повернул голову в его сторону. Только что вернувшись в наше общее жилище на Бейкер-стрит после нескольких часов, проведенных у постели тяжело больного пациента, я сразу же зарылся в дневные газеты, внимательно изучая их от корки до корки, так что уделял мало внимания своему компаньону и его занятиям. Теперь я созерцал его. Он, очевидно, решил поставить один из своих любительских опытов с кислотами и сульфатами и, как это слишком часто оправдывалось при его страстном, но в высшей степени изменчивом нраве, устал от такого времяпрепровождения с той же внезапной быстротой, с какой, несомненно, приступил к нему. Сам я в тот момент мог желать лишь читать, не отвлекаясь, новости; но, запоздало осознав, что мой день, при всех утомительных усилиях и неясном пока исходе, был все же наполнен происшествиями, я вынужден был признать правоту его замечания.
— Рассмотрим, к примеру, мой случай, — задумчиво продолжал Холмс, снимая с каминной полки то, что выглядело самой замасленной и древней глиняной трубкой из всей его обширной коллекции, и выколачивая ее о каминную решетку. — Здесь, сегодня я мог при наличии любого свободного времени, какое только возможно, заняться тем, чем хотел, поработать над намеченной монографией о значении пишущей машинки как ключа в современном расследовании или... — и своим слегка суженным пальцем он указал на разложенные перед ним приборы, — предпринять этот милый, но слегка бесполезный эксперимент. И все же, клянусь, время течет для меня гораздо медленнее, чем для мальчишки-разносчика или дворника, который, встав сегодня утром, определенно не делал ничего, кроме ставшей его проклятием повседневной рутины. Нет, дорогой Ватсон, — подытожил он, покачав головой, уже окутанной облаком вонючего табачного дыма, — именно в какой-нибудь праздничной поездке, или на ипподроме, или в опере, когда там поетмадам Тетраццини или божественная Мельба*, — именно там, говорю я, узнаем мы за свой же счет, что значит истинная скука!Луиза Тетраццини (1871–1940) и Нелли Мельба (1869–1931) — наиболее знаменитые сопрано конца XIX века.
Долгий опыт научил меня распознавать симптомы. Всего за несколько дней до этого Холмс довел до удовлетворительного разрешения гнусное дело о шантаже, в котором невиновной стороной было одно из самых благородных и возвышенных имен в Англии, а теперь глубоко ощущал свое безделье.
— Вы в последнее время перенапряглись, — проговорил я. — Быть может, это вынужденное бездействие — скрытое благо.
— Ба! — едва ли не зарычал он на меня. — Если есть что-то, что я ненавижу, так это скрытое благо. Неужели подобные блага недостаточно редки, чтобы скрываться под маской? Кроме того, я больше всего нуждаюсь не в скрытых благах, а в скрывающемся преступнике. Увы! Весь Лондон, похоже, вернулся к ‘ясным, как день’ преступлениям, как любит выражаться наш старина Лестрейд. Где они теперь, Наполеоны преступного мира? Осмелюсь сказать, томятся на Эльбе.
— Если и так, то винить вы должны себя, Холмс, — добродушно ответил я, — ведь вы были ихЖелезным Герцогом*.Имеется в виду британский герцог Артур Уэлсли Веллингтон (1769–1852), победитель Наполеона при Ватерлоо.
Отложив газету, я встал и подошел к окну задернуть шторы. Стоял обычный для начала осени вечер, серый и пасмурный, но еще не темный; тусклый блеск небес был ровен и бесцветен, не считая изредка взлетающего обрывка облачка. Наконец, мой взгляд привлек джентльмен, стоявший на тротуаре через улицу и как будто совершенно подавленный тяжелым твидовым плащом, окутывавшим его худую фигуру навроде палатки. В левой руке он держал небольшую развернутую бумажку, переводя взгляд с нее на последовательность номеров домов, окружавших его. Наконец, установив искомый номер (как я предположил), он подхватил дорожную сумку, стоявшую рядом с ним на тротуаре, решительным шагом пересек улицу и вскоре скрылся из моего поля зрения.
— Что ж, полагаю, ваша Голгофа близится к концу, — заметил я, — ведь, если я не жестоко ошибаюсь, прямо сейчас дверной колокольчик оповестит нас о новом клиенте.
— Клиент, да? — грубо зарычал Холмс из глубин своего кресла. — Должно быть, обезумевший владелец терьера, пропавшего в Кенсингтонских садах.
— Скоро узнаем, — отвечал я, — ведь вот и он.
Собственно говоря, колокольчик уже прозвенел, на лестнице слышались шаги двух человек, а через мгновение миссис Хадсон ввела в нашу комнату того самого замеченного мной на улице джентльмена.
На первый взгляд, стоявшему перед нами человеку было слегка за пятьдесят. Почти военную прямоту его осанки нарушала легкая, но приметная сутулость плеч. С каждой стороны его головы, абсолютно лысой посередине, торчало по бесформенному пучку белых пушистых волос, напоминавших набивку матраса. И теперь, освободившись от своего пальто не по размеру, он выглядел настолько худым и костлявым, черты лица его так напоминали скелет, что, учитывая его острые, живые глаза и неожиданно теплый цвет кожи, на ум мне пришел череп смерти с зажженной внутри него свечой.
Поскольку Холмса еще не отпустил приступ раздражительности, и он, по-видимому, не намеревался оказывать почестей, именно я выступил вперед, представил себя и своего компаньона и пригласил нашего посетителя присесть.
— Дорогие господа, — извиняющимся тоном пробормотал он, — вы должны простить меня за вторжение в вашу частную жизнь без предупреждения и в столь поздний час, но я... я поистине не в своем уме. Если бы я знал, куда еще мне обратиться, то, уверяю вас, мне и в голову не пришло бы беспокоить вас. О, но я так забылся, что даже не предложил вам визитку.
— И тем не менее, даже сейчас вы для нас не вполне посторонний, — проговорил я. — Разве я не прав, Холмс?
— Но, — недоуменно сказал наш гость, — что вы имеете в виду? Насколько я помню, мы не встречались.
— Я имею в виду лишь то, — отвечал я, желая на сей раз проявить собственные дедуктивные способности, — что вы, очевидно, левша и отставной армейский офицер, что у вас есть брат, куда более коренастый, чем вы, и что, живя уже много лет в Девоншире, вы, естественно, незнакомы с нашим мегаполисом.
— Но, Господи помилуй, сэр, вы удивляете меня! — вскричал он. — Поверить не могу, что...
— О, — легкомысленно проговорил я, — это в самом деле было, знаете ли, совершенно элементарно. Вы указали на свою леворукость, когда...
— Доктор Ватсон, — разволновавшись, прервал он меня, — я говорю, что вы меня удивили, поскольку в действительности я правша, никогда не служил в армии, единственный ребенок в семье, четыре раза побывал в Лондоне за последние две недели и живу так далеко от Девоншира, что и нога моя там не ступала!
На мгновение-другое воцарилась тревожная тишина; затем, к облегчению моему, учтиво вмешался Холмс.
— Мой друг Ватсон, — проговорил он, — которого забавляет описывать некоторые из моих ничтожных успехов, имеет, как вы могли заметить, свой собственный, довольно хитрый метод расспросов. А именно, утверждая прямо противоположное тому, что он считает правдой, он надеется немедленно получить всю необходимую информацию. — Холмс зевнул. — Иногда это работает.
— Так... так изобретательно, — отвечал наш гость, хотя, судя по его продолжительному изучению моей личности, сомнения его в моих способностях и даже, возможно, в моем здравом уме, никоим образом не развеялись.
— Но перейдем к вашей проблеме, — продолжал Холмс. — Вы, как я полагаю, доктор Юстас Гейбл, один из наших самых уважаемых ботаников. О, уверяю вас, — протянул он, видя, что его собеседник хочет заговорить, — я опознал вас не путем логических рассуждений. Так получилось, что недавно я посетил мероприятие в Королевском Ботаническом обществе, где вы прочитали крайне вдохновляющий доклад о разнообразии и пышности южноамериканских папоротников.
— Папоротники — моя страсть, мистер Холмс! — горячо сказал Гейбл. — И, в каком-то смысле, именно эта страсть привела меня сюда сегодня вечером.
— Прошу вас, продолжайте, — проговорил Холмс, соединив кончики пальцев и задумчиво опустив на них подбородок.
— Следует пояснить, что я живу в большом фамильном поместье, именуемом, по любопытному совпадению,‘Щипцы’*и расположенном на полпути между Эйлсбери и деревушкой Ментмор. Помимо слуг, разделяют мое довольно одинокое существование только сыновья, Джеймс и Эдвард. Видите ли, они не совсем братья, они сводные: моя первая жена умерла родами, бедная девочка, а вторая — чуть больше года назад. И все же Джеймс и Эдвард любят друг друга, как родные братья, и их проказы скрасили мне немало зимних вечеров. Вот так, мистер Холмс. Как я уже упоминал, в ботанике я специализируюсь на листьях, характерных для пальм и папоротников, и страсть моя заставила меня немало путешествовать. Едва ли остался на земном шаре уголок, куда бы я не наведался за редкими образцами, а недавно я провел захватывающие два месяца на Суматре в Голландской Ост-Индии. Итак, ровно четыре недели назад мы высадились в Саутгемптоне, и образцы, погруженные на борт в Паданге, железной дорогой были доставлены в Эйлсбери, откуда их на двуколке доставил в дом мой слуга, Джерролд. Именно в то утро началась необъяснимая цепь событий, вынудившая меня искать помощи извне. Мы были в кухне — оба моих мальчика и я, а также пара человек из прислуги — и наблюдали, как Джерролд ломом вскрывает ящики. Когда мы начали раскладывать листья на тонкой папиросной бумаге, которую я покупаю и держу именно для этой цели, Джерролд ужасно закричал и внезапно выдернул свою голую руку из одного из ящиков. Собравшись вокруг него, мы в ужасе обнаружили, что у него на запястье глубокая, сильно кровоточащая рана с рваными краями. Хотя Джерролд всегда отличался крепким телосложением, признаюсь, что сильно испугался за него: он мгновенно побелел, в глазах его застыл ужас, и больше всего я боялся, что он упадет в обморок. Однако существо появилось столь внезапно, что у меня не было времени о нем подумать.В оригинале ‘Gables’, что созвучно фамилии владельца, Gable.
— Существо? — эхом повторил Холмс, пробуждаясь, наконец, от апатии, в которую был погружен, и пристально глядя на Гейбла. — Что за существо?
— Крыса! — выкрикнул Гейбл.
— Прошу прощения? — сказал Холмс, выпрямившись.
— Крыса, гигантская крыса! — затаив дыхание, продолжал Гейбл. — О, когда я называю ее гигантской, вам не следует делать вывод, что размер ее был сверхъестественным — подчеркиваю это, чтобы вы могли лучше понять важность дальнейшего, — но по стандартам наших обычных английских домовых и садовых грызунов она, определенно, была неприятно крупной. Выскочив из ящика, она пересекла кухню и исчезла за дверью в главный коридор.
— Но эта крыса, — спросил я, — откуда она могла взяться?
— Что ж, доктор Ватсон, — отвечал Гейбл, — собирая и исследуя листья, приучаешься ожидать открытия живых существ всех видов, пауков, жуков и других еще более диковинных насекомых, незаметно попавших внутрь упакованных ящиков. Но крыса, и такого размера! Могу только предположить, что туземцы-носильщики, ленивые и в лучшие свои часы, оказались особенно медлительными. Дело в том, мистер Холмс, что эта... эта крыса отравила все мое существование! Хотя сам я убежден, что она, должно быть, убежала в сад, где погибнет из-за отсутствия естественных источников питания, она не перестает отбрасывать злую тень на мой дом.
— Вы чрезвычайно меня заинтересовали, — проговорил Холмс, вновь набивая трубку. — Продолжайте, прошу вас.
— Не знаю, само ли это животное или легенда о нем, выросшая за это время до чудовищных размеров, но вот уже месяц мы по ночам слышим странное постукивание под половицами, как будто там прокрадывается некое огромное и беспокойное животное. В углу кладовой нашли наполовину съеденное, выплюнутое мясо. И хотя слуги дрожали от страха уже после этих происшествий, примерно неделю назад посудомойка, поднимаясь в свою комнату спать, увидела, как она клянется, огромную крысу с ярко-желтыми фосфоресцирующими глазами и головой, как у взрослой выдры, промелькнувшую на лестничной площадке второго этажа! Той же ночью, когда первое волнение, наконец, утихло, тревогу поднял Эдвард, заметивший, проснувшись, что это существо прячется в его спальне.
— А Джерролд? — спросил Холмс. — Как он поживает?
— Джерролд? — проговорил Гейбл, которого как будто сбил этот вопрос. — О, несколько дней он провалялся с сильной лихорадкой, но уже полностью оправился. Меня беспокоит не Джерролд. А слуги, которые каждые день грозят уйти, торговцы, которые больше не будут доставлять свои товары; вся атмосфера в доме стала, говорю я, ядовитой, совершенно невыносимой. Как человек науки, я отказываюсь доверять старушечьим сказкам о призрачных грызунах с фосфоресцирующими глазами, но, говорю вам, что-то нужно делать, иначе я сойду с ума! Вы поможете мне, мистер Холмс?
Какое-то время Холмс задумчиво потирал кончиками пальцев подбородок. Наконец, он произнес:
— Что ж, доктор Гейбл, вы поведали нам в высшей степени интересную и необычную историю. И хотя, несмотря на мою разносторонность, меня никогда доселе не нанимали в качестве крысолова, да, я возьмусь за ваше дело. Что скажете, Ватсон, вы в игре?
Поскольку я сделал все от меня зависящее, чтобы мой пациент чувствовал себя настолько комфортно, насколько это возможно для человека в таком переменчивом состоянии, я отвечал, что был бы очень рад присоединиться к Холмсу в этой страннейшей из миссий.
— Тогда как нам действовать? — спросил он своего нового клиента.
— Я не осмелюсь что-либо навязывать вам, — нерешительно проговорил Гейбл, — но если вам не будет неудобно сопровождать меня в Эйлсбери сегодня вечером поездом в четверть девятого с вокзала Кингс-Кросс, то Джерролд будет ждать, чтобы отвезти нас в ‘Щипцы’.
— Превосходно, — сказал Холмс. — Тогда в Эйлсбери. — И миссис Хадсон получила распоряжение немедленно подготовить наш багаж.
***
Путешествие прошло без приключений. Холмс погрузился в том Петрарки, а мы с Гейблом болтали об Индии, стране, чьи тайны были нам обоим столь хорошо знакомы, пока вскоре после десяти не прибыли в Эйлсбери. И даже если бы на станции не было так пусто, думаю, я узнал бы Джерролда по описанию доктора Гейбла: он действительно был крепкого телосложения, правая рука его была забинтована у запястья и вяло свисала по сравнению с левой.
Рядом стояла двуколка, и мы сразу направились в ‘Щипцы’.
Не прошло и сорока минут, как без всякого видимого указания со стороны Джерролда лошадь свернула в ворота из кованого железа и невозмутимо побежала по подъездной дорожке. Ночь выдалась беззвездная; но, хотя большая часть фасада ‘Щипцов’ с башенками была скрыта в окутывающем нас мраке, мне показалось, что впереди я различаю луч света, как будто там колышется некий фонарь. Так и оказалось, поскольку, к нашему изумлению, не успели мы подъехать к главному входу, как навстречу нам бросилась девушка с безумными глазами и растрепанными волосами, в халате в шотландскую клетку.
— О, доктор Гейбл, доктор Гейбл, хвала небесам, вы, наконец, вернулись! — восклицало это привидение, безумно покачивая из стороны в сторону фонарем.
— Но, Мэри-Джейн, — возразил Гейбл, озадаченный ее приветствием, — успокойся! Что с тобой?
— Не со мной, сэр! — завизжала она. — Это мастер Джеймс, сэр!
— Мастер Джеймс? — проговорил посеревший Гейбл. — Что такое с мастером Джеймсом?
— О, он мертв, сэр! Убит, сэр! Убит крысой!
Опережая нашу проводницу и фонарь, неукротимо раскачивавшийся в ее дрожащей руке, мы выскочили из экипажа и бросились в дом. Мы шли так быстро, а нижний этаж был так тускло освещен, что у нас с Холмсом почти не было возможности заметить стиль или расположение мебели. Мэри-Джейн провела нас по двум пролетам широкой центральной лестницы, и мы оказались в темном коридоре верхнего этажа, в дальнем конце которого, на пороге открытой двери, виднелась скученная группка людей.
Когда мы, в свою очередь, подошли к этой двери, зрелище, открывшееся перед нами, оказалось, пожалуй, самым невероятным из всех мною виденных, даже несмотря на давнюю дружбу с Шерлоком Холмсом.
Комната эта походила на чердак, суровая, похожая на камеру, в высоту больше, чем в длину, не считая того места, где ее потолок опускался почти до середины противоположной нам стены. Обставлена она была крайне скупо, вся мебель состояла из низкой монашеской койки, двух тростниковых стульев и массивного комода красного дерева с изогнутыми и приземистыми, как у буль-мастифа, ножками. Прямо над ним, всего в полутора футах, находилось единственное в комнате окно, маленькое, прямоугольное, без стекла и пересеченное парой узких железных прутьев.
Но наш взгляд остановил ужасный вид Джеймса Гейбла, мальчика лет шестнадцати. Он лежал, вытянувшись на койке, в той же позе и с той же смертельной бледностью, как у мертвого Чаттертона на прославленномполотне Уоллиса*, за исключением того, что обеими руками он крепко сжимал шею, а наивные, юношеские черты искажала гримаса невыразимого, неописуемого ужаса.Имеется в виду картина художника-прерафаэлита Генри Уоллиса (1830–1916) ‘Смерть Чаттертона’ (1856), на которой изображено самоубийство семнадцатилетнего поэта Томаса Чаттертона (1752–1770), разоблаченного в подделках средневековых текстов.
Отец мальчика с ужасным стоном хотел броситься к койке, но Холмс, чье худощавое тело внезапно налилось тем запасом физической силы, что брал верх над многими боксерамиЛаймхауса*, сумел удержать его.Портовый район в восточной части Лондона.
— Мужайтесь, друг мой, мужайтесь! — вскричал он. — Здесь произошло нечто ужасное, и было бы лучше, если бы парня пока не трогали. — Он повернулся ко мне. — Ватсон, боюсь, мало сомнений, какой будет вывод, но все-таки осмотрите его. И, умоляю, не сдвигайте. Ватсон? Вам плохо?
— Прошу прощения, Холмс, — проговорил я, и голос мой дрогнул. — Это... просто все это так жутко... как на сцене. Простите меня.
Пока Холмс продолжал удерживать клиента за плечи, я быстро шагнул к койке. Хотя не вызывало никаких сомнений, что юный Джеймс Гейбл умер, мне пришлось оторвать его руки от шеи, чтобы узнать точную причину смерти. А там я обнаружил рану столь глубокую, что она полностью разрезала яремную вену, рану, как я к ужасу своему заметил, с необычайно рваными краями — как и описывалась рана Джерролда — и, очевидно, нанесенную рядом острых, как бритва, зубов. Судя по оскаленным от боли зубам юноши, я предположил, что он скончался как от этой раны, так и от внезапного сердечного приступа, ставшего ее непосредственным результатом.
Эту поразительную информацию я изложил Холмсу так лаконично, как только мог, и увидел, что его впалые щеки вспыхнули от ужаса. Он обежал взглядом столпившихся слуг — они все еще стояли в дверном проеме, дрожа от страха, но не отводя глаз от мрачной картины чердака — и, наконец, сосредоточился на красивом, белокуром, босом юноше в длинной белой ночной рубашке.
— Вы Эдвард Гейбл, не так ли? — спросил он его.
— Да, сэр, — довольно хрипло ответил юноша, несомненно, затрепетав перед властностью Холмса.
