У. Айриш: Избранное

[Клуб любителей детектива]

КОРНЕЛЛ ВУЛРИЧ ｢CORNELL WOOLRICH｣: ИЗБРАННОЕ    Пишущий во мраке — лучшего словосочетаний для К. Вулрича/У. Айриша (на мой взгляд) не подобрать. Истории автора украшали лучшие pulp-журналы: “Argosy”, “Black Mask”, “Detective Fiction Weekly”, “Dime Detective”, “Ellery Queen's Mystery Magazine”, “Alfred Hitchcock's Mystery Magazine” и др.    В этом топике буду собирать рассказы Айриша из разных периодов творчества: начиная с наивной любовной истории “эпохи джаза”; обычных криминальных рассказов, присущих времени расцвета жанра hard-boiled до пика творчества Айриша — писателя, пишущего во мраке.   © Переводы выполнен специально для форума “КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ДЕТЕКТИВА” / Информационные данные о каждом рассказе, переводчике и так далее, указаны во вкладке конкретного рассказа (информационный блок).    ВАЖНО! ПРИ ОБСУЖДЕНИИ РАССКАЗОВ ИЗБЕГАЙТЕ ПЕРЕСКАЗА СЮЖЕТОВ ИЛИ ПОЛЬЗУЙТЕСЬ ТЕГОМ "SPOILER"!

• ВНИМАНИЕ!
    Весь материал, представленный на данном форуме, предназначен исключительно для ознакомления. Все права на произведения принадлежат правообладателям (т.е согласно правилам форума он является собственником всего материала, опубликованного на данном ресурсе). Таким образом, форум занимается коллекционированием. Скопировав произведение с нашего форума (в данном случае администрация форума снимает с себя всякую ответственность), вы обязуетесь после прочтения удалить его со своего компьютера. Опубликовав произведение на других ресурсах в сети, вы берете на себя ответственность перед правообладателями.
    Публикация материалов с форума возможна только с разрешения администрации.
• “Милая крошка”
      МИЛАЯ КРОШКА приехала с юга. Ее волосы все еще были полны солнечных лучей; и она никак не могла привести свои локоны в порядок. Как она ни старалась зачесать их, волосы все равно оставались пушистыми. Она приехала из Нового Орлеана, который, по мнению многих, похож на настоящий рай — особенно когда начинают цвести апельсиновые деревья. Никто не помнил ее настоящего имени, да никто и не хотел вспоминать. Для всех она была просто Милой крошкой.
      Милая крошка отличала правильное поведение от неправильного. Она знала, как нужно вести себя на футбольном матче, и никогда не задавала вопросов, когда мяч находился в штрафной зоне, а до конца оставалось всего две с половиной минуты. Она знала, как правильно носить енотовую шубу, чтобы воротник опускался ровно до талии, и как правильно забираться в кабину автомобиля, не привлекая ненужных взглядов. Она знала, как правильно водрузить на голову маленькую шляпку с перьями так, чтобы шляпка скрывала одну бровь. На дюйм ниже, и ты будешь выглядеть пьяной, на дюйм выше, и ты будешь казаться заурядной.
      Милая крошка приехала на Север в сопровождении цветной служанки по имени Лилиан и огромного количества пустых чемоданов, которые она рассчитывала заполнить множеством остромодных вещей. Она остановилась у своей тети Мэри Клэр, но у той не было времени заниматься племянницей. Клэр еще называли “Мэри Клэр Инкорпорейтед”, поскольку она владела пятнадцатью кафе-кондитерскими, где в четыре часа дня зажигали свечи и брали с вас пятьдесят центов за чашку

  “оранж пеко”*

   Высший сорт индийского или цейлонского чая.

  . Кстати, Клэр не было ее фамилией, это было ее второе имя.
      Так вот, “Мэри Клэр Инкорпорейтед” обитала в одной из тех роскошных высоток на Риверсайд-драйв, где живет большинство трутней и пчелиных маток рода человеческого. И у нее не было времени ходить по магазинам, не было времени посещать вечеринки, не было времени возиться с племянницей. Поэтому она сказала:
      — Постарайся хорошо проводить время. Хочешь, возьми красную машину, а хочешь — синюю. Но только пусть тебя всегда сопровождает Лилиан.
      За собой “Мэри Клэр Инкорпорейтед” оставила зеленую, оранжевую и желтую машины, поскольку выбирала во вторник один цвет, в среду другой и так далее, в основном в тон своим шляпкам и туфелькам.
      В общем, Милая крошка наслаждалась жизнью, потому что все друзья и знакомые “Мэри Клэр Инкорпорейтед” прекрасно к ней относились. Ей нравился Нью-Йорк. Ей нравились сиреневые и изумрудные прожекторы, освещавшие украшенные стразами афиши “Music Box

  Revue”*

   серия из четырех музыкально-театральных ревю композитора Ирвинга Берлина (Irving Berlin), представленная с 1921 по 1924 годы в театре “Music Box” (“Музыкальная шкатулка”) в Нью-Йорке.

  . Ей даже нравилось метро, только она в нем не ездила. За семь дней она побывала на двенадцати вечеринках. А на восьмой день случилась эта история.
      Милая крошка познакомилась с мальчиком по имени Билли. Всю свою жизнь она встречалась с разными мальчиками по имени Билли (или Том, или Дик, или Гарри, или как-то еще), но этот Билли был другим. И еще каким другим! Во-первых, она называла его мальчиком, потому что ей нравилось думать обо всех своих товарищах по играм как о мальчиках; и в придачу она называла его Билли, хотя впоследствии обнаружила, что была дерзко непочтительна, потому что для всех остальных он был лейтенантом Уильямом Истоном, Военно-морские силы США, заместителем командира на большой серебристо-серой подводной лодке, которая стояла у Девяносто шестой улицы. Униформа сидела на нем как влитая. У него было божественно загорелое лицо, не говоря уже о модной короткой стрижке и идеальной выправке.
      — Застрелиться и не жить! — простонала Милая крошка, когда впервые увидела Билли.
      Вечеринка, на которой они познакомились, стала для нее тринадцатой по счету, но Милая крошка не была суеверной.
      Они пришли вдвоем с Лилиан, когда вечеринка уже начала сдуваться. Появление Милой крошки было сродни электрическому вентилятору в жаркой душной комнате. Она была как та самая вишенка в бокале для коктейля, которая придает напитку особый шик. С приходом Милой крошки вечеринка обрела новую жизнь.
      — Кто это там с черномазенькой? — спросил лейтенант Билл Истон у девушки, сидевшей рядом с ним у окна.
      Девушка недоверчиво взглянула на офицера.
      — Разве вы не знаете? Это же Милая крошка. Она здесь уже неделю.
      — Порази меня в колено, — пробормотала Милая крошка, вдруг испытав такой страх, какого раньше она никогда не испытывала. — Лилиан, он идет сюда.
      — Будь с ним построже, милая, — посоветовала Лилиан, ослабляя узел на запястье девушки, где висел модный портсигар.
      Итак, они встретились.
      — Милая крошка, почему так поздно? А… кстати… это лейтенант Билл Истон.
      — Я заскочила посмотреть представление блошиного цирка, — сказала Милая крошка, проигнорировав знакомство. — Хотела даже прикупить пару блошек, но Лилиан категорически пригрозила, что сбежит от меня, а ты ведь знаешь, что я без нее как без рук.
      — Я принесу тебе коктейль с анисовой водкой.
      — Позвольте мне это сделать, — вмешался лейтенант Билл Истон.
      Его голос сразу же был оценен в сто процентов.
      — Нет, пусть она это сделает, — возразила Милая крошка. — Думаю, не развалится.
      Лейтенант рассмеялся. Его зубы потянули еще на сотню. Но Милой крошке уже надоело оценивать молодого человека. Она почувствовала, что пришло время немного наказать его за то, что он был таким чертовски привлекательным во всех отношениях.
      — Это ваша странная штука торчит из Гудзона прямо перед моим окном? — спросила она. — Всю неделю она действует мне на нервы. Я хочу, чтобы вы ее убрали.
      Он ни в малейшей степени не казался расстроенным или оскорбленным. Судя по выражению его лица, ему это даже нравилось. На самом деле он уже по уши влюбился в Милую крошку.
      — Если хотите, я ее перекрашу! — воскликнул он. — Или взорву, только попросите. Только попросите!
      — Могу ли я на это рассчитывать? — спросила Милая крошка. — Ой, Лилиан, — со вздохом добавила она, — забери эти кошмарно-тяжелые серьги, а то у меня начинает распухать голова.
      Пока карамельного цвета пальцы Лилиан копались в ее спутанных волосах, к их мирной троице присоединились две поклонницы бравого лейтенанта.
      — Я привела тебя, чтобы показать золотой зуб лейтенанта, — сказала одна из них. — Правда, он у него есть. Я обнаружила это в начале вечера, — убедительно добавила она.
      — Коктейль с анисовой ну-у о-очень вкусный, — проворковала вторая поклонница. — Вам придется допить его за меня.
      И она повернула голову так, что ее десятидюймовый мундштук закачался прямо перед носом у лейтенанта. Милая крошка следила за девушкой, как рысь.
      — Благодарю, — вежливо ответил молодой человек, принимая бокал.
      Милая крошка взглядом обругала Лилиан за медлительность.
      Лейтенант услужливо запрокинул голову и допил коктейль.
      — Видела? Видела? Ну, разве это не изящно? — торжествующе воскликнула та, что интересовалась стоматологией.
      — Думаешь, он и вправду золотой? — с сомнением протянула ее подруга.
      — Если это не так, то я впустую потратил семьдесят пять долларов, — развел руками офицер.
      — Девочки, может быть, вы посмотрите еще и на его пятки? — сладким голоском предложила Милая крошка.
      — Думаю, в этом случае интерес к моей персоне приутихнет, — сказал лейтенант.
      — Несомненно, — ответила Милая крошка.
      Вечеринка, между тем, продолжалась.
      — Черт же дернул ее прийти сюда! — скрежетали зубами поклонницы бравого лейтенанта.
      — Она так рада, что завладела его вниманием.
      — Может, для своего отца она и Милая крошка, но для меня она словно ядовитый плющ.
      — Хотела бы я иметь отель с тысячей спален...
      — Я один такой уже знаю, — угрюмо перебила ее подруга.
      