— Сколько тебе лет, Эдвард?
— Только что исполнилось восемнадцать, сэр.
— А теперь, мой мальчик, — проговорил Холмс уже мягче, — ты понимаешь, что твой брат умер, да?
— Понимаю, сэр, — ответил Эдвард, не считая легкой дрожи нижней губы, ничто не выдавало его проявление чувств. — Это... это я его нашел.
— Что ж, меня зовут мистер Шерлок Холмс, и позже мне придется задать тебе и всем остальным ряд важных вопросов. Но сперва, полагаю, надо успокоить твоего отца. Не спустишься ли ты вниз принести ему немного бренди?
— Да, сэр, конечно.
И, не говоря больше ни слова, он взял отца за руку и повел этого явно сломленного человека по коридору и вниз по лестнице.
Тем временем Холмс, повернувшись к остальным, заговорил с самой пожилой и наиболее ответственной на вид женщиной, чье пухлое и доброе лицо было все еще залито обильными слезами.
— Вы...
— Миссис Тредвелл, сэр. Я экономка доктора Гейбла, если позволите, — ответил этот типичнейший образчик экономок.
— Не думаю, миссис Тредвелл, — сказал Холмс, — что кто-то сообразил вызвать полицию?
— Но, сэр... то есть... если позволите, сэр, все это вышло так внезапно...
— Верно. Тогда, Джерролд, не съездите ли вы на двуколке в Эйлсбери известить тамошнюю полицию?
Уважительно стукнув перевязанной рукой по фуражке, Джерролд тотчас же удалился исполнять поручение.
Холмс закрыл чердачную дверь.
— Что до вас, девицы, — продолжал он самым авторитарным тоном, обращаясь к Мэри-Джейн и двум другим истерически щебечущим горничным, — предлагаю вам также спуститься вниз, держаться вместе и дождаться прибытия из Эйлсбери полиции. Миссис Тредвелл, если вы останетесь, я хотел бы задать вам несколько вопросов.
Когда горничные ушли, Холмс повернулся к этой почтенной леди.
— Итак, миссис Тредвелл, — сказал он, — как я понимаю, это Эдвард обнаружил тело своего брата?
— Верно, сэр, мы вместе с ним.
— Как именно? Прошу вас, опишите все случившееся, не опуская ни единой детали, какой бы незначительной она вам ни казалась.
— Ну, сэр, факты таковы. Тут все в ужасе с тех пор, как сюда привезли ящики доктора Гейбла и ту ужасную огромную крысу...
— Да, об этом я хорошо знаю, — мягко перебил Холмс. — Я бы хотел, чтобы вы рассказали только то, что произошло здесь сегодня вечером.
— Просто из-за крысы и всех этих рассказов о ней молодой мастер Джеймс, который был такой веселый, всегда шутил, в последнее время впал, если позволите, в ужас. И этим самым вечером, когда мы услышали тот топоток громче обычного, он поклялся, что не станет спать в своей спальне — ведь там на двери, понимаете ли, нет замка, — а пойдет на чердак, в комнату, куда никто никогда не заходил и не убирал там, но ее хотя бы можно закрыть изнутри. И так он и сделал, сэр, и повернул за собой ключ, примерно в половине десятого, должна сказать. Ну, я раздевалась в своей комнате, когда, минут через пять-десять, не больше, услышала крик сверху, так что от этого крика окаменела, сэр! Я выбежала, как сейчас стою перед вами, и в коридоре наткнулась на мастера Эдварда, тоже полуодетого. Мы подошли сюда и как можно громче застучали в дверь, но ответа не было. Мы кричали ‘Джейми! Джейми!’ так, что перебудили бы мертвых на кладбище в Ментморе, но он не шелохнулся.
— И дверь была заперта изнутри?
— О да, сэр. Мы пробовали греметь, но без толку. Потом мастер Эдвард подумал, что ее можно выбить силой — она старая и влажная, сэр, совсем гнилая — и его сильному молодому плечу хватило двух ударов, чтобы выломать ее. И вот... О, мистер Холмс, — говорила она, теперь уже в открытую рыдая, — это была самая бесчеловечная вещь, какую я когда-либо видела...
— Пожалуйста, сдержитесь, миссис Тредвелл. Что было потом?
Экономка попыталась собраться с мыслями.
— Потом?.. Да, мастер Эдвард сказал мне пойти разбудить Мэри-Джейн, чтобы она высматривала доктора Гейбла, который, как мы знали, возвращался из Лондона. Я разбудила девушку, вернулась через четверть часа сюда, и оказалось, что он все еще стоит на страже у двери.
— Вы не осматривали Джеймса, чтобы убедиться, что он мертв?
— Мастер Эдвард это сделал и надеялся оживить его. Но мальчик был мертв, сэр, в нем не осталось ни капли жизни. А его лицо... Доживи я до ста лет...
— Да, это поистине ужасное дело. Но вы оказали мне величайшую помощь, миссис Тредвелл, и я прошу вас присоединиться к остальным внизу.
После того как она ушла, Холмс мрачно улыбнулся.
— Итак, Ватсон, а теперь мы с вами обратимся к месту преступления. Ибо я полагаю, что у нас есть не менее часа до приезда полиции, а я жажду изучить комнату до того, как подбитые гвоздями ботинки эйлсберийских констеблей сумеют уничтожить любые улики, какие тут все-таки есть.
На чердаке Холмс вел свое расследование так хладнокровно, словно на койке не было вообще ничего, не говоря уже об искалеченном трупе некогда красивого юноши, выражение неприкрытого ужаса на лице которого преследовало меня, куда бы я ни отвернулся. Дверь, как выяснил Холмс, действительно взломали, и ключ ее находился все еще в замке — с внутренней стороны. Этот ключ впечатлил меня, будучи, так сказать, ключом ко всему делу, поскольку я не мог понять, как человек или грызун способен войти в комнату и выйти из нее, никоим образом его не потревожив. И тогда мне пришло в голову, что, хотя койка, на которой лежал Джеймс, слишком низка, чтобы скрывать человека, под ней, определенно, хватит места спрятаться для крысы...
В этот момент Холмс забрался на комод и выглянул в зарешеченное окно.
— Интересно, черт возьми, — проговорил он, с удивительной даже для него ловкостью спрыгивая обратно.
— Что такое? — спросил я, одним глазом косясь на койку.
— Под стеной, кажется, течет ручей, несомненно, служащий канализационным стоком для дома. Ватсон, что у вас с глазом?
— Ничего особенного, — нетерпеливо ответил я, а затем, безмолвно указав на свои подозрения относительно того, что еще может прятаться под кроватью, произнес: — Полагаю, в этой странной истории о крысе нет совершенно ничего полезного?
Холмс вопросительно покосился на меня и изобразил самую близкую к настоящей из улыбок, какие я видел на его лице с момента, когда мы отважились войти в этот трагический дом.
— Вы предполагаете, — проговорил он, — что суматранская крыса уже готовится напасть на нас из-за засады под кроватью?
— Нет, нет, конечно, нет, — забормотал я, и, боюсь, не слишком убедительно. — Однако, насколько я понимаю, человек не мог выйти из этой комнаты, но небольшое животное вполне могло вскарабкаться на комод, выползти из окна и прыгнуть в ручей внизу.
— Точно! — триумфально объявил Холмс. — Небольшое животное. Логика, дружище, логика! О, заверяю вас, что гигантская крыса вполне могла убить мальчика — но тогда она смогла бы протиснуться под кровать или сбежать через окно не больше, чем я. А ни один нормальный грызун, способный убежать так, как вы только что предположили, никогда не мог бы оставить такие следы зубов. Нет, Ватсон, вместо поисков крупных чудовищ вам лучше, вслед за мной, ограничиться малыми странностями — как вот эта, — он провел указательным пальцем вдоль одной из половиц и указал мне на ее кончик.
— Но, — сказал я, изучив ее, — я ничего тут не вижу.
— В этом, — произнес Холмс, — и заключается малая странность.
***
Прошло почти два часа, прежде чем из Эйлсбери прибыла полиция в лице инспектора Кушинга, оказавшегося добродушным рыжеволосым человеком слегка за сорок, склонным к полноте. Его сопровождали два констебля в форме. Уже через несколько минут мы осторожно совещались в библиотеке, где Холмс, Кушинг и я сам стояли чуть в стороне от домочадцев, по большей части столпившихся вокруг жалкой фигуры доктора Гейбла. Несчастный человек сидел не шевелясь, сгорбившись в кресле, голова его безвольно свесилась на грудь, словно у марионетки с оборванными веревочками.
Библиотека представляла собой темную комнату замечательных пропорций, три ее стены скрывались за высокими книжными шкафами, а над четвертой господствовал великолепный камин отАдама*, над которым висели чучела трех рогатых голов хайлендских оленей. Растянувшись перед пылающим огнем, страдания своего хозяина скорбно созерцала пара кокер-спаниелей, похожих как близнецы.Архитекторы Роберт (1728–1792) и Джеймс (1732–1794) Адамы, уделявшие особое внимание разработке интерьеров, создали фирму, занимавшуюся, наряду с прочим декором и мебелью, созданием каминов.
Кушинг, уже знакомый с подвигами Холмса, был более чем готов к возможной помощи моего друга в расследовании. Слышал он и историю о крысе, поскольку, прежде чем обратиться за помощью издалека, доктор Гейбл поведал свою странную историю именно эйлсберийской полиции.
— Увы, мистер Холмс, — сказал Кушинг, — я сообщил доктору, что волновавшее его дело едва ли подпадало под наше ведение. Я даже предложил, чтобы он послал за ловцом грызунов, которого вполне можно отыскать в здешней сельскохозяйственной местности. Теперь я понимаю, что слишком поспешно отмахнулся, и мне следовало уделить ему более пристальное внимание.
— Нельзя вас упрекнуть в том, что вы не смогли предотвратить столь фантастическое преступление, — ответил Холмс, попыхивая вересковой трубкой. — Кроме того, категорически заверяю вас, что до самой этой ночи вы не нашли бы ни единого ключа к разгадке того, что должно было произойти.
— Но, мистер Холмс, — проговорил Кушинг, уставившись на моего друга с открытым ртом, — вы говорите так, словно уже точно знаете, в чем суть загадки.
— Едва ли, инспектор. Естественно, я знаю, кто убил юного Джеймса Гейбла, но все еще имею очень неполное представление, как это было сделано, и вовсе не понимаю, зачем.
— А! А крыса? — спросил Кушинг, и в его голосе зазвучала нотка сарказма. — Знаете ли вы, где она сейчас может прятаться?
— Крыса? — протянул Холмс. — Не имею ни малейшего представления.
Наблюдая за Холмсом в течение всего этого разговора, я не мог не заметить, что, как будто уделяя все свое внимание инспектору, он почти незаметно сосредоточил взгляд на какой-то точке поверх головы собеседника.
Внезапно лицо его озарилось изнутри, и он хлопнул себя по лбу.
— Слепец, слепец, слепец! — вскричал он. — Я пробыл здесь, в этой библиотеке, почти два часа — и ничего не замечал! И как всякий слепец, я льстил себе, видел в себе чуть ли не провидца. Ну, теперь-то я знаю, где крыса!
Он снова обратился к полицейскому:
— Инспектор Кушинг, вы были так добры, что выразили определенное уважение к моим прежним успехам в области криминалистики, не правда ли?
— Верно, — ответил тот, — и, хотел бы добавить, нечто куда более значительное, чем просто ‘определенное уважение’.
— Тогда в свете этого не будете ли вы столь любезны одолжить мне свой экипаж и одного из констеблей, дав, скажем так, не более четырех часов на доказательство моей точки зрения?
— Ну… да, сэр, думаю, я могу это сделать, если вы полагаете, что это окажется вам полезно, — проговорил удивленный Кушинг.
— Это будет неизмеримая услуга, — сказал Холмс. — Миссис Тредвелл, позвольте вас еще раз побеспокоить, — подозвал он экономку.
Она тут же появилась.
— Прошу прощения, миссис Тредвелл, что вновь отнимаю ваше время, но должен задать вам два последних вопроса.
— Да, сэр?
— Прежде всего, знаете ли вы, кто поверенный доктора Гейбла?
— Мистер Хантер, сэр, из конторы ‘Хантер и Доув’ в Эйлсбери.
— Превосходно. Теперь — и я бы хотел, чтобы вы тщательно обдумали свой ответ, — прав ли я, предполагая, что когда вы вернулись наверх в спальню на чердаке, разбудив Мэри-Джейн, то юный Джеймс Гейбл был окровавлен куда сильнее, чем когда вы его видели до того?
— Но… да, сэр! — не раздумывая, ответила экономка, и ее тучное лицо выразило удивление. — Я до самой этой минуты не задумывалась, но на ночной рубашке бедного мальчика стало куда больше крови.
— Тогда, — вскричал Холмс, — проблема допускает только одно решение, и, если мне удастся убедить вас, Кушинг, дать обещанных человека и экипаж, то уверен, что смогу раскрыть вам все не позднее завтрашнего утра.
***
Холмс сдержал свое слово. На рассвете он вышел из дома и вернулся ровно в тот момент, когда часы в библиотеке пробили десятый час, в сопровождении констебля, сопутствовавшего ему в загадочном походе — а теперь несшего бесформенный узелок, завернутый в льняной платок. Холмс пригласил нас с Кушингом присоединиться к нему в бильярдной, где мы могли спокойно поговорить.
Заметив всю торжественность его облика, так пугающе не похожую на едва подавленное возбуждение и даже ликование, которые я прочел на его лице перед уходом, я осмелился заметить, что исход миссии его разочаровал.
—Au contraire*, Ватсон, — ответил он. — Просто я был настолько опьянен азартом погони, что едва не забыл о последствиях того, что обнаружу, если окажусь прав.Напротив (фр.)
— И вы были правы? — произнес инспектор, чей грубый голос выдавал испытываемое им глубокое любопытство.
— Был, Кушинг, был, и, когда вы выслушаете то, что я скажу, то, вне всякого сомнения, немедленно решите арестовать Эдварда Гейбла за убийство его сводного брата Джеймса.
Полицейский был ошеломлен этим необычным заявлением, хотя и не больше меня.
— Увы, — продолжал Холмс, — это чистая правда. И, боюсь, бедный отец плохо это перенесет, ведь удар последует так скоро за предыдущим.
— В самом деле, Холмс, — запротестовал я, — вы должны дать нам объяснение. Полагаю, что могу говорить и от имени Кушинга, утверждая, что мы оба находимся в полной тьме.
— И все же, Ватсон, именно ваше проницательное наблюдение первым навело меня на след.
— Мое? — недоверчиво переспросил я, поскольку у меня сложилось впечатление, что я едва ли способствовал его расследованию.
— Именно. Насколько я помню, столкнувшись с той жуткой сценой наверху, вы сравнили ее с театральной сценой. Что ж, это была именно она, театральная постановка,tableau vivant*, вполне возможно, вдохновленная теми, что по праву прославили нашу знаменитую соседку по Бейкер-стрит, мадам Тюссо.Живая картина (фр.).
— Не столь уж и vivant, в конце концов, — усомнился я.
— Изначально она была именно такой, — возразил Холмс. — Но следует вернуться к самому началу. Ни в коей мере не будучи поклонником‘грошовых ужасов’*, я сразу отверг гипотезу о крысе. Крысы, особенно гигантские и с фосфоресцирующими глазами, склонны оставлять следы; и когда я заметил полное отсутствие пыли в комнате, которая, как мне сказали, была необитаема и никогда не убиралась, — та малая странность, Ватсон, к которой я пытался привлечь ваше внимание, — то заподозрил, что мы имеем дело с убийством, и убийством необычайно хладнокровным.Грошовые ужасы, или ужасы за пенни, — пренебрежительное название дешевой викторианской развлекательной литературы низкопробного характера, ориентированной на необразованную аудиторию.
— Очень хорошо, но почему Эдвард? — спросил инспектор.
— Я заподозрил его почти сразу. Помните, Ватсон, миссис Тредвелл сказала нам, что, услышав крик Джеймса, Эдвард выбежал в коридор полураздетым. Но, когда меньше чем через полчаса появились мы с вами, то на нем была одна только ночная рубашка. Кто, обнаружив собственного брата жестоко убитым, будет по-прежнему спокойно готовиться ко сну? Нет, Кушинг, мне кажется, юный Эдвард должен был в спешке снять одежду, потому что она оказалась запачкана кровью его сводного брата, и вам стоило бы поручить одному из констеблей обыскать его спальню, поскольку он, несомненно, не имел времени избавиться от этой одежды.
— Итак, я был твердо убежден в личности преступника: загадкой оставалось, как все было проделано. И здесь я позволил себе руководствоваться одним из главных своих догматов, который — как, несомненно, устал выслушивать мой бедный друг Ватсон — звучит так: если исключить невозможное, то, что останется, каким бы невероятным оно ни было, должно быть правдой. И эта правда немедленно мне открылась: когда Эдвард и экономка ворвались на чердак, Джеймс Гейбл был жив. Лишь когда миссис Тредвелл ушла, и братья остались наедине, он был убит.
Боюсь, Эдвард давно продумывал, как ему лучше всего избавиться от сводного брата. Хотя он и был старшим сыном, но не унаследовал бы семейное поместье — поскольку, как я узнал сегодня утром от господ Хантера и Доува, он сын первой миссис Гейбл, а поместье принадлежало не доктору, а его второй жене, в завещании которой указывалось, что в случае ее преждевременной кончины оно должно перейти к Джеймсу, как только тот достигнет совершеннолетия. Видите ли, Ватсон, когда доктор Гейбл между прочим сказал нам, что его дом зовется ‘Щипцы’ ‘по любопытному совпадению’, то он имел в виду, что название поместья не имеет ничего общего с его фамилией: оно просто, как и многие так названные, имеет остроконечную крышу.
— Итак, Эдвард ждал случая, и он, наконец, представился в облике невероятно большого грызуна, сбежавшего из одного из отцовских ящиков и, возможно, даже сейчас бродящего перепуганным, невинным и оклеветанным по полям Бекингемшира. Братья любили совместные розыгрыши, как нам сообщили доктор Гейбл и миссис Тредвелл, и, полагаю, часто их проделки, как многие шутки молодежи, были беззаботно жестокими. Итак, когда старший взял на себя роль злого гения, они приступили к распространению легенды о сверхъестественной крысе, с легко выдуманным топотком под половицами и полупереваренными кусками мяса в кладовой. Что до призрачного существа, так напугавшего одну из горничных, то это, полагаю, был один из кокер-спаниелей доктора Гейбла, чья собачья сущность была искусно скрыта под некой фосфоресцирующей маской для Хеллоуина.
— Во всяком случае, события прошлой ночи должны были составить как быpièce de résistance*всей шарады, в которой Джеймса найдут на чердаке ‘мертвым’ после нападения суматранской крысы, прежде чем он вскочит с торжествующей улыбкой на лице, так что его следовало бы отругать и, добавлю, почти сразу же простить за то, что он перепугал все коллективное сознание дома. Без сомнения, бессердечный обман, но вполне типичный для юношеской горячности. К несчастью для бедного Джеймса, у Эдварда было на уме совсем иное; и когда, с уходом экономки, он остался с братом наедине, то задушил младшего брата подушкой, на которой тот лежал, и глубоко и сильно разорвал ему вену на шее.Основное блюдо (фр.).
После этих слов Холмс развязал узел, принесенный констеблем, где, как мы увидели, лежали большой камень, окровавленная подушка и чучело головы волка с отломанной нижней челюстью, так что остались только оскаленные в рычании верхние зубы.
— Держите осторожнее, — предупредил Холмс инспектора, ведь эти клыки намного острее, чем когда служили самому этому зверю. В каком-то смысле, все дело зависело от разрезов на шее Джеймса, и только когда в библиотеке я обнаружил, что праздно восхищаюсь докторской коллекцией голов животных, меня осенило, как эти разрезы могли быть сделаны. В Эйлсбери я обошел лавки редкостей и в третьей по счету узнал, что Эдвард недавно приобрел подобную голову. Ее зубы, как нетрудно заметить, он отточил настолько, что они стали такими же острыми и смертоносными, как складные ножи. И, конечно же, подушка, которой он задушил свою жертву, была первоначально измазана кровью — должно быть, кролика или белки, которую он намазал и на шею Джеймса, добиваясь эффекта насильственной и кровавой смерти. Когда мальчика убили по-настоящему, он, естественно, пролил больше крови, как и подтвердила миссис Тредвелл, и на сей раз настоящей.
— А камень? — спросил я.
— Балласт, — сказал Холмс. — Совершив убийство, Эдвард поспешно завернул реквизит в узел и выбросил его через окно в ручей внизу, откуда мы с констеблем и извлекли его по возвращении из Эйлсбери. От узла тоже собирались в свое время избавиться. Вот вам и вся ужасная история, — заключил он. — А теперь, инспектор, боюсь, что мой печальный долг — известить клиента о результатах моего расследования. Могу я оставить вас произвести арест?
***
В тот же вечер, уже на Бейкер-стрит, я сидел за своим маленьким письменным столом, занятый составлением первых записей о деле, которое я уже решил назвать ‘Гигантская крыса с Суматры’, а Холмс взял скрипку, как всегда после некоторого профессионального напряжения, и принялся извлекать из нее вступительные такты одного из самых дьявольски замысловатых каприсов Паганини.
— Понимаю, Ватсон, — вдруг задумчиво проговорил он, — как вам нравится превращать мою летопись в цикл судебно-медицинских романов, но не могу не задаться вопросом, не могли бы вы в данном случае оставить преступление негласным и неописанным.
— Почему же? — сказал я, отрываясь от своих записей.
— О, просто Юстас Гейбл — один из наших ведущих общественных деятелей, и жизнь его настолько нарушена этой трагедией, что, боюсь, здоровье его непоправимо испорчено. Несомненно, с нашей стороны было бы недостойно рекламировать наш успех, поставивший его в ужасное положение, на страницах популярного журнала.
— Возможно, вы правы, Холмс, — немного поколебавшись, ответил он. — И все же я не могу смириться с отказом от этой истории. Что, если я опишу ее сейчас, но оговорю, что она останется неопубликованной, скажем, в течение столетия?
Холмс выщипал на грифе скрипки фривольное легкое пиццикато.
— Сто лет? 2011 год? — Он рассмеялся. — Ах, как вы преувеличиваете, Ватсон! Могу заверить вас, что в 2011 году имя Шерлока Холмса будет предано полному и окончательному забвению.
Почти всегда — за исключением, конечно, вопросов, относящихся к моей профессии, — я с готовностью признаю, что мой друг превосходит меня в проницательности. Но в данном случае, полагаю, он мог ошибаться. 1sted: ‘The Independent’, Aug. 29 and 30, 1988 ▣ Перевод: Д. Шаров ▣ Публикация на форуме: 27.11.2022 г. ▣ Переведено по изданию: G. Adair, And Then There Was No One, London, 2009 (in revised version) -
Э. Хоч "Рождественский посетитель"
НА Рождество 1888 года, когда я жил вместе с Шерлоком Холмсом в его квартире на Бейкер-стрит, наш спокойный праздник был прерван появлением весьма необычного клиента. Миссис Хадсон уже пригласила нас вскоре отведать гуся, и, заслышав ее шаги на лестнице, я заключил, что она идет сообщить нам о скором обеде. Но она сделала неожиданное объявление:
— Явился джентльмен увидеть мистера Холмса.
— На Рождество? — Я был в ужасе от столь необдуманного поступка и немедленно отложил номер"Рождественского ежегодника"*, который просматривал. Холмс, сидевший в кресле у камина, был скорее заинтересован, чем раздражен.В "Рождественском ежегоднике Битона" за 1887 год была впервые опубликована повесть "Этюд в багровых тонах" — первое произведение о Шерлоке Холмсе.
— Дорогой Ватсон, если кому-то нужна наша помощь на Рождество, это должно быть неотложным делом. Либо так, либо бедолага так одинок в этот день, что ему больше некуда пойти. Прошу вас, впустите его, миссис Хадсон.
Наш посетитель оказался представительным мужчиной с довольно моложавым лицом, хотя длинные седые волосы и морщинистая шея указали мне, что ему, скорее всего, за пятьдесят. Он был чуть ниже шести футов ростом, худощав, его гладко выбритое лицо создавало ощущение свежести и чистоты. Холмс приветствовал его вежливым рукопожатием.
— Поздравляем вас с Рождеством, сэр. Я Шерлок Холмс, а это мой добрый друг, доктор Джон Ватсон.
Пришедший пожал и мою руку и тихо произнес:
— Чарльз Лютвидж Доджсон. Рад видеть вас, сэр, и... и спасибо, что уделили мне время в этот праздничный день.
Когда он заговорил, я заметил, что его верхняя губа чуть дрожит от легкого заикания.
— Прошу вас, садитесь, — сказал Холмс, и гость выбрал кресло, стоявшее между нашими. — А теперь расскажите, что привело вас сюда в Рождество. Конечно, только дело чрезвычайной важности могло помешать вам провести рождественскую службу в капелле Крайст-Черча вОксфорде*Крайст-Черч — один из самых престижных колледжей Оксфордского университета, основанный в 1524 году. Среди его выпускников тринадцать премьер-министров Великобритании, закончил его и Доджсон, впоследствии там преподававший.
Наш изящный посетитель был озадачен.
— Вы меня знаете, сэр? Моя печальная известность распространилась столь далеко?
Шерлок Холмс улыбнулся.
— Я ничего не знаю о вас, мистер Доджсон, кроме того, что вы священник и, вероятно, преподаватель математики колледжа Крайст-Черч в Оксфорде, что вы писатель, холосты и с вами случилась досадная неприятность по приезде в Лондон.
— Вы волшебник? — спросил потрясенный Доджсон. Я часто наблюдал, как Холмс поражал своих посетителей, но раз за разом наслаждался этим зрелищем.
Холмс тем временем небрежно потянулся за трубкой и табаком.
— Всего лишь внимательный наблюдатель своих собратьев, сэр. В кармане вашего жилета я вижу небольшую брошюру, на которой означено имя автора — "препод. Чарльз Доджсон, Крайст-Черч". Там же — обратный билет до Оксфорда. Естественно, если бы вы приехали в Лондон несколько дней назад, билет не лежал бы на виду. Кроме того, на обложке вашей брошюры я замечаю некие математические вычисления, набросанные карандашом, без сомнения, в поезде из Оксфорда. Это необычный способ времяпрепровождения для любого, чьей профессией не служит математика. Поскольку у вас только один обратный билет, я полагаю, что вы прибыли в одиночку, тем более, что какой женатый мужчина осмелится оставить жену на Рождество одну?
— А как насчет досадной неприятности? — напомнил я Холмсу.
— Заметьте, Ватсон, колени брюк нашего гостя грязны и поцарапаны. Конечно, он заметил бы это в поезде и очистил их. Значит, он упал — или кто-то толкнул его — уже после прибытия в Лондон.
— Вы правы практически во всем, мистер Холмс, — сказал Чарльз Доджсон. — Семь лет назад я оставил математический факультет Оксфорда, но я... я продолжаю жить в колледже Крайст-Черч, моейальма-матер*В отличие от российских, в британских университетах студенты и преподаватели сгруппированы не по изучаемым наукам, а по колледжам, объединяющим студентов и преподавателей в корпоративном и хозяйственном отношении, в том числе предоставлением служебного жилья и общежитий. При этом члены колледжа могут изучать самые разные дисциплины, а преподавание той или иной науки ведется совместно представителями всех колледжей, занимающимися ей, однако от членства в конкретном колледже зависит выбор научного руководителя. Доджсон, оставив преподавание, продолжал числиться в Крайст-Черче на различных символических должностях, что позволяло ему сохранять служебное жилье.
— А что вас привело в Лондон сегодня?
Доджсон глубоко вздохнул.
— Поймите, все, что я расскажу вам, вопрос глубочайшего доверия. То, что я собираюсь изложить, очень меня тревожит, хотя клянусь вам, что неповинен ни в... в какой моральной нечистоплотности.
— Продолжайте, — предложил Холмс, раскуривая трубку.
— Меня шантажируют.
Произнеся эти слова, он остановился, словно ожидая, что Холмс или я будем потрясены. Поскольку этого не произошло, он продолжил:
— Несколько лет назад, на заре этого искусства, я увлекся фотографией. Мне особенно нравилось снимать портреты... взрослых и детей. Мне... мне нравилось снимать маленьких девочек в различной одежде. С разрешения их родителей я иногда делал снимки обнаженной натуры.
Его голос снизился почти до шепота, и я заметил, что его застывшая улыбка слегка исказилась.
— Боже мой, Доджсон! — непроизвольно вскричал я.
По-видимому, он не слышал меня, поскольку повернулся к Холмсу. Я подумал, что у него, должно быть, проблемы со слухом.
Холмс, попыхивая трубкой, словно он только что столкнулся с раздражающей загадкой, спросил:
— Это было после того, как вы приняли сан?
— Я иногда использую приставку "преподобный", но я всего лишь дьякон. Я ни... никогда не стремился принять сан, поскольку дефект речи мешает мне проповедовать. Иног... иногда все еще хуже, чем сейчас. И я плохо слышу одним ухом.
— Расскажите о фотографиях. Сколько лет было девочкам?
— Обычно — предпубертатный возраст. Фотографии были совершенно невинны. Вы... вы должны понять это. Я фотографировал и взрослых — Эллен Терри, Теннисона,Россетти*.Эллен Терри*— театральная актриса, известная ролями в пьесах Шекспира.Alice Ellen Terry; 1847–1928
Альфред Тенниссон*— английский (британский) поэт, наиболее яркий выразитель сентиментально-консервативного мировоззрения викторианской эпохи, любимый поэт королевы Виктории, которая дала ему почётное звание поэта-лауреата и титул барона, сделавший его в 1884 году пэром Соединённого королевства.Alfred Tennyson; 1809–1892
Данте Габриэль Россетти*— английский поэт, переводчик, живописец, рисовальщик и художник-иллюстратор. Один из главных представителей общества прерафаэлитов.Dante Gabriel Rossetti; 1828–1882
— Надеюсь, одетых, — слегка улыбнувшись, произнес Холмс.
— Знаю, что многие знакомые с отвращением смотрели на мои увлечения, — сказал наш седовласый посетитель. — Поэтому где-то лет восемь назад я забросил фотографию.
— Тогда в чем причина теперешнего шантажа?
— Я должен вернуться в 1879 год, когда я издал математическое исследование "Евклид и его современные соперники". Хотя широкая публика не обратила на него внимания, я был рад, что оно вызвало некоторый переполох в математических кругах. В то время среди общавшихся со мной был профессор, занимавший кафедру математики в одном из провинциальных университетов. Мы подружились, и он узнал про мое увлечение фотографией. Позже, ког... когда я забросил это дело, он, видимо, сам немного этим занимался. Этим летом на пляже в Брайтоне я встретил милую маленькую девочку. Мы поболтали, и я спросил, не хочет ли она попрыгать через волну прибоя. У меня было несколько булавок, и я подколол ими ей юбку, так что она мог... могла бродить по воде, не замочив платья.
Я больше не мог сдерживаться.
— То, про что вы говорите, извращение! Невинные дети...
— Клянусь вам, я ничего не сделал! — настаивал он. — Но каким-то образом этот мой бывший друг смог меня сфотографировать в тот момент, когда я подкалывал юбку девочки. Теперь он использует эти снимки для шантажа.
— Что привело вас сегодня в Лондон, — спросил Холмс, — и какие неприятности заставляют вас искать моей помощи?
— Несколько месяцев назад профессор стал угрожать и шантажировать меня. Он требовал большую сумму денег за возврат тех фотографий с пляжа.
— А почему он полагает, что отставной преподаватель математики, пусть даже оксфордский, располагает большой суммой денег?
— Мне... мне повезло с моими книгами. Богатым я не стал, но живу вполне обеспеченно.
— Ваш трактат о Евклиде оказался столь успешен? — насмешливо спросил Холмс.
— Некоторые из моих других книг... — казалось, он не решается продолжать.
— Что случилось сегодня?
— Профессор потребовал, чтобы я встретил его на Паддингтонском вокзале с сотней фунтов. Я прибыл из Оксфорда на поезде в полдень, как было велено, но его на станции не было. Вместо этого на меня напал нищий, вручивший мне некое странное сообщение, а затем вытолкнувший на улицу.
— Вы сообщили в полицию?
— Как я мог? Моя реп... репутация...
— И вы пришли сюда?
— Мне только это пришло в голову. Я слышал о вас и надеялся, что вы сможете помочь мне. Этот человек держит меня в своих лапах. Он высосет из меня все мои средства и разрушит репутацию.
— Прошу вас, назовите имя шантажиста, — сказал Холмс, доставая карандаш.
— Мориарти... Профессор Джеймс Мориарти.
Шерлок Холмс отложил карандаш и слегка улыбнулся.
— Думаю, смогу вам помочь, преподобный мистер Доджсон.
В этот момент миссис Хадсон прервала нас объявлением, что рождественский гусь будет подан через полчаса. При желании нам предлагалось спуститься раньше, чтобы отведать праздничного шерри. Холмс представил нашу квартирную хозяйку Доджсону, и тут случилось нечто примечательное. Она уставилась на него сквозь очки и повторила его имя, чтобы убедиться, что верно расслышала.
— Преподобный Чарльз Доджсон?
— Верно.
— Было бы замечательно, если бы вы присоединились к нам. Еды хватит на четверых.
Мы с Холмсом переглянулись. До тех пор миссис Хадсон никогда не беседовала с посетителями, не говоря о том, чтобы пригласить кого-то из них к обеду. Впрочем, было Рождество, и, быть может, она просто выказала гостеприимство.
Пока они с Доджсоном спускались по лестницу, я прошептал Холмсу:
— Что это за Мориарти? Вы уже говорили о нем недавно в связи с делом о Долине ужаса.
— Верно, Ватсон. Если он шантажирует Доджсона, я рад возможности вновь бросить ему вызов.
За обедом мы не обсуждали проблем нашего посетителя. Миссис Хадсон развлекала его рассказами о своих маленьких племянницах, порой навещавших Бейкер-стрит.
— Я часто читаю им, — сказала она, указав на маленькую полочку с детскими книгами, которые она приберегала для таких случаев. — Все дети нуждаются в хороших книгах.
— Не могу не согласиться, — ответил Доджсон.
Когда мы занялись мясным пирогом, а миссис Хадсон — уборкой со стола, Холмс вернулся к проблеме, приведшему к нам Доджсона.
— Если вы с профессором Мориарти дружили, что вызвало эту недавнюю вражду?
— Полагаю, книга. Самая известная работа Мориарти в области чистой математики — "Динамика астероида". Когда я продолжил ее в юмористическом ключе "Динамикой частицы", он решил, что сатира нацелена на него. Я пытался объяснить, что это чисто оксфордская тема, состязание Гладстона иГаторна-Харди*, но он не слушал. С тех пор он, похоже, ищет способы уничтожить меня.Памфлет "Динамика частицы", написанный Доджсоном в 1865 году, описывал псевдоматематическими терминами скандальные выборы депутата Палаты общин от Оксфордского университета в том же 1865 году, на которых консерватор Г. Гаторн-Харди минимальным большинством голосов победил многолетнего депутата либерала У. Гладстона, известного политика и ученого-филолога, в будущем четырежды премьер-министра Великобритании.
Холмс покончил со своим куском пирога.
— Превосходно, миссис Хадсон! Превосходно. Ваша кулинария — восторг!
— Благодарю вас, мистер Холмс.
Она вернулась на кухню, а Холмс извлек трубку, но не стал ее разжигать.
— Расскажите о загадочном сообщении, про которое вы упомянули.
— Я могу сделать больше.
Он полез в карман и извлек сложенный лист бумаги.
— Вот что мне дал нищий. Когда я попытался остановить его, он толкнул меня и сбежал.
Холмс дважды прочитал послание и протянул листок мне.
День Каунта узнай,
Лицо чье высоко,
Выкуп под ним отдай,
Ведь смыть позор легко.
Час покажет циферблат
Шляпника часов,
Встань там, старушку навестят,
Уйдут внизу домов.
— Это бессмысленно, Холмс, — тут же решил я. — Какой-то детский стишок, и не самый хороший.
— Ничего не понимаю, — признался Доджсон. — Кто такой Ка... Каунт?
—Бенджамин Каунт*— боксер-профессионал, — бросил Холмс. — Помню, мой отец говорил о нем.Ben Caunt*— британский боксер, выступавший в тяжелом весе, чемпион страны.1815–1861
Он погрузился в загадочное послание.
— Судя по всему, что я знаю о Мориарти, для него вполне характерно скрыть все в этом стихе и бросить нам вызов по его расшифровке.
— А что с "лицом" Каунта, которое "высоко"? — спросил я.
— Должно быть, статуя или портрет, повешенный где-то наверху. Его день — это, возможно, день рождения Каунта, или некоего особого триумфа, или, быть может, день его смерти? В моей картотеке наверху нет ничего об этом человеке, а библиотеки откроются только через два дня.
— И как насчет "Шляпника"? — уточнил я.
Мой вопрос услышала миссис Хадсон, как раз вернувшаяся из кухни.
— Моя племянница предпочитает Мартовского зайца, мистер Доджсон, — сказала она ему. — Но ведь маленькие девочки всегда любят милых пушистых животных.
Она подошла к полке и взяла тоненькую книжку.
— Видите? Это мой экземпляр вашей книги. У меня есть и вторая.
В руках у нее была "Алиса в стране чудес".
Холмс схватился рукой за лоб, словно испытал боль от своей недальновидности.
— Должно быть, мой разум бродит сегодня где-то в другом месте. Конечно! Вы автор "Алисы в зазеркалье" под псевдонимом Льюис Кэрролл!
Чарльз Доджсон слегка улыбнулся.
— Кажется, это не секрет, хотя я этого не подтверждаю и не опровергаю.
— Это проливает новый свет на дело, — сказал Холмс, откладывая трубку в сторону и поворачиваясь к миссис Хадсон. — Благодарю вас, что освежили мою память.
Он снова посмотрел на послание.
Я тоже поразмышлял над ним и вновь обратился к нашему клиенту:
— Должно быть, Мориарти разбирается в вашем творчестве, раз ссылается на Шляпника.
— Конечно, разбирается. Но что значит это сообщение?
— Полагаю, вам лучше заночевать в городе, — сказал ему Холмс. — Все может проясниться завтра.
— Почему?
— В сообщении говорится о дне Бенджамина Каунта, а он был... боксер. Завтра, конечно, День подарков, а подарки упаковывают в коробочки. Или... вбоксы*.В англоговорящих странах второй день Рождества, 26 декабря, является выходным днем и именуется "Boxing day", что традиционно переводится на русский как "День подарков". Однако переводчик решил путем усложнения текста полностью избежать любых моментов, требующих разъяснения не владеющему английским языком читателю.
Чарльз Доджсон недоумевающе покачал головой.
— Это что-то безумнее самого Шляпника!
Миссис Хадсон нашла свободную комнату, и Доджсон заночевал в ней. Наутро я постучал и пригласил его присоединиться к нам за завтраком. Холмс провел большую часть ночи без сна, сидя в кресле, роясь в своих книгах и записях, исследуя карты города и всевозможные реестры. Доджсон тут же поинтересовался, смог ли мой друг что-то обнаружить, но тот мрачно ответил:
— Ничего, сэр! Я не нашел во всем Лондоне ни одной статуи, воздвигнутой боксеру Бенджамину Каунту, ни одного его портрета. Конечно, где-то "высоко", как указывает стишок, их тоже нет.