      В два часа ночи Лилиан, наконец, их разлучила. У этой преданной служанки были свои принципы. Один из ее любимых девизов гласил: “Торчать на вечеринке до самого конца — дурной тон”. К двум часам ночи Лилиан уже сильно устала; да и в любом случае миндаля в глазури к тому времени совсем не осталось. В общем, мандаринового цвета пальто Милой крошки подкладкой наружу медленно поплыло через комнату к тому месту, где сидела девушка.
      — В чем дело? — спросила Милая крошка, отпуская левую руку лейтенанта, но крепко держась за его правую.
      — Надень пальто, милая, — сказала Лилиан. — Нам уже пора.
      — Ура! — ликовали поклонницы бравого лейтенанта. — Санта-Клаус все же существует!
      Билл Истон перевел свои наручные часы на час назад, а затем показал их Лилиан.
      — Вы же не собираетесь уходить так рано?
      — Я видела, как вы это сделали! — зловеще прошипела Лилиан.
      — Сейчас всего час.
      — Нет, уже два часа ночи.
      — Лилиан, — сказала Милая крошка, — разве я не просила тебя не спорить с людьми?
      — Я и не спорю, — ответила Лилиан так, чтобы все в комнате могли ее слышать. — Я просто указываю ему правильное время.
      — Сейчас всего час, — упрямо настаивал лейтенант. — Конечно, если вы примерные девочки…
      — Бом! — донесся звон больших электрических часов с близлежащей колокольни. — Бом!
      — Ха! — презрительно усмехнулась Лилиан. — Я же ведь знаю, что уже не час ночи!
      — Бом! — в третий раз прозвенели большие электрические часы.
      — Ха! — осклабился Билл. — Я тоже знаю, что сейчас никак не два!
      — Уже три часа, — выдохнула Милая крошка, — а у меня на девять назначена встреча. Мы идем в бассейн отеля “Шелтон”.
      Она вскочила на ноги, накинула на себя пальто с изображениями драконов, аистов и хризантем, и сразу стала похожа на

  Мэй Мюррей*

   Mae Murray (1885–1965) — американская актриса театра и кино, танцовщица. Была одной из основных звезд киностудии “Universal Studios”.

  , игравшую в фильмах об эпохе династии Мин.
      — Пожалуйста, позвольте мне проводить вас домой, — сказал Билл, поняв, что битва за время проиграна.
      — У меня есть Лилиан и шофер, — твердо ответила Милая крошка, но что-то в ее глазах подсказало лейтенанту, что девушка очень хотела, чтобы у нее сейчас не было ни Лилиан, ни шофера.
      — А вдруг вас остановит полиция?
      — Пока копы ирландцы, этого не случится.
      — А вдруг вы поскользнетесь на выходе и упадете?
      — Мне это даже понравится. Захватывает дух, как от двух коктейлей с анисовой водкой.
      Они каким-то образом покинули вечеринку. Каким-то образом оказались на крыльце, под навесом с электрическим освещением. Перед ними бесшумно затормозила машина. Лилиан уселась на переднее сиденье, рядом с шофером.
      — До свидания, — скромно сказала Милая крошка, прикрыв глаза своими серебристыми ресницами. — Приятно было с вами познакомиться, — и она протянула лейтенанту четыре пальца.
      — Тогда позвольте мне хотя бы показать вам как-нибудь мою подводную лодку, — предложил Билл Истон.
      — С удовольствием.
      — Завтра? Послезавтра?
      — Когда вы меня увидите, — проворковала Милая крошка, — вы поймете, что этот день настал.
      Подобно маленьким красным рубинам, задние фары машины мигнули, оставив лейтенанта стоять на тротуаре, как пленника, скованного золотыми цепями.
      