— Тогда что же мне делать?
— Все это дело выглядит очень странным. Вы привезли шантажисту деньги. Почему этот нищий не взял их, а вместо этого вручил вам сообщение?
— Это цель Мориарти, — настаивал Доджсон. — Он хочет унизить меня.
— Исходя из моего весьма ограниченного знания нашего профессора, он куда больше интересуется финансовой выгодой, чем унижением.
Холмс потянулся к еще одному путеводителю по городу и принялся листать его.
— Вы когда-нибудь встречали Мориарти? — спросил наш гость.
— Пока нет, — ответил Холмс. — Но однажды... Ха! А это что?
Его взгляд упал на что-то в книге, которую он штудировал.
— Портрет Каунта?
— Еще лучше. Этот путеводитель утверждает, что наша самая известная часовая башня, Биг-Бен, могла быть названа в честь Бенджамина Каунта, боксера, очень известного в 1858 году, когда колокол отливали на Уайтчепельскомзаводе*. Другие книги приписывают прозвище "Биг-Бен" сэру Бенджамину Холлу, главному распорядителю строительныхУайтчепельский литейный завод в Лондоне занимался производством колоколов с середины 16 века и на момент закрытия в 2013 году был старейшим промышленным предприятием Англии. Помимо "Биг-Бена", на нем был отлит также "Колокол Свободы" — один из символов США, звонивший в честь провозглашения Декларации независимости 1776 года.работ*. Истина не имеет значения. Важно, что у часов Биг-Бена, конечно, есть циферблат — "высоко" расположенное лицо, смотрящее на здание парламента и Темзу.Benjamin Hall*— инженер, член парламента, руководивший работами по постройке часовой башни Вестминстерского дворца и установке на нее огромного колокола, который изначально и получил прозвище "Биг-Бен" (Big Ben, т. е. "Большой Бен"), в дальнейшем перешедшее сперва на башенные часы, а затем и на все здание башни. Холл также имел прозвище "Биг Бен" (за высокий рост и многословие), равно как и боксер Каунт (за высокий рост и большой вес).1802–1867
— Тогда он должен встретиться с Мориарти сегодня — в День подарков — в час дня у Биг-Бена, — сказал я. Наконец, я стал понимать, в чем дело.
Но Чарльз Доджсон не был в этом уверен.
— Часы Шляпника, если иметь в виду те, которые он носил в кармане, показывали число, а не час.
Шерлок Холмс улыбнулся.
— Преклоняюсь перед вашим блистательным знанием "Алисы в стране чудес".
— Но к чему мы пришли? — спросил я, наливая себе еще одну чашку чая. — Что бы ни показывали часы Шляпника, упоминание "часа", то есть деления с цифрой "один", на циферблате должно относиться скорее к времени, чем к дате. Конечно, вам не следует ждать для уплаты шантажисту Нового года, раз первая строчка говорит о дне Бенджамина Каунта. Значит, о Дне подарков!
— Согласен, — заметил Холмс. — Предлагаю нам всем втроем поехать к Биг-Бену и подождать, что ждет нас в час дня.
День выдался довольно приятный, сквозь привычные зимние облака даже пробивалось несколько лучей солнца. Легкий снежок, выпавший неделей раньше, уже растаял, и температура днем колебалась в районе нуля. Мы взяли кэб до Вестминстерского аббатства, стоявшего через дорогу от нашей цели, и присоединились к другим проезжающим, наслаждающимся из экипажей хорошей погодой.
— Нет никаких признаков, что кто-то ждет, — заметил я, когда мы проехали мимо Вестминстерского моста.
Холмс ястребиным взглядом окидывал прохожих.
— Пока еще без пяти минут час, Ватсон. Но полагаю, мистер Доджсон, вам стоит немного опередить нас. Если никто не попытается перехватить вас к тому моменту, когда вы достигнете моста, немного подождите и возвращайтесь обратно тем же маршрутом.
— У вас есть описание Мориарти? — спросил я, когда Доджсон, выполняя инструкции, отошел от нас.
— Сам он не придет. Явится один из его подручных, и это куда опаснее.
— А кого мы должны искать?
Мой друг, по-видимому, вспомнил стихотворение.
— Старушку, Ватсон.
Но вокруг не было никаких старушек, никто не останавливался, словно кого-то ожидая, никто не пытался подойти к Чарльзу Доджсону. Тот добрался до моста и двинулся по тротуару обратно, пройдя мимо маленького мальчика, что-то путано рисовавшего на мостовой.
Холмс был заинтригован. Когда мальчик закончил и убежал, мой друг остановился и изучил рисунок.
— Что скажете, Ватсон?
Я увидел всего лишь грубо набросанный мелом циферблат, по внутреннему краю которого бежали цифры от одного до тридцати одного. Стрелка указывала на число "26", сегодняшнюю дату.
— Конечно, просто детский рисунок, — сказал я.
Доджсон, вернувшись, присоединился к нам и, увидев рисунок мелом, изумился.
— Это же часы Шляпника, дата вместо времени. Кто это нарисовал?
— Какой-то паренек, — сказал Холмс. — Конечно, за деньги от Мориарти. Тот где-то неподалеку.
— Но что это значит? — спросил Доджсон.
— "Час покажет циферблат Шляпника часов", — процитировал Холмс по памяти. — На этих часах нет времени, только число. Фразу "Встань там" следует понимать буквально. Вы должны стать на меловом чертеже часов.
Доджсон выполнил приказание, привлекая озадаченные взгляды прохожих.
— А теперь?
И тут я заметил коробку размером с мой медицинский чемоданчик, аккуратно завернутую и приставленную к восточной стене башни.
— Что это? — спросил я, наклоняясь, чтобы поднять ее. — Наверное, там ваши снимки.
— Ватсон! — закричал Холмс, когда я стал распаковывать коробку. Он тут же подскочил ко мне и выдернул ее у меня из рук, как раз когда я собирался открыть ее.
— Но, Холмс...
— Ровно час дня! — воскликнул он, когда большой колокол над нами пробил один раз. Мой друг немного отступил и со всей силы швырнул коробку в реку. Бросок был хорош, но коробка далеко не успела долететь до воды, взорвавшись с ослепительной вспышкой и громом пушечного выстрела.
В результате взрыва две проезжавшие мимо Вестминстерского моста коляски получили легкие повреждения, и все мы были потрясены. Через минуту повсюду была полиция, и я даже не удивился, что всего через четверть часа на сцене появился наш старый друг, инспектор Скотленд-Ярда Лестрейд.
— А, мистер Холмс. Мне сказали, вы тут причастны. Я надеялся мирно провести праздники.
— В рождественском подарке скрывалась адская машина, — сказал ему Холмс, придя в себя. — Я заметил часы и несколько динамитных шашек и успел отшвырнуть коробку. Она должна была взорваться ровно в час, когда мистер Доджсон прибудет к Биг-Бену.
Лестрейд, худой и, как всегда, похожий на хорька, подошел и стряхнул грязь с моего пальто.
— А вы, доктор Ватсон, надеюсь, не пострадали?
— Со мной все в порядке, — отрезал я. — Целью атаки был мистер Доджсон, по крайней мере, так мы полагаем.
Вокруг уже собиралась толпа, и Лестрейд, несомненно, жаждал поскорее увезти нас.
— Пойдемте, пойдемте. Вот полицейский экипаж. Отправимся в мой кабинет в Скотленд-Ярде и разберемся с этим делом.
Я боялся за Чарльза Доджсона, очевидно, глубоко потрясенного взрывом.
— Почему он хочет убить меня? — повторял он. — Я готов был заплатить ему его сотню фунтов.
— Профессор Мориарти ведет более крупную игру, чем сотня фунтов, — заверил его Холмс.
— Но какую?
Лестрейд проинструктировал возницу, и полицейский экипаж тронулся. Холмс рассматривал множество констеблей и конных полицейских, прибывших к месту взрыва.
— У вас тут много народа для праздников.
— Это же Биг-Бен, мистер Холмс... сакральное для Лондона место! Мы это так просто не забудем. За этим стоит некая группа революционеров.
— Сомневаюсь, — скептически ответил Холмс.
До самого прибытия в грязные помещения Скотленд-Ярда больше он не проронил ни слова.
— Скоро будет готово наше новое здание, — как будто извиняясь, сообщил Лестрейд. — Теперь к делу.
Чарльз Доджсон нерешительно поведал свою историю, объяснив, как на Рождество явился к Холмсу после нападения на Паддингтонском вокзале. Он старался изложить эпизод с маленькой девочкой деликатно, но Лестрейд вгрызался в его рассказ, пока не разобрался во всем ходе событий.
— Вас шантажировали! — с самого начала заявил он. — Об этом следовало сообщить оксфордской полиции.
— Это легче сказать, чем сделать, — отвечал седовласый собеседник. — Сотня фунтов — неплохая цена за спасение моих репутации и чести.
И тут вмешался Шерлок Холмс.
— Помилуйте, Лестрейд, вы же понимаете, что заговор против мистера Доджсона просто обманка, отвлекающий маневр. А если он обманка, почему бы и бомбе у Биг-Бена не быть обманкой?
— Что?
— Давайте вернемся к шифрованному сообщению Мориарти. Объяснено все, кроме последних двух строчек: "Старушку навестят, уйдут внизу домов".
— Обычное нонсенс-стихотворение, — настаивал Доджсон, — и больше ничего.
— Но ведь ваши нонсенс-стихотворения обычно имеют смысл, — заметил Холмс. — Признаю, что мало разбираюсь в вашей работе, но много знаю о лондонском преступном мире. Скажите, Лестрейд, какую старушку могли иметь в виду в стихотворении?
— Понятия не имею, Холмс.
— Ограбление старушки сродни шантажу оксфордского преподавателя на покое. Если только это не особенная старушка.
Лицо Лестрейда налилось кровью.
— Вы же не имеете в виду... — его голос упал до шепота, — королеву Викторию?
— Нет, нет. Я имею в виду старинную фразу драматурга Шеридана "Старушка сТреднидл-стрит"*.Неточность Хоча. В действительности это выражение восходит к карикатуреДжеймса Гилрея*1797 года, на которой тогдашний премьер-министр У. Питт-младший обнимал, признаваясь ей в любви, символизирующую Банк Англии старушку, сидящую на сундуке с золотом. Гилрей, однако, основывался на словах драматурга и политикаJames Gillray; 1757–1815Ричарда Бринсли Шеридана*, который называл в парламенте Банк Англии "старушкой, попавшей в дурную компанию".Richard Brinsley Sheridan; 1751–1816
— Банк Англии! — одновременно выдохнули мы с Лестрейдом.
— Именно он, — продолжил Холмс. — Взрыв Биг-Бена собрал почти всех дежурных полицейских. Финансовый район, в любом случае, опустевший на праздники, почти не охраняется. Полагаю, в этот самый момент люди Мориарти грабят Банк Англии и удирают через тоннель "внизу домов".
— Боже всемогущий! — воскликнул Доджсон. — Такое возможно?
— В случае профессора Мориарти не только возможно, но даже вероятно. Лестрейд, если вы снабдите меня крупномасштабной картой этого района, я в точности укажу вам, где искать туннель.
— Если вы это сможете, — произнес Доджсон, — вы истинный волшебник.
— Едва ли, — улыбнулся Холмс. — Если вы роете туннель под улицей между двумя зданиями, то, естественно, выберете кратчайший маршрут.
Менее чем через час мы с Холмсом и Доджсоном наблюдали с безопасного расстояния, как люди Лестрейда без борьбы взяли грабителей прямо в туннеле. Мориарти, увы, среди них не было.
— Этот день наступит, Ватсон, — уверенно сказал Холмс. — Однажды мы встретимся. В любом случае, мистер Доджсон, думаю, что ваши проблемы позади. Весь этот шантаж был просто маскировкой, а теперь, когда вы все прояснили властям, новый шантаж и вовсе не достигнет цели.
— Не могу выразить, как вам благодарен, сэр, — сказал седовласый писатель. — Что я вам должен за ваши услуги?
— Считайте, что это рождественский подарок, — провозгласил Холмс, взмахнув рукой. — А теперь, если не ошибаюсь, у вас как раз хватит времени сесть на ближайший оксфордский поезд. Позвольте проводить вас до Паддингтонского вокзала и пожелать вам счастливой обратной дороги. -
К. Гринвальд "Дело о неудобном кресле"
"The Case of the Uneasy Easy Chair" by Ken Greenwald
ЭТА странная история началась холодным зимним утром 1897 года, когда мы с Холмсом только что закончили завтрак. Мы сидели по обе стороны весело потрескивающего камина в нашей квартире на Бейкер-стрит. Между домами стелился густой туман, и окна напротив были похожи на темные бесформенные глаза, которые смотрели на нас сквозь клубящуюся желтую мглу. Такой туман большинство людей называет "лондонским гороховым супом". У нас был зажжен газ, и его мерцающий свет падал на белую скатерть и фарфор, так как стол после завтрака еще не убрали. Холмс занимался перекрестной индексацией своих записей о преступлениях, а я был поглощен одним из морских рассказов Кларка Рассела*.William Clark Russell (24 February 1844 – 8 November 1911) — английский писатель, наиболее известный своими морскими романами.
Однако нашему утру не суждено было пройти спокойно, так как вскоре после одиннадцати часов миссис Хадсон ввела в наши комнаты девушку. Похоже, у молодой леди имелись серьезные проблемы, поскольку она неуверенно уселась напротив нас, не прекращая теребить свой носовой платок. Я поспешил представиться.
— Я доктор Ватсон, а это мистер Шерлок Холмс.
— Здравствуйте, джентльмены. Прошу прощения, что не назвала свое имя вашей экономке, но мне следует быть очень осторожной. Конечно, вам интересно, кто я такая и что привело меня сюда.
— Лично я полагаю, — любезно улыбнулся Холмс, — что вы — мисс Гарриет Ирвин и пришли ко мне, дабы попросить помощи в доказательстве того, что мистер Биньон НЕ убивал вашего отца.
— Холмс, — изумился я, — о чем вы вообще говорите?
— Вы совершенно правы, мистер Холмс, — ответила молодая леди, — но как вы узнали?
В очередной раз я сидел и слушал объяснения Холмса, как он с помощью дедуктивной логики пришел к своим выводам.
— Вы носите очень новую и очень дорогую траурную одежду, предположительно впервые, поскольку несколько ниток для подшивки все еще видны. На вас нет обручального кольца, так что, очевидно, вы не оплакиваете мужа. Единственный человек, о смерти которого газеты сообщили за последние несколько дней и который оставил после себя юную дочь, достаточно состоятельную, чтобы приобрести такие наряды, — это сэр Эдвард Ирвин. И поскольку полиция уже произвела арест, очевидно, вы хотите, чтобы я опроверг версию полиции и вступился за юного Биньона.
— Мистер Холмс, вы великолепны! Именно этого я и хочу от вас. Вы ведь поможете мне?
— Мисс Ирвин, я внимательно изучил газетные сообщения. Мне кажется, что Скотланд-Ярд арестовал того человека.
— Что ж, мне очень жаль, — вклинился я, — но я не читал газетных сообщений. Я не имею ни малейшего представления, о чем вы оба говорите!
— Тогда позвольте мне ввести вас в курс дела, мой дорогой Ватсон. И, пожалуйста, поправьте меня, мисс Ирвин, если я допущу какую-то ошибку. Три дня назад сэр Эдвард Ирвин, отец этой молодой леди, был найден заколотым в своем кабинете. Единственный вход в кабинет — через приемную, где сидел его секретарь с тех пор, как сэра Эдварда в последний раз видели живым. И секретарь поклялся, что никто не входил и не выходил из кабинета.
— Полагаю, секретаря звали Биньон.
— Верно. При таких обстоятельствах трудно представить, что можно было арестовать кого-то другого.
— И все же я знаю, что он невиновен, мистер Холмс.
— Откуда вы это знаете, мисс Ирвин? — спросил я.
— Мы были влюблены. Мы собирались пожениться. Мне все равно, что говорит полиция. Я знаю, что Роберт Биньон не убивал моего отца.
— Ваш отец одобрил помолвку? — продолжил я.
— Ну, нет, не совсем.
— Если быть точным, мисс Ирвин, — произнес Холмс, — разве нельзя сказать, что ваш отец категорически запретил этот брак?
— Да, запретил.
— И инспектор Лестрейд, взявшийся за данное дело, предположил, что это и послужило мотивом убийства.
Мисс Ирвин нервно сидела, теребя носовой платок еще яростнее, чем когда-либо. Холмс улыбнулся ей.
— Моя дорогая мисс Ирвин, если вы будете продолжать в таком духе, то можете порвать бедный платок в клочья. Пожалуйста, расслабьтесь и позвольте мне продолжить.
Она глубоко вздохнула и откинулась в кресле, пытаясь успокоиться.
— Есть ли у вашего отца другие живые родственники, мисс Ирвин?
— Его брат, мой дядя Перегрин. Он ведет отшельнический образ жизни в деревне. В последние несколько лет мы видели его очень редко.
— Осталось ли ему что-нибудь по завещанию вашего отца?
— Нет. Я была единственным получателем наследства. Пожалуйста, помогите мне, мистер Холмс. Если вы просто поговорите с Робертом, вы поймете, что он не виновен.
Я повернулся к Холмсу, который, казалось, размышлял над представленными доказательствами.
— Нет ничего плохого в том, чтобы поговорить с ним, Холмс. В конце концов, это дело ведет наш старый друг Лестрейд, а он, знаете ли, в прошлом совершил немало ошибок.
— А кто не совершал, старина? — Холмс рассмеялся. — Что ж, мисс Ирвин, я сделаю все, что в моих силах, но ничего не обещаю.
— Благодарю вас, мистер Холмс.
— Где содержится ваш жених?
— В Скотланд-Ярде. Я разговаривала с ним там, как раз перед тем, как прийти к вам.
— Скотланд-Ярд, да? — сказал Холмс, поднимаясь с кресла. — Великолепно! Мы можем одновременно поговорить с Лестрейдом. Ватсон, берите…
— Шляпу и пальто, Холмс? — спросил я, прерывая моего знаменитого друга.
— Именно так, старина. Берите шляпу и пальто.
Мы с Холмсом проводили даму вниз по лестнице, и он еще раз заверил ее, что сделает все возможное, дабы помочь. Как только она уехала на кэбе, я вызвал другой, который доставил нас в Скотланд-Ярд, к грозному инспектору Лестрейду.
— Итак, мистер Шерлок Холмс и доктор Ватсон, — произнес Лестрейд, когда мы уселись перед ним, — думают, они знают больше, чем Скотланд-Ярд, а? Пришли сюда, чтобы научить нас нашей работе, я полагаю?
— Ничего подобного, Лестрейд, — раздраженно ответил я, — мы пришли сюда, чтобы навести кое-какие справки.
— Зря тратите время, джентльмены. Молодой Биньон виновен, что бы ни говорила его юная леди!
Холмс зажег сигару, на его лице появилось выражение легкого раздражения.
— Лестрейд, что показало вскрытие?
— Минуточку, у меня на столе лежит отчет. Там не сказано ничего, чего вы не знаете.
Он протянул отчет Холмсу, который внимательно изучил его содержание.
— Здесь говорится, что смерть была мгновенной, — прокомментировал Холмс. — Вызвана каким-то орудием, например длинной иглой, тонкой шпилькой или ножом для колки льда, проникшим в мозг у основания черепа.
— И в комнате не было найдено такого оружия, — цинично добавил Лестрейд.
— Как и на мистере Биньоне?
— Верно, сэр, но тогда у него имелась возможность избавиться от него!
— И все же, Лестрейд, — вмешался я, — орудие убийства не найдено, не так ли?
— Нет, доктор, но мы его отыщем. Можете не беспокоиться!
— Я бы хотел поговорить с заключенным, если вы не возражаете.