      В последующие две недели они виделись пятнадцать раз, и “долговязый”, как прозвала лейтенанта Милая крошка, определенно запутался в ее сетях. Каждое утро он присылал ей цветы — в таком количестве, что их аромат мог бы свалить быка. И мусорные баки на заднем дворе ее дома всегда были полны увядающих букетов. В конце концов, ей пришлось послать молодому человеку записку со словами: “Пожалуйста, не надо цветов”; и на следующий день никаких цветов больше не было. Зато вместо них был прислан целый галлон одеколона и десять фунтов шоколадных конфет.
      — Какие глупости! — заметила Милая крошка.
      Лилиан, однако, отнеслась к конфетам по-другому. Целые сутки ее потом тошнило.
      Несмотря на все знаки внимания со стороны лейтенанта, Милая крошка оставалась абсолютной хозяйкой своих собственных чувств и поступков. Она купила билет обратно в Новый Орлеан. В день отъезда они с Лилиан наконец-то ступили на борт подводной лодки, чтобы попрощаться с лейтенантом.
      — Боюсь, он относится ко мне слишком серьезно, — посетовала Милая крошка, балансируя на сходнях под руку с услужливым матросом.
      — Ой, Господи! — охала сзади Лилиан.
      Через боевую рубку они спустились в недра подводной лодки, и Лилиан заметила, что не понимает, почему нельзя было попрощаться где-нибудь на берегу.
      — Потому что я хотела посмотреть субмарину, — сказала Милая крошка. — И не смей мне перечить.
      Повсюду блестел металл. Все было чисто и гигиенично. Все электрические лампы горели.
      — Как славно! — проворковало Милая крошка. — Мы будто в кукольном домике.
      — Только это совсем не игрушка, — добавила Лилиан, которая была не из тех, кого можно было соблазнить такой декорацией.
      Они нашли Билла Истона сидящим за письменным столом, на котором стояли настоящий телефон, лампа под абажуром, чернильный прибор с пресс-папье, и все остальные, что должно быть в кабинете делового человека. Почетное место на столешнице занимала фотография Милой крошки. Лейтенант сидел за столом и не сводил взгляда с портрета девушки.
      — Бу-у-у! — пискнула Милая крошка.
      Несмотря на ее старание напугать молодого человека, ее голос прозвучал, как нежная скрипичная нота.
      — Боже, как я рад, — смущенно промолвил лейтенант. — Почему вы не сообщили мне, что едете на лодку? Я бы вызвал духовой оркестр, организовал бы фейерверк.
      Во время экскурсии по субмарине за Милой крошкой повсюду оставался слабый след аромата духов

  “Идеал Юбиган”*

   “Houbigant Parfum” — парфюмерная фирма, основанная в Париже в 1775 году Жаном-Франсуа Юбиганом (1752–1807 гг.). На протяжении веков фирма Юбиганов была поставщиком парфюма королевским дворам Европы, включая Наполеона, Наполеона III, Александра III Российского и королеву Викторию.

  , в то время как Лилиан оставляла на всех медных деталях отпечатки своих пальцев. Милая крошка продолжала ломать голову над тем, как бы помягче сообщить лейтенанту о том, что она собирается покинуть Нью-Йорк до наступления темноты. Вдруг превратившись в откровенную трусиху, она все тянула и тянула. А Лилиан все чаще тыкала и тыкала ее в ребра, поощряя к решительному разговору. В конце концов, Милой крошке пришлось даже повернуться к служанке и свирепым шипением дать ей понять, чтобы она не лезла не в свое дело.
      Личная каюта лейтенанта была просто восхитительна. Здесь была полка с книгами. На маленьком столике стоял портативный граммофон, а рядом валялась пара старых пластинок — арии из

  “Роз-Мари”*

   “Rose-Marie” — американская оперетта (часто относимая к близкому жанру мюзикла) 1924 года в двух актах. Композиторы: Рудольф Фримль и Герберт Стотхарт.