— Конечно, не возражаю, мистер Холмс. Он находится в камере предварительного заключения, прямо по коридору отсюда. Следуйте за мной, джентльмены.
Лестрейд повел нас по мрачному коридору к зарешеченной комнате в конце.
— Это помещение не мешало бы немного подкрасить, — заметил я.
— Что, доктор?
— Ничего. Биньон доставлял вам какие-нибудь неприятности, Лестрейд?
— Неприятности? Ха! Будь все наши заключенные такими же тихими, как он, нам бы не требовалась охрана, доктор. Приятный, тихий молодой парень. Трудно осознать, что он убийца.
— Факт, который еще должен быть доказан в суде, Лестрейд.
— Факт, который будет доказан в суде, мистер Холмс.
Лестрейд достал ключи и отпер дверь камеры. На табурете в дальнем конце комнаты сидел молодой человек, худой, бледный и хрупкого телосложения.
— У вас посетители, мистер Биньон, очень уважаемые посетители. Мистер Шерлок Холмс и доктор Джон Х. Ватсон.
— Мне жаль видеть вас в таком затруднительном положении, мистер Биньон, — сказал я.
— Мистер Шерлок Холмс! — воскликнул он, поднимаясь с табурета. — Значит, Гарриет действительно заходила к вам. Я так рад. Вы вытащите меня из этой передряги, я знаю.
— Даже мистер Шерлок Холмс не сможет вытащить вас из этой передряги, молодой человек.
— Мистер Биньон, — сказал Холмс, не обращая внимания на замечание Лестрейда, — я обещал вашей невесте, что постараюсь вам помочь. Я намереваюсь отправиться в дом сэра Эдварда и осмотреть комнату, в которой произошла трагедия, но прежде я хотел бы задать вам пару вопросов.
— Спрашивайте, о чем хотите, сэр.
— Как я понимаю, именно вы обнаружили тело. Пожалуйста, опишите обстоятельства.
Мы с Холмсом уселись на не слишком удобную койку напротив молодого Биньона, а Лестрейд встал у зарешеченной двери.
— Сэр Эдвард был в своем кабинете, а я работал в примыкающей к нему приемной, — рассказал молодой Биньон. — В пять часов я зашел пожелать ему спокойной ночи и обнаружил, что он сидит обмякший в кресле, а по его затылку струится кровь. Конечно, я сразу же послал дворецкого за полицией.
— Мог ли кто-нибудь войти в эту комнату без вашего ведома?
— Нет, мистер Холмс, я никогда не покидал своего стола. И в комнату не было другого входа, кроме как через мой кабинет.
— А как насчет окон в комнате сэра Эдварда? — спросил я.
— Они были заперты изнутри, доктор.
— Вам не стоит беспокоиться. Мы осмотрели подоконники. Никаких следов. Никто не входил этим путем! — добавил Лестрейд.
— Какова ваша версия убийства, мистер Биньон?
— У меня ее нет, мистер Холмс. Я совершенно сбит с толку. Я уверен, что никто не входил в эту комнату, но клянусь вам, я не закалывал его, хотя могу понять полицию, которая считает, что это сделал я.
Холмс сделал глубокую затяжку только что зажженной сигарой, затем встал, жестом приглашая меня последовать его примеру.
— Лестрейд, я хотел бы осмотреть комнату, в которой был убит сэр Эдвард.
— Это проще простого, мистер Холмс. Я буду сопровождать вас, если желаете. Его дом находится в Найтсбридже. Я бы очень хотел пойти с вами.
— Почему, Лестрейд? — спросил Холмс с лукавой улыбкой. — Вы ведь убеждены, что мистер Биньон виновен? Разве вы не тратите время впустую?
— Только не я, — торжествующе сказал Лестрейд. — В кои-то веки я знаю, что вы не на том пути, мистер Холмс. И я хочу быть там и увидеть ваше лицо, когда вы это поймете!
— Так я и думал, — тихо сказал Холмс.
— Что?
— Ничего, Лестрейд. Пойдем?
Мы попрощались с молодым Биньоном и поймали извозчика, который высадил нас перед домом Ирвина. Это было внушительное строение, принадлежащее богатому человеку, который потратил на него много денег и очень гордился своим жилищем.
— Я полагаю, Лестрейд, что у вас внутри все еще приставлен охранник?
— О да, доктор, — ответил он, постучав в дверь, — сержант охраняет комнату покойника днем и ночью. Однако мы до сих пор не нашли пропавшее оружие.
Дверь открылась, и перед нами возник весьма представительный и высокий дворецкий. Он довольно холодно посмотрел на нас троих.
— Да, джентльмены?
— Я инспектор Лестрейд из Скотланд-Ярда. Мы хотим осмотреть дом.
— Я должен увидеть ваши документы, сэр.
— О чем вы говорите? Я входил и выходил из этого дома полдюжины раз!
— У меня есть приказ, сэр.
Я видел, что Холмс усмехается. Я поймал себя на том же.
Лестрейд неохотно показал свое удостоверение.
— Мисс Ирвин дома? — спросил Холмс.
— Мисс Ирвин НЕ принимает, сэр.
— Святые угодники, — сказал я в разочаровании, — неужели вы не можете ничего нам сообщить?
— В этом доме произошла трагедия, сэр, и правда о ней пока неизвестна. Я не буду отвечать на вопросы, если не обязан!
— Какая преданность! — с улыбкой сказал Холмс. — Теперь мы можем войти?
Довольно неохотно дворецкий впустил нас.
— Проводить вас, джентльмены?
— Нет, спасибо. Я знаю этот дом почти так же хорошо, как и вы!
— Не думаю, инспектор. Я служу здесь уже двадцать семь лет! А теперь, джентльмены, если я вам не нужен, я вернусь в свои покои!
Когда Лестрейд направился в комнату мертвеца, я повернулся к Холмсу:
— Боже мой, более зловещего типа я в жизни не видел!
— Да, Ватсон, и ему что-то известно. Видите ли, Лестрейд, есть вероятность, что Биньон невиновен.
— Да, я начал понимать это, сэр, когда вы разговаривали с дворецким.
— Вы довольно загадочны, Холмс. О какой возможности вы говорите?
— О том, что Биньон скрывает настоящего убийцу. И кого же он наверняка прикрывает?
— Вы имеете в виду его невесту, — удивленно спросил я, — мисс Ирвин?
— Именно так, старина.
— Вот мы и пришли, — сказал Лестрейд, когда мы добрались до места назначения. — Это приемная, где работал молодой Биньон. А вон та дверь ведет в кабинет, где был найден сэр Эдвард.
— Ничего не трогали с момента обнаружения преступления?
— О нет, мистер Холмс. Именно поэтому там днем и ночью дежурит констебль. До суда мы пригласим экспертов, чтобы они проверили комнату на наличие потайных панелей или чего-либо подобного.
— Давайте-ка осмотрим комнату покойника.
Мы вошли в кабинет сэра Эдварда. Он был роскошно обставлен: большой письменный стол, повсюду дубовые панели. Перед нами в кресле сидел констебль.
— Вебстер! — крикнул Лестрейд. — А ну-ка встаньте. Вы на службе!
Ответа не последовало. Я подошел к констеблю и осмотрел его. Он не шевелился, пока я тряс его.
— Святые угодники, он мертв!
— Да, — сказал Холмс, — теперь я вижу струйку крови, сочащуюся из основания его черепа.
— Разрази меня гром, его убили точно так же, как и сэра Эдварда! — сказал потрясенный Лестрейд.
— Полагаю, вы согласитесь, что мистер Биньон не совершал этого убийства, Лестрейд.
— Конечно, нет, мистер Холмс, он не мог. Он заперт в Ярде!
— Попросите дворецкого подойти сюда, ладно? — сказал Холмс растерянному Лестрейду. Наконец-то он оказался в своей стихии. Я снова склонился над телом, внимательно его осматривая.
— Да, здесь тонкий прокол у основания черепа. Ей-богу, Холмс, в отчете упоминается шпилька или нож для колки льда. Такую рану могла нанести одна из тех длинных стальных шпилек, которые носят женщины!
— Да. Это вполне возможно, Ватсон, вполне возможно. И мисс Ирвин носила длинную булавку сегодня утром, если вы помните.
Холмс быстро перемещался по комнате, осматривая каждый уголок и щель, его глаза метались туда-сюда, а руки касались различных стыков дубовых панелей.
— Нет, Ватсон, я не могу обнаружить в этой комнате ничего, кроме высочайшего мастерства. Вряд ли здесь есть потайные панели.
— А окна заперты изнутри, да?
— Да. А, Лестрейд, вы нашли его. Как вас зовут? — обратился Холмс к дворецкому.
— Трэверс, сэр.
— Вы видите, что произошло, Трэверс?
— Да, сэр, вижу. Констебль убит так же, как и мой хозяин.
— Скажите, Трэверс, эта комната точно такая же, какой она была при жизни сэра Эдварда?
— Да, сэр, за исключением того, что у моего хозяина не было привычки держать здесь трупы полицейских!
— Давайте без шуточек, Трэверс, — сказал разгневанный Лестрейд. — Неужели вы не понимаете, что впутались в дело об убийстве!
— Смысл моего вопроса, Трэверс, — продолжал Холмс, — состоял в том, чтобы выяснить, не передвигали ли здесь в последнее время какую-нибудь мебель.
— Ничего не передвигали, сэр, но кое-что добавили. Это кресло, в котором сидит покойник.
— То самое кресло, в котором нашли тело сэра Эдварда! Конечно, вот он, ответ! Трэверс, когда было доставлено это кресло? И кто его доставил?
— Оно было доставлено за день до смерти сэра Эдварда. Из антикварного магазина Сильвершванца на Бонд-стрит.
— Ага! Игра началась, Лестрейд! Позаботьтесь о выносе тела этого бедняги, опечатайте комнату и, ради всего святого, сохраните его смерть в тайне хотя бы на день. За это время я надеюсь найти для вас убийцу!
— Значит, мы направляемся…
— Да, Ватсон, мы направляемся в антикварный магазин Сильвершванца на Бонд-стрит!
Я часто описывал чувство восторга, которое испытывал Холмс, когда в ходе расследования начинали появляться крупицы улик, которые он мог собрать воедино, дабы значительно продвинуться к окончательной разгадке. Я должен добавить к этому свое собственное волнение, не только от наблюдения за работой Холмса, но и от того, что он позволял мне помогать ему всеми возможными способами. Точно такое же чувство охватило меня, когда наш кэб остановился перед антикварным магазином Сильвершванца и мы вошли внутрь.
Он был заполнен почти до потолка мебелью, игрушками, поделками и самыми восхитительными музыкальными шкатулками, которые я когда-либо видел. Настолько восхитительными, что я отвлекся от цели нашего пребывания здесь.
— Эти музыкальные шкатулки просто очаровательны, не так ли, Холмс?
— Да, — ответил он, оглядываясь по сторонам, — но где же мистер Сильвершванц?
Из задней комнаты вышел пожилой человек с огромной белой гривой волос и пенсне на носу. Он был похож на маленького гнома, и я не мог не улыбнуться, когда он направился к нам.
— Мистер Сильвершванц? — спросил Холмс.
— Да, джентльмены. Вас интересуют музыкальные шкатулки?
— Нет, сэр, кресла. В частности, красивое резное кресло, которое вы доставили сэру Эдварду Ирвину несколько дней назад.
— Ах, да, великолепный экземпляр. Он им доволен?
— Его нашли в нем мертвым, мистер Сильвершванц, — сказал я.
— А полчаса назад в нем же нашли труп другого человека, — продолжил Холмс, — это кресло было одним из пары, не так ли?
— Да, но…
Внезапно мистер Сильвершванц побелел как привидение.
—Gott in Himmel!*Это невозможно, я… Джентльмены, прошу вас следовать за мной!Господь на небесах! (нем.)
Мистер Сильвершванц повел нас в заднюю часть здания, где у него была небольшая складская комната, заставленная мебелью.
— Посмотрите, господа, посмотрите на это кресло.
— Оно точно такое же, как в доме сэра Эдварда, — сказал я.
— Но, друг мой, между ними есть различие, — проговорил старый немец, покрывшись пятнами.
— Италия, пятнадцатый век, не так ли? — спросил Холмс.
— Да, это одно из пары знаменитых кресел Малапьерри. В мире существует всего три пары, друзья мои. Одно из этой пары, то, которое я доставил сэру Эдварду, — просто великолепный образец искусства резчика. А вот его близнец. Выглядит точно так же, не так ли?
— Действительно, — сказал я. — Лично я не вижу никакой разницы.
— Увидите, если сядете в него, старина.
— Именно, — сказал Сильвершванц, — вот почему я протянул эти шнуры от одного подлокотника к другому. Если кто-нибудь сядет в него… ну, иногда ничего не происходит. Но рано или поздно рука нажмет на эту скрытую пружину в подлокотнике, и вас настигнет смерть.
— Но ведь ничего не произошло, когда вы нажали на пружину, мистер Сильвершванц.
— Я… Я не понимаю…
— Я понимаю, — рявкнул Холмс. — Это безвредное кресло! Смертоносное было послано сэру Эдварду! Он сел в него, случайно нажал на пружину и вогнал смертельную иглу в свой мозг!
— Теперь я понял, Холмс, точно так же поступил сегодня тот бедный констебль!
— Сэр Эдвард купил оба кресла, я полагаю?
— Да, я не стал бы продавать кресла по отдельности.
— Тогда почему вы не доставили их одновременно? — спросил я.
— Он боялся смертоносного. Попросил меня оставить его здесь, пока не отыщет для него безопасное место в своем доме.
— Тут есть смысл, Ватсон. Какой-то дьявол пометил шнуром безвредное кресло, чтобы вы доставили роковое сэру Эдварду! Коварство, достойное самого создателя кресел. Сильвершванц, разве Малапьерри не умер от того, что его обманом усадили в одно из его собственных кресел?
— Да, верно.
— Теперь я, кажется, знаю, как заманить нашего убийцу в ловушку! — воскликнул Холмс. — Пожалуйста, позвольте мне задать вам еще несколько вопросов, мистер Сильвершванц. После, Ватсон, у нас будет много работы!
Мы узнали, как были совершены убийства, но не выяснили, кто их совершил. Холмс долго допрашивал мистера Сильвершванца на предмет того, кто мог убрать сигнальный шнур с рокового кресла. Выяснилось, что ответственность могли нести четыре человека. Дочь сэра Эдварда и его секретарь, мистер Биньон, в разное время находились вместе с ним в магазине. Дворецкий, Трэверс, тоже. Четвертым подозреваемым был брат сэра Эдварда, Перегрин, который, как оказалось, зашел в магазин на следующий день после совершения покупки. Получив эти последние данные, Холмс пришел в восторг и начал с нетерпением готовиться к тому, чтобы определить, является ли Перегрин Ирвин виновным.
— Холмс, — сказал я гневно, когда мы вернулись в наш дом, — я больше не собираюсь переодеваться вместе с вами!
— Ну же, Ватсон, это ненадолго, и разве вам не хочется изобразить из себя грузчика?
— Нет! Категорически нет! Я не актер, черт побери, я врач!
Холмс посмотрел на меня с крайним раздражением. Затем, так же быстро, он повеселел и вернулся к переодеванию.
— Хорошо, Ватсон, можете остаться здесь. Но предупреждаю, вы пропустите все веселье!
— Остаться здесь? То есть я не могу пойти с вами?
— Именно. В вашей помощи нет необходимости. Я просто подумал, что…
— Хорошо, Холмс, я сделаю так, как вы хотите.
— Знал, что вы согласитесь. Вот что я вам скажу, Ватсон, вместо того чтобы переодеваться, просто наденьте старую одежду. Вы будете изображать клерка, который следит за тем, чтобы с заказом все было в порядке. Я буду говорить, а вы просто что-нибудь отвечайте, когда я к вам обращаюсь. Вот, несколько товарных накладных и счетов, которые я использую как раз для таких случаев.
Сердито бормоча про себя, я влез в старую одежду, которую давно стоило выбросить. В мгновение ока мы арендовали лошадь и фургон и поехали на нем по тихой деревенской дорожке рядом с Доркингом. Вскоре мы подъехали к дому брата сэра Эдварда, Перегрина.
— Вот и дом, Ватсон. Обветшалое место, не так ли?
— Да, похоже на то.
— Почему вы такой угрюмый, дружище? — спросил он со смехом. — Вы почти ни слова не произнесли, пока мы ехали сюда.
— Вы никогда ничего мне не рассказываете, — сказал я в приступе депрессии. — Зачем мы едем в глушь под видом грузчиков и тащим с собой безвредное кресло?
— Разве не ясно, старина? Очевидно, что мы противостоим чрезвычайно хитроумному убийце. Для чего ему использовать кресло Малапьерри?
— Ради алиби, конечно. Его не будет поблизости, когда это случится.
— Именно. Примените свою логику немного дальше. Трое подозреваемых — дочь, мистер Биньон и дворецкий Трэверс — живут в доме и почти наверняка присутствуют в момент смерти. Следовательно, кто больше всего выиграет от такого алиби?
— Брат, Перегрин.
— Элементарно, мой дорогой Ватсон! Теперь вы понимаете, почему мы отправились в глушь Доркинга.
— Смотрите, Холмс, — прошептал я, когда мы приблизились к дому, — должно быть, это Перегрин стоит на крыльце. Он кажется приятным парнем.
— Следуйте моему примеру, Ватсон. Добрый день, начальник.
— Вы, господа, должно быть, ошиблись домом, — сказал Перегрин, подходя к нашему фургону.
— Вы ведь мистер Перегрин Ирвин, не так ли, начальник?
— Да.
— Тогда мы приехали в нужный дом. Давай, Берти, помогай.
Мы с Холмсом сгрузили безвредное кресло на крыльцо.
— Очень красивое кресло, правда, начальник? Мы с Берти любовались им всю дорогу.
— Кто приказал вам привезти его сюда? — спросил Перегрин, весьма озадаченный происходящим.
— Мистер Сильверсланц, начальник, или как его там. Он ‘оворил нам, что вашему брату кресло не нужно, и велел привезти его вам, — продолжал Холмс с жутким акцентом.
— Но мой брат мертв!
— Мистер Сильверсланц сказал, что ваш брат отдал приказ перед смертью. Не возражаете, если я присяду, начальник?
Не дожидаясь ответа, Холмс уселся в кресло и громко расхохотался.
— Видела бы меня сейчас потуга друга!
— Потуга друга? — переспросил Перегрин.
— Потуга друга — моя супруга, начальник. А присядьте-ка сами. Ну же. Садитесь. Давайте, давайте, начальник. Дайте отдохнуть рыбным пирогам.
— На каком варварском жаргоне вы говорите? Что такое рыбные пироги?
— Рыбным пирогам — это ногам, начальник. Это рифмованный жаргон. Давайте, присаживайтесь. Очень удобное кресло!
— Ладно уж, — неохотно согласился Перегрин. Он сел, положив руки на кресло рядом с резной деревянной конструкцией, в которой должна была находиться пружина.
— Ну-ка, — настаивал Холмс, — проведите руками по подлокотниками, начальник. Красивая ведь резьба? Разве не прелесть?
— Да, да, но мне не нужен этот хлам. Тут какая-то ошибка, так что лучше отвезите его обратно в Лондон и скажите, чтобы он его продал! Мне не нужно ничего от моего брата!
— Барсучий случай! Не понимаю, почему вы не хотите сидеть в таком красивом кресле, начальник. Но ‘лавный здесь вы, так что давай, Берти, принимайся за работу. Тащим назад в фургон!
— Я не знаю, зачем вы совершили эту поездку, но…
— О, благослови вас Бог, — сказал Холмс, — мы такими вопросами не задаемся, не так ли, Берти?
— Конечно, нет. Я просто заберу эти накладные вместе с креслом. Так что ничего страшного, — сказал я.
— В любом случае приятно прокатиться по деревне. Доброго дня, начальник! — крикнул Холмс.
— Доброго дня! — крикнул в ответ Перегрин, недоверчиво покачивая головой.
Через мгновение мы уже ехали по дороге, направляясь обратно в Лондон.
— Это был ложный след, Холмс. Очевидно, он ничего не знал о кресле. Он думал, что оно совершенно безвредно.
— Действительно. Но убийца счел бы его смертельным. Я где-то оступился в своих рассуждениях.
Холмс несколько минут сидел молча, озадаченный таким поворотом событий. Затем он внезапно выпрямился, крепко сжав поводья лошади.
— Ну конечно же, Ватсон! Какой же я дурак! Мы должны вернуться в Лондон так быстро, насколько только способна эта усталая кляча. Поехали!
— Холмс, мне кажется, я никогда не смогу вас полностью понять. Я не имею ни малейшего представления о том, что вы задумали!
— Мы должны вернуться в дом сэра Эдварда и поставить еще одну маленькую драму, которая, я уверен, даст нам окончательный ответ!
— Конечно, я не обязан продолжать играть в этой ужасной одежде, Холмс!
— Нет, с этим, слава богу, покончено.
Позже, вернувшись в Лондон, мы привели себя в порядок и отправились в дом сэра Эдварда, где Холмс некоторое время конфиденциально беседовал с инспектором Лестрейдом.
— Я все подготовил, мистер Холмс, как вы и просили. Мисс Ирвин, молодой Биньон и дворецкий уже ждут у входа. И никто не знает, что мы поменяли кресла местами.
— Великолепно.
— Вы уверены, что это безобидное кресло, Холмс? — спросил я.
— Конечно, уверен. Посмотрите сюда. Вот я сажусь в него. Провожу руками по подлокотникам. Да, это кресло безвредно, о чем знают все, кроме одного человека. Проводите их, Лестрейд.
— Всех сразу, мистер Холмс?
— Нет, я думаю, сначала мы пригласим мисс Ирвин и мистера Биньона.
Лестрейд ввел двух подозреваемых, а я стоял неподалеку и внимательно наблюдал за ними, пытаясь, как это сделал бы Холмс, догадаться, кто мог быть убийцей. Когда мисс Ирвин вошла, она ахнула:
— О, мистер Холмс!
— В чем дело, мисс Ирвин? — спросил он.
— Так ужасно видеть вас в том же кресле, где я видела отца.
— Мистер Холмс, — сказал молодой Биньон, — нам неприятно видеть вам на месте трупа. Пожалуйста, встаньте!
— Но, по-моему, это самое удобное кресло в комнате, — весело сказал Холмс. — А я люблю допрашивать свидетелей в комфорте. Однако, что же это я? Мисс Ирвин, прошу, садитесь. В это же кресло.
— Я… Я не хочу садиться в кресло, в котором умер отец.
— Мисс Ирвин, — добавил я, — нам невыносимо видеть вас стоящей.
— Тогда ладно.
— Не садись, Гарриет! — крикнул Биньон, бросившись к мисс Ирвин. Холмс остановил его порыв.
— Почему бы и нет, Биньон? В чем дело? Разве кресло не безопасно?
— Нет, нет… Я… — забормотал он.
— Тогда, может быть, вы сядете в него, — сказал Холмс, насильно подталкивая молодого Биньона к креслу, — чтобы доказать, что кресло безопасно. Садитесь!
— Хорошо, — смиренно проговорил он, — сел.
— Великолепно, — тихо сказал Холмс, — любопытное кресло, не правда ли, мистер Биньон? Меня удивляет эта резьба на подлокотниках. Она выглядит так, как будто в ней могут быть скрыты пружины. Интересно, что произойдет, если я…
— Ради всего святого, мистер Холмс, вы что, хотите меня убить? — воскликнул Биньон, вскакивая с кресла.
— Убить вас? — возмущенно выпалил я. — Значит, вам известно, как были убиты сэр Эдвард и полицейский!
— Я… Я знал, что это должно быть как-то связано с креслом.
— Ты знал куда больше, Роберт, — ответила мисс Ирвин. — Ведь ты все спланировал. Я вспомнила, что, когда мы ходили в магазин, ты…
— Тише, Гарриет! — закричал Биньон. Он схватил мисс Ирвин, повернулся и бросился к открытой двери, отпихнув Лестрейда.
— Нет, нет, Ватсон, не гонитесь за ними. Лестрейд его остановит. В любом случае полиция у входа.
Холмс спокойно достал свою трубку, вставил ее между зубами и закурил.
— О, Ватсон, дорогой друг, я устал. Пожалуй, я посижу в этом роковом кресле.
— Значит, это все время был молодой Биньон, — сказал я.
— Да, и он почти перехитрил меня. Я рассудил, что убийца планировал каким-то образом использовать это кресло, чтобы оправдать себя. И внезапно, после нашего инцидента с Перегрином Ирвином, я увидел истинную мотивацию. Как лучше всего доказать свою невиновность, нежели казаться заведомо виновным и при этом оставить след, посредством которого проницательная дедукция могла бы тебя оправдать?
— Теперь я понимаю, Холмс. Это была его идея, чтобы мисс Ирвин пришла к вам. Он использовал вас.
— Верно, Ватсон. Боюсь, что все это дело стало для меня весьма унизительным опытом.
— Почему вы так говорите?
— Ну, Лестрейд с самого начала арестовал правильного человека! О боже, — рассмеялся Холмс, — нет, мой дорогой Ватсон, я никогда не узнаю конца этого дела! Никогда! — И, конечно же, он сдержал свое обещание.Информационный блок* -
К. Гринвальд "Безголовый монах"
БЛИЖЕ к концу ноября 1896 года над Лондоном опустился густой желтый туман. Почти неделю из наших комнат на Бейкер-стрит невозможно было разглядеть очертания домов напротив. Для нас с Холмсом наступили времена уныния. Часто, если я не работал над рассказом о своем друге, то сидел над "London Times". Весь город как будто замер, а туман не думал рассеиваться.
Холмсу приходилось особенно тяжело, ведь он всегда отличался неугомонной, стремительной натурой, и оказаться запертым в собственном жилище было равносильно изгнанию из мира раскрытия преступлений, столь милого его сердцу.
Первый день тумана Холмс провел за перекрестной индексацией своих огромных книг криминальной литературы. На второй и третий день он пытался терпеливо заниматься предметом, который недавно сделал своим хобби, — музыкой Средневековья. Но на четвертый день, когда, отодвинув стул после завтрака, он увидел, как мимо окна клубится тяжелый туман, приправленный фабричной копотью, нетерпеливая и деятельная натура Холмса не могла больше выносить такого унылого существования.
Он беспокойно зашагал по нашей гостиной, недовольный бездействием. После нескольких минут таких блужданий Холмс повернулся ко мне.
— Я так понимаю, в газете нет ничего интересного, Ватсон? — нервно спросил он.
— Есть новости о возможной революции и грядущих переменах в правительстве. Но для вас ничего не интересного. Никаких серьезных преступлений.
— Похоже, современному лондонскому преступнику не хватает духа авантюризма. Выгляните в окно, Ватсон. Видите, как внизу вырисовываются фигуры людей, становятся смутно видимыми, а затем снова сливаются с туманной глубиной. Просто идеальный день для воровства или убийства! Можно бродить по Лондону, как тигр по джунглям, невидимым, а затем набрасываться на ничего не подозревающую жертву.
— Интересная мысль, — усмехнулся я.
В этот момент мы с Холмсом услышали внизу звонок в дверь.
— О, интересно, кто там? Вы кого-то ждете, Холмс?
— Нет. Возможно, это посетитель миссис Хадсон, а может быть, местный слесарь, наконец, соизволил обратить внимание на неисправный газовый рожок в нашей прихожей.
— Думаю, оба ваших предположения ошибочны. Я слышу шаги миссис Хадсон на лестнице. — Через мгновение миссис Хадсон постучала в нашу дверь, а затем вошла. Она объявила, что к Холмсу явился джентльмен.
Она протянула Холмсу визитку, на которую он быстро взглянул, и на его лице появилась искренняя улыбка удивления.
— Мортимер Харли, да? Проводите его, миссис Хадсон.
— Очень хорошо, сэр, — ответила она и пошла за мистером Харли.
— И кто такой Мортимер Харли, Холмс?
— Я не имел удовольствия встретиться с ним лично, но мне хорошо известна его научная репутация.
— Что ж, не держите меня в напряжении, Холмс, расскажите. На чем он специализируется?
— Полагаю, его можно назвать одним из крупнейших авторитетов по всем вопросам, связанным с оккультизмом.
— То есть он занимается сверхъестественным и всем таким прочим? — спросил я, испытывая любопытство.
— Я хочу сказать, мой дорогой Ватсон, что Мортимер Харли — чрезвычайно умный человек, обладающий обширными и глубокими знаниями в своей области и глубоко верующий в существование сверхъестественных сил.
Холмс как раз закончил свою фразу, когда мистера Харли ввели в нашу комнату. За то короткое время, что потребовалось миссис Хадсон, дабы оставить нас наедине с потенциальным клиентом, я успел рассмотреть этого человека. Он был небольшого роста, безупречно одет и, несмотря на преклонные годы, выглядел весьма бодрым для своего возраста.
— Вы мистер Шерлок Холмс? — спросил он тихим и очень культурным голосом.
— Да, а это мой коллега, доктор Ватсон.
— Добрый день, мистер Харли, не хотите присесть? — сказал я, указывая на стул.
Он сел напротив Холмса и меня, приведя в порядок одежду, прежде чем повернуться к нам.
— Что ж, — сказал он, — вам, наверное, интересно, кто я такой и что привело меня сюда.
— Нас не интересует, кто вы такой, мистер Харли, — ответил я. — Мой друг Холмс как раз рассказывал мне о ваших научных заслугах.
— Я, конечно, польщен, что вы знаете обо мне, мистер Холмс; но, возможно, вам интересно, почему я здесь.
— Пожалуйста, будьте так добры, сообщите нам о своей проблеме, — сказал Холмс, откинувшись в своем любимом кресле и небрежно раскуривая трубку.
— Мистер Холмс, вы когда-нибудь слышали о Безголовом монахе из часовни Тревенис?
— Да, мистер Харли. Это явление можно причислить к нашим наиболее "нематериальным" национальным сокровищам, — процитировал Холмс с некоторой долей сарказма в голосе.
— Простите, если покажусь глупцом, джентльмены, но я никогда не слышал о Безголовом монахе из этой часовни.
— Что ж, тогда позвольте мне просветить вас, доктор. Поместье Тревенис в Корнуолле когда-то было аббатством.
Во время правления Генриха Восьмого его распустили, и несколько монахов были убиты во время "незначительных трудностей", сопутствующих сему действию. Но один из убитых монахов, некий брат Хью, органист часовни, оказался настойчивым. Он и по сей день обитает в часовне и играет на органе. А с тех пор как его обезглавили, он всегда появляется без головы.
— Очаровательная история, мистер Харли, — сказал я, весьма позабавленный, — но вы же не думаете, что мы поверим в обычную легенду?
— А, скептик, да? А вы, мистер Холмс?
— Мне крайне любопытно узнать, зачем вы пришли ко мне, мистер Харли.
— Я скажу вам зачем. У меня есть редкая возможность исследовать данный феномен. Видите ли, сын моего старого друга, молодой парень по имени Леонард Майлз, является секретарем владельца поместья Тревенис. Именно он предложил мне остаться там, и я счел его приглашение весьма заманчивым. Особенно если учесть, что в последнее время, мистер Холмс, феномен странным образом участился. Как будто некая, ну, смертная сила побуждает его появляться.
— Теперь я понимаю, почему вы пришли ко мне, мистер Харли.
— Я знал, что вы меня поймете, мистер Холмс. Видите ли, я похож на моего хорошего друга и коллегу-исследователя Тарнакки. Я верю в то, что должен быть готов к встрече с явлениями как естественного, так и сверхъестественного плана. Если явления реальны, то они законно попадают в мою сферу…
— Если же, — перебил Холмс, — как вы, я уверен, подозреваете, они подстроены человеческими силами, то вы считаете, что это больше по моей части.
— Именно.
— Что скажете, Холмс? — вмешался я, взволнованный. — Небольшая поездка в Корнуолл стала бы отличным развлечением на несколько дней. Мы смогли сбежать от этого проклятого тумана!
— К черту погоду, Ватсон, меня гораздо больше волнует туман, скрывающий тайну часовни Тревенис. Мистер Харли, я с удовольствием принимаю ваше приглашение! Еще есть время успеть на корнуоллский экспресс, и мы сможем оказаться в поместье Тревенис до восхода луны!
Не дав нам возможности ответить, Холмс уже мчался в свою спальню, натягивая инвернесский плащ и шляпу охотника за оленями.
— Ватсон, не забудьте захватить с собой медицинский чемоданчик. Он может нам пригодиться. Поторопитесь, игра началась!
Холмс знал, что я радуюсь возможности уехать из Лондона при каждом удобном случае, особенно во время расследования. Я едва успел собрать чемоданчик, как обнаружил, что Холмс выталкивает меня и мистера Харли за дверь и тащит по лестнице. Я перекинулся парой слов с миссис Хадсон, объясняя, что мы задумали, а затем вышел через парадную дверь, пока Холмс подзывал кэб.
Через несколько минут мы увидели, как из клубящегося тумана вырисовывается вокзал Виктория. У нас троих было достаточно времени, чтобы купить билеты и сесть на экспресс.
Холмс, конечно, оказался прав. Луна только-только показалась, когда мы втроем прибыли к поместью. Мистер Харли жестом попросил нас следовать за ним, когда он повернул к часовне.
— Вам не кажется, что сначала мы должны зайти в поместье, мистер Харли? — спросил я, озадаченный его поступком.
— Нет, доктор, не думаю. На остальное мы посмотрим позже. Я просто не могу удержаться, чтобы не взглянуть на часовню при лунном свете. Вы ведь понимаете, Холмс?
— Да, прекрасно. Восхитительное произведение архитектуры, должен сказать.
— Однако это практически руины, — добавил я. — Похоже, ею давно не пользовались.
— И все же она стоит уже более, я бы сказал, четырехсот лет. Давайте заглянем внутрь, а? — взволнованно произнес Харли.
У подножия большой каменной лестницы, ведущей в часовню, я внезапно остановился, так как увидел, что к нам движется темная массивная фигура.
— Эй, что это приближается к нам?
— Если бы я не слышал звука его шагов, — сказал Харли, — я бы поверил, что это сверхъестественное явление.
— Он выглядит так, словно явился из могилы!
— Кто вы, джентльмены? — спросил мужчина, вырисовываясь перед нами. — Куда направляетесь?
— Предположим, вы сначала скажете нам, кто вы, добрый человек, — сказал я, несколько ошеломленный его размерами.
— Кто я? Я Дэвид Пендрагон, сэр, вот кто я! Конюх в этом поместье. А теперь я снова спрашиваю вас, джентльмены, куда вы направляетесь?
— Мы остановились в поместье. Мы просто собираемся взглянуть на часовню, — успокоил его Харли.
— О, не стоит, сэр. Люди, которые туда заходят, часто выходят не такими, какими зашли, сэр. Не ходите туда, джентльмены!
— О чем вы говорите, дружище? — осведомился я.
— Я говорю об упырях, призраках и органной музыке, которая доносится из ниоткуда.
— Вы… вы слышали ее? — взволнованно спросил Харли.
— Конечно, слышал, сэр. Точно так же, как я видел несчастного монаха, который ходил без головы!
— Проводите нас в часовню и покажите, где вы видели фигуру.
— Ах, нет, сэр, ни за какое золото Австралии я не вернусь назад и не рискну увидеть бедную заблудшую душу, бродящую без головы! Если вам, джентльмены, дорог рассудок, вы тоже туда не пойдете! Попомните мои слова! Не ходите в эту часовню!
Он повернулся и пошел прочь, его большая и громоздкая фигура отбрасывала на нас глубокую тень. Опустилась ночь, поднялся холодный и режущий ветер.
— Какой необычный парень. Похоже, он действительно боится этого места!
— Да, — сказал Харли, — но его нежелание объясняется не только слепым суеверием. Давайте пройдем внутрь, доктор?
Когда мы вошли в часовню, нас окружили глубокие и черные тени. Хотя снаружи было темно, в часовне оказалось еще темнее, и наши глаза не сразу привыкли к скудному свету, который луна отбрасывала через витражные окна. Внезапно комнату заполнил звук органа, заставивший меня резко обернуться.
— Святые угодники, — проговорил я, — послушайте! Призрак играет на органе!
— Нам очень повезло. Паранормальное явление, как только мы вошли в часовню!
Именно тогда, в тусклом свете, я заметил орган и фигуру, играющую на нем.
— Паранормальное явление… вздор! — воскликнул я, расслабляясь. — Посмотрите, кто сидит за клавиатурой. Это же Холмс!
Мы бросились вперед, пока не оказались у органа, где Холмс нежно играл на клавишах.
— Холмс, вы нас до смерти напугали. Правда, Харли?
— Ну, лично меня, доктор, он разочаровал. Я думал, это подлинный феномен.
— Что вы делаете, Холмс? Я хотел узнать, где вы. Я думал, вы все еще позади нас.
— Простите, если напугал вас, Ватсон. Мне было любопытно, что это за орган, поэтому я проскользнул в боковую дверь раньше вас и проверил инструмент. Он в удивительно хорошем состоянии для заброшенной часовни, вы не находите, Харли?
— Согласен, Холмс.
— Можно с полным основанием предположить, что кто-то ухаживает за ним с особой тщательностью. На самом деле я бы пошел дальше и сказал…
— Кто вы? Что вы здесь делаете? — раздался из темноты женский голос. Холмс повернулся в ту сторону, откуда разносился голос, его глаза пытались проникнуть сквозь черные тени в поисках хоть какого-то признака его обладательницы.
— Мы гости в поместье и решили заглянуть в часовню, прежде чем отдать дань уважения хозяину.
— Ах, — проговорил голос, и из тени вышла красивая, ухоженная молодая леди небольшого роста. — Мой отец — ваш хозяин. Я Дороти Браунли.
— Добрый вечер. Меня зовут Холмс, а этих джентльменов — доктор Ватсон и мистер Харли.
Она сделала реверанс в нашу сторону, а затем снова повернулась к Холмсу.
— Я услышала органную музыку и ужасно испугалась. Вы, наверное, слыхали об этой легенде?
— Вы имеете в виду о Безголовом монахе и таинственной органной музыке, мисс Браунли? — спросил я.
— Да, доктор. И это больше, чем легенда, уверяю вас. Вот почему я поспешила сюда, как только услышала музыку. Должно быть, она напугала всех слуг в радиусе слышимости. Почему вы играли на органе?
— Мне было любопытно посмотреть, исправен ли он.
— Очевидно, что исправен, мистер Холмс. Что ж, мой отец и его секретарь, мистер Майлз, ждут вас, я знаю. Давайте пройдем к дому, ладно? Уверена, вы уже достаточно насмотрелись на часовню за сегодняшний вечер.
Я был только рад убраться с холодного и пронизывающего ветра в теплый дом. Отец Дороти стоял у камина, его вид говорил о сильном человеке, гордящемся своим положением в жизни.
Нас всех представили мистеру Браунли, который, в свою очередь, познакомил нас со своим секретарем, Леонардом Майлзом, высоким мужчиной спокойного нрава и довольно привлекательной внешности. После обычных формальностей мы расслабились и уселись у огня, чтобы избавиться от ужасного холода, пробиравшего нас до самых костей.
— Боюсь, мистер Браунли очень зол на меня. Я не сказал ему, что вы являетесь экспертом по сверхъестественным явлениям, мистер Харли, — сказал мистер Майлз, первым начав разговор.
— Не понимаю, почему знание этого факта должно вас злить, мистер Браунли.