  и испанские народные песни. Кроме того, пол каюты украшал миленький коврик, а над кроватью висел модный светильник. И в этой каюте они пили чай с печеньем и яблочным мармеладом.
      — Чудесно! — проворковала Милая крошка.
      В половине пятого она почувствовала, как под столом Лилиан кончиком своего ботинка коснулась ее ноги. Милая крошка слегка вздрогнула и с сожалением вернула лейтенанту свою пустую чашку.
      — Я отлично провела время, — сказала она с напускной строгостью, скрывавшей ее волнение. — Однако, боюсь, что теперь мне придется уйти. Поезд отходит в пять.
      — Поезд? — эхом повторил Билл Истон. — Какой поезд?
      — Я уезжаю домой, — с виноватым видом произнесла Милая крошка, глядя себе на колени.
      Лилиан подзадорила свою хозяйку большим пальцем, вскинутым вверх, но ни лейтенант, ни девушка не заметили этого жеста или решили не обращать на него внимания.
      — Я здесь уже три недели, — объяснила Милая крошка, слегка повысив голос, но все еще не решаясь поднять на молодого человека глаза. — Я накупила себе столько одежды, будто я кинозвезда. Я по два раза посмотрела все бродвейские спектакли. Я стерла целые фунты воска на паркете ночных клубов. Думаю, мне пора уезжать.
      Чайная ложка лейтенанта с громким звоном упала в его чашку. Милая крошка нервно вздрогнула. И все же она не хотела встречаться с ним взглядом.
      — Извините, я на минутку, — сказал лейтенант и покинул каюту.
      — Пора идти, детка, — напомнила Лилиан.
      — Куда ты так спешишь? — угрюмо ответила Милая крошка, теперь, когда все было кончено. — Ты всегда мной командуешь.
      Они подождали одну минуту. Потом еще две. Наконец прошло целых пять минут. Лейтенант не появлялся. Милая крошка порывисто встала. Она была оскорблена.
      — Надеюсь, он не прыгнул за борт, — едко бросила она.
      — Этот Гудзон — такая грязная река, — задумчиво добавила Лилиан.
      — Идем, Лилиан! Не будем больше ждать ни минуты. Он крайне невоспитан.
      Подойдя к двери, девушка остановилась так внезапно, что Лилиан уткнулась носом ей в шею.
      — Я не могу открыть дверь, — сказала Милая крошка. — Ее заклинило. Может быть, из-за сырости. Попробуй ты.
      Лилиан попыталась, но после нескольких безуспешных попыток проворчала:
      — Ничего ее не заклинило. Просто дверь заперта.
      — Вот ведь дурак! — воскликнула Милая крошка и принялась яростно пинать неподатливую дверь, пока не вспомнила, что у нее на ногах весьма дорогие туфли.
      — У меня что-то кружится голова, — внезапно сказала она. — А у тебя?
      — У меня тоже, — откликнулась Лилиан.
      — Это лодка, — испуганно проронила Милая крошка. — Она движется, разве ты не чувствуешь?
      — Святой Моисей, — ахнула Лилиан. — Не говори так. Я пытаюсь держать себя в руках.
      — В критической ситуации от тебя мало толку, — фыркнула Милая крошка.
      — О чем ты говоришь? — простонала Лилиан. — Это не просто критическая ситуация. Это катастрофа!
      — Стукни по ней чем-нибудь, — сказала Милая крошка и выудила из-под кровати деревянную распорку для обуви.
      Перед лицом этой угрозы дверь распахнулась, и в каюту вошел Билл Истон. Он встал, прислонившись спиной к косяку, и вид у него был очень довольный.
      — Сотрите с лица эту глупую ухмылку и объяснитесь, — строго сказала Милая крошка. — Вы хоть понимаете, что из-за вас я опоздаю на поезд?
      — Понимаю, — ответил лейтенант. — Но скажите, вы согласны выйти за меня замуж?
      — Ни за что! — отрезала девушка. — Вы не джентльмен. И я не желаю с вами больше разговаривать.
      Он рассмеялся и сказал:
      — Но вы не можете покинуть лодку. Мы уже в пути. Движемся вниз по реке.
      — Боже мой, — прошептала Лилиан.
      — И куда же мы направляемся? — царственно осведомилось Милая крошка.
      Она одарила лейтенанта таким презрительным взглядом, что тот должен был испепелить офицера на месте.
      — В Гавану.
      — О-о! — простонала Лилиан. — Это невозможно. Меня в Новом Орлеане ждет муж.
      — Ты помолчишь когда-нибудь или нет? — рявкнула Милая крошка.
      — Трудно делать предложение в присутствии третьей стороны, — сказал Билл Истон. — И все же, может, вы передумаете?
      Девушка повернулась к нему спиной.
      — Ну что ж, — добродушно промолвил офицер. — Увидимся позже.
      Милая крошка услышала, как закрылась дверь, и тревожно взглянула на служанку.
      — Проверь, запер ли он ее на этот раз.
      Лилиан попробовала открыть дверь и обнаружила, что та не заперта.
      — Вставь ключ с внутренней стороны, — приказала Милая крошка. — Пока мы вынуждены сидеть на этой лодке, он может поспать и в машинном отделении.
      — А мы не можем как-нибудь улизнуть? — нервно спросила Лилиан.
      — Ты думаешь, что можно сбежать с подводной лодки? — усмехнулась Милая крошка.
      В шесть часов лейтенант вернулся и постучал в дверь.
      — Постучите себе по голове! — сердито крикнула Милая крошка.
      — Я просто хотел сообщить вам, что мы проплываем

  Сэнди-Хук*

   Sandy Hook) — узкая песчаная коса, выдающаяся в море от берега Нью-Джерси. Прикрывает внешнюю часть нью-йоркской гавани с моря.