— Я не хочу, чтобы вы изучали этого так называемого призрака. И без того хватает проблем! Слуг удержать почти невозможно, а корнуэльцы невероятно суеверны.
Я бросил взгляд на Холмса, который внимательно наблюдал за разными членами нашей группы. Он с улыбкой повернулся к мистеру Браунли, доставая из инвернесского плаща свою трубку.
— Вы ведь сами не видели призрака, мистер Браунли? — спросил Холмс.
— Нет, конечно, — раздраженно ответил тот, — никакого призрака нет, говорю вам!
— Тогда слышали ли вы таинственную игру органа? — продолжал Холмс.
— Нет, не слышал. И я не хочу больше об этом говорить!
Вошел один из слуг и сказал мистеру Браунли, что Дэвид Пендрагон стоит за дверью и хочет с ним поговорить. Я достал блокнот и записал несколько замечаний, касающихся характера всего дела, как раз перед тем, как вошел Пендрагон. Я был готов к любой другой важной информации.
— Это ведь тот господин, которого мы встретили у часовни? — спросил я Харли.
— Да, весьма колоритный персонаж.
— Напротив, — подал голос мистер Браунли, — он суеверный старый дурак, если хотите знать мое мнение. Но, признаю, он хороший конюх.
В этот момент Пендрагон предстал перед своим хозяином.
— Прошу прощения, сэр, но сегодня ночью в часовне опять случилась беда. Я сказал себе: "Дэвид, твой долг — пойти к хозяину", и вот я здесь. Когда луна опускалась сегодня вечером, сэр, я услышал, как играет орган.
— Но это был мистер Холмс, добрый человек, — вмешался я.
— Да, возможно, он так думает. Я же спросил себя: "Что заставило его играть на органе?" А потом, этим самим вечером, я увидал Безголового монаха. Собственными глазами видел, как этот бедняга с отрубленной головой бродил в лунном свете. Я видел его, сэр, своими глазами видел!
— Убирайтесь отсюда, старый болтливый дурак! — крикнул мистер Браунли. — И предупреждаю вас: если я еще раз услышу какую-нибудь чушь об этом призраке, вы потеряете работу, поняли? А теперь проваливайте!
Покорившись, испуганный старый Пендрагон повернулся и поспешил уйти. Мистер Браунли, насколько мог, успокоился и повернулся к нам.
— Пойдемте, джентльмены, в гостиную, где я смогу хотя бы предложить вам выпить.
Браунли с дочерью и Леонардом Майлзом прошли в гостиную раньше нас, дав мне возможность шепнуть Холмсу:
— Холмс, кажется, мистер Браунли совершенно не в себе из-за призрака.
— Да, подозрительно. Интересно, что он пытается скрыть?
— Что бы это ни было, не думаю, что у него получится, — добавил Харли. — В вашей профессии, Холмс, известно, что убийство выйдет наружу. Это верно и для моей профессии. Как бы вы ни старались их подавить, джентльмены, призраки все равно появятся!
Больше об этом инциденте не было сказано ни слова, поскольку хозяин наливал нам напитки и развлекал нас, пока мы, согревшись и отдохнув, не удалились на ночлег.
Уже после завтрака мы с Холмсом и мистером Харли непринужденно прогуливались по территории поместья. Ветер немного утих, и, хотя небо было затянуто тучами, солнце то и дело пробивалось сквозь них, окрашивая землю ярким светом, который помогал сделать день чуть более радостным.
— Что ж, Холмс, может, здесь и водятся привидения, но я клянусь, что нигде не проводил ночи лучше.
— А я никогда не ел лучшего завтрака, Ватсон!
— Я слышал, как вы бродили поздно ночью. Вы выходили, Холмс?
— Да, джентльмены, у меня был еще один разговор с Дэвидом Пендрагоном, — сказал он шепотом, — а также с некоторыми другими слугами. Это было весьма познавательно.
— Я тоже не спал допоздна, доктор, — сказал Харли. — Я решил не обращать внимания на завуалированные угрозы мистера Браунли и провел небольшое расследование в часовне.
— И каковы результаты вашего расследования, мистер Харли? — спросил Холмс.
— Ну, никаких паранормальных явлений, как вы понимаете, не было, но я уверен в одном… эта часовня — зло. И я готов поклясться, что это зло не исходит от незадачливого монаха, которого там убили.
— Вы подтвердили некоторые подозрения, возникшие у меня вчера вечером. Здесь есть зло, Харли, и мне кажется, я знаю его природу. Если признаки меня не обманывают, кто-то приобщает местных крестьян к злу Черной Мессы!
— Черная Месса? Боже правый, какая шокирующая мысль, — сказал я, потрясенный такой неожиданной новостью.
— Мои собственные ощущения прошлой ночью подтверждают вашу теорию, Холмс. Клянусь вам, здесь происходит шабаш! Скрывающий при помощи призрака свои непристойные деяния, — сказал Харли.
— Звучит вполне правдоподобно, — добавил я. — В конце концов, люди здесь настолько суеверны, что, услышав игру органа, держались бы от часовни как можно дальше.
— Эта проблема относится к обеим нашим сферам, Харли, — с улыбкой ответил Холмс. — Занятие черной магией — уголовное преступление.
— Возможно, именно поэтому старые законы против колдовства все еще в силе.
— Полагаю, Харли, у вас есть свои методы борьбы с такими силами, как и у нас?
— О да, Холмс. Правда, мои не связаны с юридическими аспектами дела.
— Могу я спросить, что вы планируете делать, сэр? — поинтересовался я, когда мы продолжили нашу тихую прогулку.
— Ну, мне нужно совершить несколько довольно сложных приготовлений, доктор. Боюсь, у меня уйдет почти весь день. Однако я объясню их вам всем сегодня после ужина.
Продолжать разговор не было смысла, и мы решили расслабиться и насладиться природой. День прошел быстро и приятно, и уже совсем скоро мы сидели за столом, ужиная перепелками и беседуя о музыке, искусстве и нарастающих политических волнениях в нашем неспокойном мире. В положенное время слуги убрали со стола, и мы устроились поудобнее, чтобы насладиться вечером.
— Очень приятно сидеть здесь, — сказал я со спокойным удовлетворением, — после хорошего ужина с превосходным бренди под локтем и слушать, как чудесно играют на рояле.
— Вы очень добры, доктор, — отозвалась Дороти.
— Не сыграете ли вы еще что-нибудь, мисс Браунли? — спросил Холмс, усаживаясь с трубкой в руке в удобное кресло.
— Вам здесь нравится, мистер Холмс? — осведомился мистер Браунли, сам удобно устроившийся у камина.
— Очень, благодарю вас. И мистер Харли, и я нашли местный фольклор чрезвычайно интересным.
— А вы, господа, случайно снова не расследовали появления призрака в часовне? — спросил молодой Леонард Майлз.
Мистер Браунли резко поднялся, его кулаки сжались в гневе.
— Если так, то я буду очень зол! Это злоупотребление моим гостеприимством! Я же ясно сказал вам, что не желаю больше говорить о привидениях!
— Пожалуйста, присядьте, — сказал Харли, — потому что мы говорим не о привидениях, мистер Браунли. У меня есть кое-что еще более важное, с чем я должен сейчас бороться. Возможно, трудновато представить меня в роли крестоносца; меня, такого маленького человечка по сравнению с остальными, самыми высокими мужчинами, с которыми мне когда-либо приходилось сталкиваться. И все же я — ваш Святой Георгий.
— О чем вы вообще говорите, сэр! — сказал мистер Браунли, чей гнев нарастал с каждым мгновением.
— Я расскажу вам по секрету, — продолжил мистер Харли. — Это не должно дойти до ушей селян. Я называю себя Святым Георгием, потому что собираюсь уничтожить зло, которое живет среди вас. Живого, современного дракона.
Дороти перестала играть на рояле и в испуге повернулась к нам.
— О, прошу, мистер Харли, что за ужасы!
— И чтобы избавить вас от этого дьявола, — продолжал он, не обращая внимания на испуганную девушку, — я должен очистить часовню! Изгнать зло! Удалить его остатки. Это, господа, моя сегодняшняя миссия!
В этот момент Дороти, не в силах воспринять слова Харли, упала в обморок. Через мгновение я был рядом с ней.
— Кто-нибудь, достаньте из моего чемоданчика нюхательные соли. Сейчас же!
Холмс, ничуть не смущаясь, по-прежнему сидел в кресле, попыхивая трубкой.
— Боюсь, вы слишком впечатлили барышню, мистер Харли, — сказал он с непринужденным видом.
Мистер Харли встал, поправил одежду и слегка поклонился хозяину.
— Мне жаль, если я напугал юную леди, но я уверен, что после сегодняшнего вечера у нее больше не будет причин бояться часовни Тревенис.
Он повернулся и ушел в свою комнату. Мистер Браунли был вне себя от ярости, глядя вслед этому маленькому человеку, который говорил так дерзко, в то время как я и Леонард Майлз занимались молодой леди без сознания. Холмс скрестил ноги, глубоко затянулся своей трубкой и улыбнулся всем нам.
Я уже довольно долго спал, когда Холмс разбудил меня.
— Пойдемте, старина, у нас есть работа, — прошептал он. — Быстро одевайтесь и следуйте за мной.
— Что… сколько сейчас времени?
— Близится полночь. Мы должны попасть в часовню.
Холод пронизывал даже мою плотную одежду, когда мы присели неподалеку от часовни. Вокруг нас клубился сгущающийся туман, подгоняемый ветром. Казалось, он ползет по земле, словно длинные белые пальцы, скатываясь по ступеням и задерживаясь у стен часовни.
— Холмс, — прошептал я.
— Да, старина?
— Вы что-нибудь слышали?
— Ничего, кроме сов и часов в поместье, пробивших полночь.
Тишина как будто длилась бесконечно.
— Я начинаю ужасно нервничать. Что, по-вашему, задумал Харли?
— Я представляю себе его действия, — сказал Холмс. — Полночь, полагаю, решающий час в его начинаниях. Желаю ему удачи. Мои собственные планы, к сожалению, не столь ясны. Я чувствую здесь некую направляющую силу, которую я…
— Что-то происходит, Холмс! Послушайте!
— Боже правый, это орган в часовне!
— И Харли там один! — воскликнул я.
— Не один! Послушайте, как орган выдает свое безумие. Бежим, Ватсон! Что-то пошло не плану!
Услышав эту дьявольскую органную музыку, мы с Холмсом помчались по тропинке, ведущей к разрушенной часовне. К тому времени, как мы добрались до входа, органная музыка стихла, и на нашем пути возникла высокая фигура Дэвида Пендрагона.
— Что вам, джентльмены, нужно в такое время?
— Неважно. Что вы здесь делаете?
— Я? Я здесь потому, что джентльмен дал мне пять шиллингов, дабы я стоял здесь и следил, чтобы никто его не беспокоил. И вот я здесь. Никто не приходил и не уходил. Он все еще там, внутри.
— Когда вы услышали органную музыку, почему, черт возьми, вы не вошли?
— Органную музыку? Я не слышал никакой органной музыки.
С отвращением Холмс отодвинул громоздкого мужчину в сторону.
— Идемте, Ватсон!
Мы бросились в часовню, пытаясь что-нибудь разглядеть в окружавшей нас темноте.
— Боже правый, посмотрите на него! — сказал я, увидев Харли.
— Бедняга, мы опоздали! Нож в сердце.
— Совершенно очевидно, чьих это рук дело, Холмс. Того парня, Пендрагона. Я пойду и схвачу его, пока он не скрылся!
Холмс остановил мой порыв.
— Нет-нет, Ватсон. Он не наш человек. Это убийство было спланировано с дьявольским коварством.
— Любопытно. Здесь нет никаких признаков борьбы, — заметил я, осматривая тело нашего друга, — похоже, он просто стоял здесь и позволил себя зарезать.
— Обратите внимание на меловые следы, которыми окружено тело, Ватсон. Это так называемая пентаграмма, которую часто используют для отпугивания зла. Он думал, что она защитит его от сверхъестественных сил.
— На сей раз исследования бедолаги зашли слишком далеко.
— Да, потому что они касались не сверхъестественного, а естественного зла. И помните, Ватсон, что только три человека, кроме нас и Дэвида Пендрагона, знали об этом бдении.
— Вы имеете в виду Браунли, его дочь и молодого Майлза, его секретаря.
— Именно. Возвращайтесь в дом и приведите их сюда! Возможно, нам удастся упокоить призрака, поймав убийцу!
Понадобилось совсем немного времени, чтобы я разбудил всех домочадцев и привел их в часовню. Холмс сразу же приступил к допросу, поскольку сейчас было самое подходящее время застать их врасплох.
— Но это все, что я знаю, мистер Холмс, — сказал Леонард Майлз.
— Пока что вы мало что установили, Холмс, — заметил я, — все трое клянутся, что спали и не слышали органа.
— Верно, — добавил мистер Браунли, — и вы не можете доказать обратного, Холмс!
— Думаю, я могу доказать, что один из вас не только не спал, но и убил Мортимера Харли!
— Но почему кто-то из нас должен желать смерти бедняге, мистер Холмс? — взволнованно произнесла Дороти.
— В вашем случае, юная леди, признаюсь, мне трудно представить себе мотив.
— Намекаете на то, что у нас с мистером Браунли может быть мотив?
— Ну же, мистер Майлз, — вмешался я, — вы должны признать, что именно вы ответственны за приезд мистера Харли сюда.
— А вы, мистер Браунли, должны признать, что сделали все возможное, дабы помешать ныне покойному ученому провести свое расследование. Почему? Что вы пытаетесь скрыть?
— Ничего, мистер Холмс, просто я хотел продать поместье. Все эти разговоры о призраках создали этому месту дурную славу. Продолжайся так и дальше, я бы никогда не нашел покупателя.
— Ну, спекуляции ни к чему не приведут, — мрачно сказал Холмс. — Давайте перейдем к фактам. Есть ли еще какой-нибудь вход в эту часовню, кроме парадной и боковой дверей?
— Никакого, — последовал резкий ответ мистера Браунли. — Рядом с органным залом была старая пещера контрабандистов, но отец замуровал ее несколько лет назад, поскольку туристы так и норовили заползти внутрь!
— Пойдите и осмотрите ее, хорошо, Ватсон?
Я выполнил просьбу Холмса, но осматривал помещение тихо, чтобы слышать разговор, который эхом разносился по стенам часовни.
— Если вы не возражаете, мистер Холмс, — заговорил молодой Майлз, — кажется совершенно очевидным, кто совершил это убийство.
— Вы сказали нам, Дэвид Пендрагон признался, что никто не входил и не выходил, пока он стоял на страже, — добавил мистер Браунли. — Должно быть, он и есть убийца! Видно, что этот человек полубезумен…
— И суеверен. Он мог убить мистера Харли, потому что тот пытался помешать призраку.
— А потом сыграл на органе, чтобы отпраздновать это событие? — язвительно спросил Холмс. — Мне кажется, вы переоцениваете возможности Дэвида Пендрагона, мисс Браунли. Мистер Майлз, Пендрагон ждет снаружи. Не будете ли вы так любезны попросить его подойти на минутку?
— Конечно.
Когда Майлз ушел, чтобы привести Пендрагона, я вернулся, смахивая пыль и грязь с одежды.
— Что вы выяснили, Ватсон?
— Ну, легко увидеть, где она была замурована. Теперь там сплошная стена; никто не мог проникнуть сюда таким образом.
— Но, раз никто не входил и не выходил, — спросил мистер Браунли, — кто еще мог убить Харли, кроме Пендрагона?
— Призрак, — ответил Холмс, — или, скорее, человек, замаскированный под призрака. Мертвец ожидал сверхъестественного явления. Когда он увидел, что предполагаемый призрак приближается к нему, он не оказал никакого сопротивления. Вы можете убедиться в отсутствии борьбы, если внимательно рассмотрите пыль на полу. Харли верил, что магическая пентаграмма защитит его… А, вот и вы, Пендрагон.
— Да, я здесь, сэр. Но я не знаю больше того, что я вам рассказал.
— Не бойтесь, Пендрагон, — ободряюще произнес Холмс, — нам нужна только правда.
— Именно ее я вам и сказал, сэр.
— Когда вы говорили, что сегодня вечером в часовню никто не входил, вы имели в виду, что туда не входил ни один смертный человек, не так ли?
— Именно так, сэр. Но как я мог сказать, что видел призрака, когда мистер Браунли предупредил меня, что я потеряю работу, если снова заговорю о призраке.
— Ну вот, мы уже начинаем понимать, — сказал я. — Так вы действительно видели призрака?
— Да, сэр. Бедная душа, идущая в лунном свете без головы!
— Вы видели его совершенно отчетливо? — резко спросил Холмс.
— Так же ясно, как я вижу вас сейчас, сэр.
— Какого он был роста?
— Он был… не могли бы вы встать у стены, сэр?
Холмс послушался, и Пендрагон внимательно посмотрел на него, прежде чем заговорить.
— Он был так же высок, как… ну, его плечи доходили как раз до того места, где сейчас ваши, сэр.
— Значит, высокий человек. Итак, выбор сводится либо к вам, мистер Браунли, либо к вам, мистер Майлз, — сказал я.
— Это просто смешно! — закричал мистер Браунли.
— Напротив, джентльмены, дело раскрыто! — триумфально заявил Холмс, раскуривая трубку.
— Кто из них, Холмс? — спросил я в ожидании.
— Никто! Вспомните, что призрак без головы. Значит, самозванцу требовалось соорудить фальшивые плечи, закрывающие голову. У любого из этих людей плечи оказались бы на уровне моей головы.
— Холмс, — сказал я в изумлении, — вы намекаете, что…
Внезапно часовня наполнилась гулким смехом. Мы все повернулись лицом к Дороти Браунли, чье лицо представляло собой маску извращенного гнева и ненависти.
— Браво, мистер Холмс, я не думала, что вы меня поймаете!
— Мисс Браунли, я должен предупредить вас, что…
— Отойдите, не приближайтесь ко мне! Как видите, у меня есть револьвер!
— Господи Боже, — вскричал мистер Браунли в изумлении, — Дороти!
— Не говори мне о Господе! Ты думал, что я милая девочка, не так ли, отец? Ты не знал, что твоя дорогая, скромная дочь способна убить человека?
— Почему вы убили Мортимера Харли?
— Потому что он был помехой, мистер Холмс. Несколько месяцев я занималась здесь черной магией. Месяцами я создавала легенду о Безголовом монахе и органной музыке. Никто не мешал моему одиночеству, никто не мешал мне практиковать обряды!
Я стоял в ужасе, слушая, как эта некогда тихая девушка теперь разглагольствует и беснуется, а ее глаза горят яростным огнем безумия. Я не мог пошевелиться. Холмс стоял рядом со мной, его тело было напряжено, он слушал так же внимательно, как и я.
— А потом сюда приехал Харли, — продолжала она. — В первую ночь я оставила его в живых, потому что считала дураком! Но на вторую ночь, когда он сказал, что собирается изгнать из этой часовни зло, дабы очистить ее, он подписал себе смертный приговор! Видели бы вы его лицо. Видели бы вы его глупое, изумленное лицо, когда я вонзила в него нож. Он так красиво истекал кровью!
— Холмс! — закричал я. — Она безумна! Что нам делать?
— Мисс Браунли, отдайте мне револьвер!
— И позволить отвезти меня в тюрьму или сумасшедший дом, мистер Холмс? НЕТ! Вы никогда меня не поймаете!
Она начала подниматься по лестнице, ведущей на органные хоры, ее маниакальный смех разносился по всей часовне.
— Дороти, Дороти, вернись! — кричал в агонии мистер Браунли, наблюдая за удаляющейся безумной дочерью.
— Осторожно… перила позади вас! — крикнул Холмс, наконец-то двинувшись вперед. Мисс Браунли подняла пистолет, целясь прямо в Холмса. Он резко остановился.
— Отвернуться от вас, мистер Холмс, — прохрипела она, — чтобы вы попытались меня остановить? Нет уж, я…
Она не успела договорить, как вес ее тела надавил на перила, заставив их гнилую конструкцию рухнуть. Со страхом в глазах она с криком перелетела через перила и тяжело рухнула на каменный пол. Со своего места я видел, что она сломала шею в тот же миг, как приземлилась.
Охваченный горем мистер Браунли бросился вперед, чтобы подхватить дочь на руки. Но было уже слишком поздно. Она милосердно погибла в том самом месте, где царила ее черная магия.
Холмс подошел к рыдающему мистеру Браунли и встал над его скрюченным телом.
— Мистер Браунли, — мягко сказал он, — силы зла могут быть очень пугающими. Вы должны осознать и принять тот факт, что ваша дочь убила одного человека и могла убить больше. Она была безумна. Безнадежно безумна.
Любой из нас мало что мог сделать. Холмс жестом подозвал меня.
— Ватсон, будьте добры помочь мистеру Браунли вернуться в поместье, как только он сможет. Я пошлю Пендрагона за представителями власти, чтобы мы могли прояснить оставшиеся детали сего дела. Когда закончите, дайте мне знать. Думаю, нам пора покинуть это печальное место.
Сидя в купе корнуэльского экспресса, который вез нас обратно в Лондон, и я, и Холмс остро ощущали отсутствие Мортимера Харли. Мы долго сидели молча, пока, наконец, Холмс не нарушил тишину:
— Думаю, Ватсон, нам лучше не описывать данное дело. Этого бы хотел Мортимер Харли.
— Нет, Холмс, я не согласен. Хотя у вас с ним разные подходы к этому делу, он был не так уж далек от истины. Думаю, он хотел бы, чтобы общественность знала, какие зверские вещи происходят в мире, в котором мы живем и молимся, в котором царят мир и забота. Харли был джентльменом. Я хотел бы отдать ему должное, написав об этом деле, чтобы его имя не было окончательно забыто.
— Что ж, мой дорогой Ватсон, поступайте, как считаете нужным, — сказал он с тяжелым вздохом.
Холмс отвернулся к окну: над сельской местностью только-только забрезжил рассвет. Я откинулся на спинку сиденья, измученный этим приключением, решив немного поспать, прежде чем мы доберемся до Лондона, как вдруг услышал, что Холмс заговорил таким тихим голосом, что это был почти шепот.
Он сказал:
— Покойтесь с миром, Мортимер Харли, покойтесь с миром.Информационный блок*Данные на языке оригинала*"The Adventure of the Headless Monk" by Ken Greenwald
Рассказ основан на радио-постановке Д. Грина и Э. Баучера; Первая трансляция: 13 мая 1946 г.; Первая публикация: "Mallard Press, Bdd Promotional Book Co", 1989 г.Перевод:*Форум "Клуб любителей детектива"; Е. Субботин / Редактор-корректор: О. Белозовская, 3 февраля 2024 г. -
А. Порджес "Стейтли Хоумс и невидимый гигант"
- Невозможность | +
- Смерть наступила в результате удара тяжелой бронзовой статуей, которую не смог бы поднять единственный человек, входивший в комнату убийства и выходивший из нее.
(из Англии)*.Абсурдный непереводимый каламбур, основанный на созвучии со "Stately Homes of England" — традиционным определением дворцов в загородных поместьях английской аристократии.
Он все еще был вполне силен и энергичен, невзирая на тягу к длительным периодам праздности и редким упражнениям. И его удивительный ум был столь же остр, как и прежде, во многом походя на чудесную аналитическую машину Чарльза Бэббиджа, которой он столь восхищался, хотя и чуть меньше после того, как узнал, что печально известный профессор Мориарти приложил руку к математической логике ее изобретателя.
В случае Хоумса я замечал значительное увеличение вспыльчивости и нетерпения. Его потребность в поистине загадочных преступлениях все усиливалась; он более не довольствовался размышлениями, и несколько раз, стыжусь признаться, я просто прятал его скрипку под нашим диваном. Он довольно-таки рассеянно разыскивал ее, но затем сдавался, откидывался в кресле и начинал размышлять.
Поэтому я испытал облегчение, что вовсе не является типичной для меня реакцией, заслышав звенящий голос инспектора Бриггса Жерара, нашего старого приятеля из Ярда, увещевающего внизу нашу бесценную шведскую хозяйку, миссисХатсут*. Я не сомневался, что он принес Хоумсу новое сложное дело, которое не смог раскрыть сам.Отсылка к абсурдной "The Hut-Sut Song", написанной в 1941 году Дж. Оуэнсом, Л. Киллионом и Т. Макмайклом и содержащей бессмысленные фразы, включающие якобы шведские слова.
Когда инспектора провели внутрь и усадили, вручив немного бренди, он сразу перешел к волнующему его вопросу.
— Не поверите, какому давлению министерства внутренних дел мы подвергаемся, джентльмены. Убит богатый и влиятельный человек, публичная фигура, жестоко убит. — Его лицо потемнело, он отпил бренди. — Мы почти что докопались до сути дела, но тут я подумал: Это как раз одно из тех странных дел, какими наслаждается мистер Хоумс, так что почему бы не оказать ему своего рода услугу — в память о старых временах, можно сказать, — и не дать ему что-нибудь для проверки его теорий". Признаю, что порой, — прибавил он, — они действительно приносят немного смысла в запутанные обстоятельства.
Услышав это, Хоумс, к моему удовольствию, мгновенно преобразился. Его глаза, в последнее время казавшиеся впалыми и прикрытыми, заблестели, а лицо, столь долго хранившее безучастие, в высшей степени оживилось.
— Вы слышали это, Сон Ват! — возликовал он. — Наконец-то прорыв в проклятой скуке Лондона, свободного от преступности. Игра началась! Выкладывайте все факты, Жерар. Кто убит?
— Ни кто иной, как сэр Найджел Лоринг, промышленник, один из самых богатых людей Англии.
— А, — произнес Хоумс. — Тот, кого прозвали Лорингом Лакомкой. Говорят, он очень интересовался женщинами.
— Увы, поистине так. И это очень плохо для общественной нравственности.
— И кто же наследует все эти превосходные ценные бумаги?
— Не туда свернули, мистер Хоумс, — проговорил Жерар, как я заметил, без особого огорчения. Я подумал, что не в первый раз он испытывает удовольствие от мысли, что мой друг тоже способен сбиться со следа, пусть и ненадолго. Даже нераскрытое убийство может оказаться не слишком высокой ценой за подобное удовлетворение, но, вероятно, я слишком суров к почтенному инспектору.
— Нет, дело не в этом, — самодовольно проговорил инспектор. — Как вам, должно быть, известно, его жена умерла много лет назад. Бездетной; лишь за границей есть несколько троюродных братьев и тому подобное. Он завещал все свои деньги и даже большой дом — елизаветинский, как я слышал — охотничьему клубу "Не ложися на краю". Обожал этот спорт.
— Вполне достаточный мотив для убийства, — произнес Хоумс, подергивая губой. Приятно было видеть его снова, так сказать, ожившим. — Как был убит Лоринг?
— Пожалуй, необычным орудием. Бронзовой статуей высотой три фута, притом очень тяжелой, весом более восьмистоунов*. Я довольно силен и в свое время немало играл в футбол, но я не смог бы поднять ее и ударить по голове человека. Убийца, должно быть, гигант.То есть высотой около 1 м и весом более 50 кг.
— Так значит, статуей? Статуей кого?
— Мне сказали, Нептуна. Укрощающего морского конька.
Хоумс приподнял бровь, и легкая улыбка коснулась его губ.
— Элементарно — это сделал Роберт Браунинг.
Затем, заметив наши недоуменные взгляды, он проговорил:
— Вижу, вы не читаете нашего лучшего поэта. Что ж, в своем последнем стихотворении он упоминает именно такую фигуру, отлитую в бронзе КлаусомИннсбрукским*.Отсылка к стихотворению РобертаБраунинга*"Моя последняя герцогиня", в действительности написанному еще в 1842 году.1812–1889
— Вновь ошиблись, — сказал инспектор, едва скрывая ликование. — Снизу пьедестала была подпись Якоба Эпштейна — но и он этого не делал; он отсиживается во Франции.
Хоумс проигнорировал насмешку со словами:
— Я не думал, что этот младотурок Эпштейн способен сделать что-нибудь столь традиционное, как римский бог. В последний раз, когда я о нем слышал, он подбирался куда ближе к Адаму и вызвал немалый переполох.
— Один из моих констеблей, шутник, говорил, что Эпштейн тот еще фрукт.
— Что ж, как вы сами сказали бы, это нас никуда не ведет. Сон Ват, дайте мне расписание; нам придется посетить Лоринг-холл и осмотреться.
Просмотрев расписание, Хоумс проговорил:
— Думаю, поезд в час-десять нас вполне устроит. Кстати, Жерар, вы допросили слуг?
— Только двоих, — последовал ответ. — Всю домашнюю прислугу отпустили на большую ярмарку в Ладлоу. Остались только помощник садовника, туповатый парень по имени Родни Стоун, и егерь, Михей Кларк.
Здесь, заметив, что стакан Жерара пуст, Хоумс протянул ему графин, принятый с воодушевлением.
— Каков же мотив? — спросил Хоумс.
— Превосходный, — сказал инспектор. — Половина графства хотела прикончить Лоринга, особенно низшие классы. Он развлекался с их девицами. Вот почему мы первым делом присмотрелись к егерю. Он был помолвлен с местной горничной, Сью Фоун, а ее несколько недель назад выдворили в небольшой пансион за много миль от поместья, говорят, рожать ребенка Лоринга. Кларк, само собой, был в ярости.
— Стало быть, он арестован?
— Увы, нет. Видите ли, он маленького роста, едва ли пять футов, почти карлик. Вполне мускулист и жилист, но невозможно представить, как он размахивает этой статуей, притом не единожды, а много раз, как свидетельствует сэр БернардСпилсбери*— а он не ошибается.Если остальные персонажи этого рассказа носят имена и фамилии героев различных произведений А. Конан Дойла, то БернардСпилсбери*, считающийся основателем современной судебно-медицинской экспертизы, вполне реальная фигура, принимавшая участие в расследовании множества резонансных уголовных дел своей эпохи. В то же время карьера Спилсбери началась незадолго до Первой мировой войны, а наибольшую известность он приобрел уже в эпоху “Золотого века” детектива.1877–1947
— Согласен, — произнес Хоумс. — Сэр Бернард — великий патологоанатом.
— На этом все. Помощник садовника был снаружи весь день и не видел, чтобы в дом входил какой-нибудь убийца-гигант. Только Кларк несколько раз заходил и выходил, по его словам, чтобы посоветоваться с Лорингом насчет браконьеров. Но и это невозможно подтвердить, поскольку его хозяин был один, ожидая, мы уверены, одну из своих возлюбленных, чтобы позабавиться с ней чуть позже.
— Превосходная головоломка, — проговорил Хоумс, потирая руки. — Что ж, Сон Ват, если вы спуститесь вниз и поймаете кэб, мы отправимся на вокзал. Предпринимать что-то незачем до тщательного осмотра места преступления и, конечно, бронзовой статуи, представляющей собой весьма интригующую возможность.
Естественно, я попросил объяснений по поводу этого последнего комментария, но столь же естественно, что он, как я и ожидал, не проронил более ни слова.
***
Когда мы прибыли в Лоринг-холл, весьма впечатляющую груду построек, Хоумс немедленно отправился к орудию убийства, по-прежнему лежавшему на забрызганном кровью ковре. Само оно также было покрыто пятнами. Это была в высшей степени профессионально выполненная скульптура, но Жерар, усмехнувшись, заметил, что все морские коньки, каких он видел, неизменно мертвые и высушенные на каминных полках, были крошечными, а этот огромен, с большими зубами и развевающейся гривой. Хоумс не без удовольствия сообщил ему, что это бронзовое животное относится к мифологии и не связано с маленькими морскими рыбками.
Дав это понять, он наклонился, не без труда, несмотря на всю свою силу, поставил статую вертикально и принялся рассматривать ее через лупу.
— Заметьте, как тонко исполнены детали, джентльмены, — проговорил он. — Мастерская работа, должно быть, с помощью восковой модели. — Затем он поднял статую, нахмурился и сказал: — Согласен с вами, инспектор. Действительно, только очень сильный человек способен нанести ею смертельные раны. — Немного помолчав, он произнес: — Возможно, вы будете столь любезны привести сюда садовника. У меня есть к нему несколько вопросов.
Жерар, кивнув, вышел и вернулся с высоким худым парнем, явно трепетавшим перед нами. Он говорил с сильнейшим шотландским выговором, который было трудно понять, хотя для Хоумса это, похоже, не составило труда.
— Так кажу ж вам, — сказал парень. — Нихто, ни мужчына, ни хлопчык у той дом не заходзили. Тольки Кларк, егер.
Дальнейшие расспросы не могли его поколебать, и мы все поняли, что он не способен на серьезный обман.
После этого инспектор привел к нам Михея. Маленький, всегда начеку, с ясными голубыми глазами, он, подумалось мне, двигался как один из краснокожих Джеймса Фенимора Купера, способных ходить по сухим листьям беззвучно. Говорил он медленно, спокойно, тихо, с полной уверенностью. Лишь когда Жерар заговорил о Сью Фоун, поведение Кларка внезапно переменилось. Голубые глаза стали холодными и стальными, и он горько произнес:
— Это был злой поступок сэра Найджела; очень злой, и я не могу оплакивать его смерть.
Хоумс выглядел странно нерешительным, словно не желая давить на этого человека, но все же спросил о повторяющихся визитах Кларка в дом.
— Сэра Найджела беспокоили браконьеры, — сказал тот с легким ланкаширским выговором. — Он все время посылал меня за доказательствами, которые я находил — знаете, гильзы и все такое прочее.
— Садовник упоминал, что вы каждый раз приходили с пакетом, — проговорил Хоумс, и в его словах прозвучал вопрос.
— Ах, да. Ну да. Это были доказательства, пустые гильзы, пара обрывков шкурок с мест, где браконьеры ловили кроликов. Даже перья куропаток.
Хоумс бросил на него острый взгляд, а затем повернулся к нам с Жераром:
— Полагаю, нам троим лучше побеседовать снаружи. — И, обращаясь к Кларку, он добавил: — Благодарю вас, Михей; можете идти, но, пожалуйста, оставайтесь неподалеку. У меня могут еще возникнуть вопросы.
Егерь бесстрастно кивнул.
Как только мы вышли в сад, Хоумс огляделся, должно быть, чтобы убедиться, что никто не подслушивает. Но там был лишь садовник, подстригавший вдалеке кусты.
Удовлетворенный этим, Хоумс проговорил с потемневшим лицом:
— Какая-то нелепость! Я чую за этим преступлением высокий интеллект и большую решимость, зачем же столь ребяческая история про доказательства браконьерства? Браконьеры не оставляют ничего или почти ничего, уж точно не несколько больших пакетов улик. Джентльмены, есть здесь ключевой момент, и он от меня ускользает. Мне нужно больше данных. Давайте вернемся внутрь. Я хочу тщательнее осмотреть ковер; должно быть, убийца оставил там следы.
В затхлой гостиной Хоумс поднял жалюзи, позволив лучам послеполуденного солнца осветить ковер и статую. Он вновь изучил ее под лупой и тихонько хмыкнул, но не успели мы спросить, что он обнаружил и обнаружил ли что-то вообще, как он опустился на четвереньки и принялся дюйм за дюймом исследовать ковер. В очередной раз он напомнил мне окровавленную гончую, идущую по следу коварной лисы. Затем он вдруг замер и осторожно что-то поднял. Изучив находку под лупой, он встал и протянул ее Жерару.
— Что вы об этом думаете, инспектор?
Жерар вгляделся и улыбнулся.
— Что я об этом думаю? Очень вероятно, что это присуще преданному охотнику на куропаток, мистер Хоумс. Всего лишь свинцовая дробинка. Больше ничего. Только горожанина такое поставит в тупик, — прибавил он не без злобы.
Но лицо Хоумса странным образом просветлело.
— Клянусь небом, — вскричал он, — все проясняется. — Он поспешил к бронзовой статуе с лупой в руке, внимательно исследовал ее заднюю сторону и, вытащив платок, быстро протер. — Ага! Как я и думал. — Он махнул нам рукой, и мы поспешили присоединиться к нему. — Видите, вон там, круглое пятно диаметром около двух дюймов?
Разглядеть его было легко, но что оно означало?
Хоумс уловил невысказанный вопрос и улыбнулся.
— Когда я в первый раз изучил статую, стало очевидно, что она отлита из двух частей. Шов был заметен. Но тогда мне не пришло в голову, что изначально статуя была полой, жидкий металл заливался, как это часто делают, на жаропрочное ядро — огнеупорный кирпич или что-то подобное. Это убийство было дьявольски хорошо спланировано человеком, жаждущим мести.
Хоумс направился к буфету, бормоча: "Уверен, что видел... а, вот он где!», и вернулся с большим охотничьим ножом в роговой оправе. Этим ножом он принялся резко долбить круглую заплатку, которая вскоре рассыпалась, обнажив дыру в бронзе. Мой друг вонзил в нее лезвие, а затем вытащил, продемонстрировав насаженную на кончик ножа свинцовую дробинку.
— Последнее доказательство! — ликовал он. — Умный дьявол — видите, как это было проделано? — Затем, не дожидаясь ответа, который мог последовать нескоро, поскольку у нас с инспектором таковой отсутствовал, Хоумс проговорил: — Кларк, решив отомстить за мисс Фоун, заметил статую, идеальную дубинку, и вскоре понял, что есть способ снять с себя подозрения. Как? Сделав статую слишком тяжелой, чтобы даже очень сильный человек мог взмахнуть ею несколько раз. По ее весу он справедливо заключил, что она полая. Убежденный в этом, он убил Лоринга несколькими ударами, а затем с помощью долота проделал сзади статуи отверстие. За несколько озадачивших Стоуна, но неизбежных прогулок он принес в дом пакеты со свинцовой дробью, которая у всякого егеря имеется в изобилии, учитывая охоту на куропаток, высыпал все эти пакеты внутрь статуи — заметьте, будучи в паре футов от жертвы, — и, вероятно, утрамбовал дробь, чтобы не слышалось никакого дребезжания, если кто-нибудь сдвинет статую, а я, конечно, как вы помните, именно это и сделал. Перевернув теперь уже потяжелевшую статую, он соорудил импровизированную заплатку из гипса или шпатлевки и запылил ее сверху, чтобы никто, кроме особо заинтересовавшихся, ничего не заподозрил. Блестящая работа, должен сказать, и она почти что сошла ему с рук.
Я был глубоко тронут столь чудесной цепочкой рассуждений, шедевром дедукции. Мне подумалось, что этот человек никогда не постареет, — как, черт возьми, ему это удается? — и в каком-то возбуждении расчесал пальцами свою черную бороду.
Что до инспектора Жерара, он выглядел ошеломленным. Пробормотав нечто, что мне не удалось расслышать, он проговорил едва ли не самому себе:
— Так значит, никакого треклятого неуловимого гиганта, превосходно! — И прибавил: — Я должен арестовать Кларка, а палач ему найдется.
— Меня это не радует, — печально проговорил Хоумс, — но хладнокровное убийство невозможно оправдать.
Он бросил на меня долгий, странный взгляд.
— Теперь я должен раскрыть личную загадку.
— Какую же? — спросил я.
— Где, черт возьми, моя скрипка?
Я не нашелся, что ответить, но почувствовал, что краснею. И немедленно решил отныне терпеть его игру, не позволяя себе детских выходок. В конце концов, есть звуки и похуже, чем диссонирующие, режущие уши соло моего друга… Или все-таки нет? - ×
Подробная информация во вкладках