  , — донеслось из-за двери.
      — География меня не интересует, — отозвалась девушка.
      — Вы еще не передумали? — спросил Билл Истон.
      — По поводу чего?
      — По поводу моего предложения. Помните?
      — А что я сказала?
      — Вы сказали “нет”.
      — Теперь я говорю “никогда”.
      — О! — раздался вздох снаружи.
      — Никогда, никогда, никогда!
      — Я понял с первого раза, — удрученно заметил лейтенант. — Нет нужды повторять.
      Милая крошка лежала на кровати, и ее золотистые локоны падали ей на глаза. Она не плакала и не собиралась плакать. Во всяком случае не сейчас, когда в каюте вместе с ней была Лилиан. Но все равно Милая крошка чувствовала себя уязвленной.
      — Как отнесется к этому “Мэри Клэр Инкорпорейтед”? — вздохнула она. — Подумает, что я уехала, не попрощавшись.
      — Именно так, — отозвалась Лилиан, качая головой и выбирая кусочек печенья из вазочки на столе.
      — Включи, что ли, вентилятор, — попросила Милая крошка. — Я собираюсь поспать, даже если умру во сне, — она прикрыла глаза. — Если он вернется, скажи ему, что мой ответ — “никогда”.
      Лейтенант действительно вернулся и спросил, не желают ли они перекусить.
      — Ответ — “никогда”, — прошептала Лилиан через замочную скважину.
      Когда Милая крошка проснулась, они с Лилиан устроили военный совет. Девушка сидела перед зеркальцем для бритья и расчесывала свои спутанные волосы.
      — Нет, ну, серьезно, — сказала она. — Он не должен быть таким предсказуемым. Ведь правда, Лилиан?
      — Конечно, не должен, — ответила Лилиан, эта змея проницательности.
      — Давай-ка осмотримся, — предложила Милая крошка.
      Она отыскала сундук с одеждой и начала вытаскивать оттуда вещи лейтенанта — одну за другой.
      — Смотри, брюки, — промолвила она.
      — Ну, надо же! — воскликнула Лилиан.
      — Матросская блуза, — продолжала Милая крошка, у которой уже появилась отличная идея. — Проверь, заперта ли дверь, — приказала она. — А теперь помоги мне это надеть.
      — Разрази меня гром! — ахнула изумленная Лилиан.
      
      Примерно через час к Биллу Истону подошел свободный от дежурства член экипажа, на лице которого была написана серьезная озабоченность.
      — В машинном отделении бродил какой-то парень с сигаретой во рту.
      — Кто это был?
      — Никто из тех, кого я знаю. Он щупловатый, невысокого роста. Когда я попытался с ним заговорить, он убежал по лестнице в верхний отсек. Но у него оторвался каблук. Посмотрите. Хотел бы я знать, что у нас за команда.
      Билл держал на ладони оторванный каблук и чувствовал, как у него медленно начинают гореть уши. Это был каблучок от французской туфельки — обтянутый черным атласом, с голубой незабудкой на боковой стороне. Лейтенант точно знал, кому принадлежала такая туфелька. Да и в коридоре явственно ощущался легкий запах мускуса и жженой бумаги. Билл Истон решительно постучал в дверь своей каюты.
      — Вы снова вернулись? — послышался нежный голосок.
      — Откройте дверь! — рявкнул лейтенант.
      К своему удивлению, он услышал, как Милая крошка велела Лилиан отпереть замок. Молодой человек не ожидал такой легкой победы. Открыв дверь, он вошел в каюту. Бедра Лилиан затряслись от смеха. Милая крошка в брюках и матроской блузе сидела на краю стола и курила

  коричневую сигарету*

   Коричневые сигареты по размеру и форме были похожи на традиционные сигареты, но заворачивались в коричневую бумагу, содержавшую некоторое количество табачного листа.

  . Над верхней губой девушки карандашом для бровей были нарисованы усы, а на голову был натянут черный вязаный колпак с помпоном.
      — Я осмотрела всю вашу посудину, — невозмутимо промолвила Милая крошка, — и, должна сказать, она не стоит ни цента. Вам следовало бы сдать ее в утиль и купить, ну, скажем, “Форд”.
      — Здесь нельзя курить, — проворчал лейтенант. — На подводной лодке курить строго запрещено.
      — Кто это говорит? — вскинула бровь девушка.
      — Я это говорю.
      — В таком случае я буду курить, пока не сожгу себе губы, — пригрозила Милая крошка.
      Лейтенант выхватил сигарету у нее изо рта и затушил о чайное блюдце.
      — Как ваш будущий муж, — сказал он, — я запрещаю вам много курить.
      — О-о-о! — закатила глаза Милая крошка.
      Она пришла в ярость. Сорвала с головы вязаный колпак с помпоном и швырнула его в лейтенанта.
      — Вы не мой будущий муж! Не хотела бы я иметь такого супруга!
      — Возможно, вы этого еще не знаете, но это так, — заверил девушку Билл Истон. — И когда вы уже это поймете, я высажу вас на берег — не раньше.
      Он снова покинул каюту. Милая крошка прикусила губу: не от гнева и не от волнения, а чтобы спрятать улыбку.
      — Лучший из мужчин, кого я встречала в своей жизни! — вздохнула она.
      — И я, наверное, не буду спорить, — согласилась Лилиан.
     
      Они были забавной парой: темнокожая женщина в изысканных шелковых чулках и великолепной шляпке, украшенной анютиными глазками, и Милая крошка в мешковатой морской одежде с копной платиново-золотистых волос вокруг лба и ушей. Лилиан начала тихо напевать старинную креольскую песню о душных южных ночах, об экзотических птицах и цветах, о жасмине с ароматом луны, о светлячках и кастаньетах. Это была песня о Новом Орлеане старых франко-испанских времен. Лилиан обхватила руками колени и раскачивалась из стороны в сторону, напевая о цветах апельсина, сахарном тростнике и юности, уходящей в землю, как капли дождя. Милая крошка тоже покачивала ногой в такт мелодии. Она была просто Милой крошкой. И сейчас она впервые задумалась о том, что, возможно, мир создан для двоих, а не для одного.
      
      Когда лейтенант Билл Истон, Военно-морские силы США, вновь подошел к своей каюте, дверь распахнулась с треском разорвавшейся ракеты. Молодой человек отпрянул. Что-то повисло у него на шее.
      — Пожар?! — закричал он в тревоге.
       
      — Я передумала, — раздался шепот возле его уха. — Нет больше слова “никогда”. Теперь будет… сам это выясняй.
      — Далеко еще до Гаваны? — подала голос Лилиан.
      В любой ситуации верная служанка старалась не терять головы.
      — Иди за мной, — сказал Билл девушке, увлекая ее за собой. — Хочу тебе кое-что показать.
      Он подвел ее к перископу и заставил посмотреть в окуляр.
      — Что ты видишь?
      — Огни. Но откуда? Я думала, мы в открытом море!
      — Мы переместились с Девяносто шестой к Семьдесят девятой улице. Правда, здорово? Переодевайся. Мы сойдем на берег и отпразднуем. Сейчас только начало двенадцатого.
      Глаза Милой крошки напоминали большие сияющие изумруды.
      — Ах, та песня, которую я слышала на прошлой неделе. Теперь я понимаю, что значат ее слова:
      То странное, неведомое чувство,
      Когда впервые я увидела

  тебя...*

   Слова из песни американского композитора Джорджа Гершвина “That Certain Feeling”. Песня была популярна в исполнении знаменитой джазовой певицы Эллы Фицджеральд.

  
      — Счастье? — промолвил Билл Истон.
      — Да, — ответила Милая крошка. — Я просто хотела быть счастливой, — она крепче прижалась к груди молодого человека. — И теперь я счастлива.

     Информационный блок | +

     Формат: Рассказ
     Название на языке оригинала: “Honey Child” │ Первая публикация на языке оригинала: “College Humor”, сентябрь 1926 г.
     Другие публикации: ???
     Первый перевод на русский язык: “Форум "Клуб любителей детектива"”, 12 ноября 2023 г., В. Краснов │ Редактор−корректор: О. Белозовская │ Переведено по изданию: “College Humor”, сентябрь 1926 г.

• "Танцуй!"
      УОЛЛИ Уолтерсу много раз говорили, что он откровенный бездельник. Под этим словом, как известно, подразумевается тот, кто, достигнув работоспособного возраста, ничего не делает для блага общества. Другими словами, он не заботится о хлебе насущном, а предпочитает сразу добывать себе пирожные. Как ему это удается, никого не касается.
      На голове Уолли Уолтерс носил надвинутую на глаза и нос треуголку с низкой тульей и с маленьким зеленым пером, воткнутым в ленту. Поскольку он не умел сам завязывать галстук-бабочку, у него под воротником рубашки был галстук на резинке — и это ничуть не портило внешний вид Уолли Уолтерса. Его брюки собирались складками у самых кончиков ботинок, и когда он ходил, то был похож на слона. Но самым забавным в его гардеробе был плащ. Когда шел дождь (и даже иногда, когда дождя не было), Уолли выходил на улицу в мылком на вид желтом дождевике с маленьким ремешком вокруг горла. Этот ремешок походил на собачий ошейник. На спине дождевика была нарисована короткостриженая девица в розовой блузке и черных шелковых чулках. Под изображением шла надпись "Ну разве нам не весело?", которую могли прочитать все желающие. Автором рисунка была блондинка-кассир из кондитерской лавки. Она сделала шесть или семь таких рисунков на дождевиках и для других мужчин. Друзья говорили блондинке, что у нее талант, который пропадает впустую. Она была с этим согласна.
      Будет справедливым упомянуть, что, хотя Уолли Уолтерс, бесспорно, был любителем пирожных, в реальной жизни, если уж на то пошло, он никогда не притрагивался ни к тортам, ни к кексам. Он обедал в простых кафетериях, что, кстати, бывало не слишком часто, и ел обычно сэндвичи с ветчиной и яичным соусом, которые и стоили дешевле, и были гораздо сытнее. Несколько дней в неделю он посвящал игре в бильярд, но в субботние вечера его всегда можно было увидеть в "Радуге", местном танцевальном клубе, где на входе посетителей всегда обыскивали, чтобы исключить появление в зале спиртных напитков. Однако наиболее сообразительные старались прийти в клуб уже с выпивкой в своих желудках. Субботними вечерами в "Радуге" всегда можно было встретить Миртл, Роуз и Лили, которые постоянно соревновались друг с другом в искусстве танцевать чарльстон. Все, что для этого было нужно, — побольше свободного места, пара сильных лодыжек и неумеренные амбиции, нашептанные

  Терпсихорой*

    Муза танца в древнегреческой мифологии.

  . Последними двумя качествами, между прочим, в немалой степени обладал Уолли Уолтерс. Соответственно, он пользовался оглушительным успехом в танцевальном зале и всегда был востребован — поскольку Роуз, Миртл и Лили считали, что из блистательного кудесника чарльстона обязательно получится идеальный муж, и тогда им больше не придется ходить ни в какие клубы, а танцевать они смогут прямо у себя дома.
      Правда, Уолли так не думал. Он знал о девушках слишком много. Девушки были вынужденным злом. В полночь, под светом японских фонариков они выглядели очень мило со всей своей бижутерией и в боевой раскраске, но вот утром следующего дня рядом с овсяными хлопьями и дымящимся кофейником они уже не казались такими очаровательными. Уолли был идеалистом. У него были мечты, и он терпеть не мог, когда их разрушали. Время шло. Уолли становился старше, и, наконец, он решился вверить себя одной-единственной девушке — девушке из его воздушных замков.
      Ее называли Конни "Полторадоллара". Такое прозвище ей дали за то, что она могла водить все что угодно — от лимузина до почтового грузовика. И всегда у нее при себе было около полутора долларов на возможные непредвиденные расходы. Она называла это своим страховочным фондом. Вот уже три года она возила с собой эти полтора доллара, а непредвиденных случаев так и не было. Она читала девиз, выгравированный на серебряных полудолларовых монетах:

  "На Бога уповаем"*

    "In God We Trust" — официальный девиз США. Впервые был использован в 1864 году при чеканке монет нового образца.

  , и понимающе улыбалась себе под нос. Конни "Полторадоллара" легко управлялась с автомобилями, но искренне считала, что нужно быть готовой к любым неожиданностям. Каждую субботу вечером она надевала большую мягкую шляпу с широкими полями и отправлялась в "Радугу", радушно приветствуя по пути как своих знакомых, так и вовсе незнакомых ей людей. Ей очень нравился Уолли Уолтерс. Они вместе придумывали необычные танцевальные па.
      — Смотри, что я придумала сегодня утром по дороге на работу.
      — Ну-ка, покажи.
      — Тум-тум, ти-та-та, — с жаром демонстрировала Конни "Полторадоллара".
      — Да, неплохо, — говорил Уолли. — Только гляди... Тум-тум, ти-та-та… Разве так не будет лучше?
      И он показывал свою версию.
      — Вот! Именно так я и хотела!
      Девушке нужно быть хитрой, чтобы в результате исподволь протащить собственную идею.
      Была еще и шестая девушка — Люсиль. Она как раз находилась на гастролях. Люсиль была актрисой музыкальных комедий, играла героинь, которые в первом акте носят клетчатые юбки и возят шваброй по полу, а во втором акте выскакивают на сцену, увешанные блестками, хватают под руку сына миллионера и поют песню о платиновом колечке. Все заканчивается счастливым финалом.
      В этом случае финал был счастливым для всех, кроме самой бедняжки Люсиль. Девушка ненавидела ездить на гастроли. Это на несколько недель портило ей настроение. Она скучала по своему домику с верандой и облицованной зеркалами ванной, по своему автомобильчику марки "Испано-Фиат", где имелся даже откидной столик для игры в карты. Она скучала по своей любимой борзой с тонкой линией живота. В Нью-Йорке и Филадельфии Люсиль выступала под именем Мими Трэверс, но в западных штатах ее не знали. Однако продюсеры, видимо, думали иначе. Целый день, трясясь в поезде, Люсиль говорила о них такое, что не предназначено для слуха невинных детишек; а вечером, сидя в гримерке и разбросав по углам туфли, она не надевала сценический костюм до тех пор, пока начало спектакля не оказалось под угрозой срыва, и пока режиссер не пригрозил телеграфировать об этом продюсерам. Уже в последний момент она загримировалась и настояла, чтобы режиссер исключил из второго акта песню

  "Путь наслаждений"*

    "Primrose Path" — дословно "Тропа первоцвета" — словосочетание, впервые употребленное Уильямом Шекспиром в трагедии "Гамлет". Впоследствии это словосочетание стали использовать в названиях произведений массовой культуры.

  , которая надоела ей до чертиков.
      И в тот же самый вечер Уолли Уолтерс шел на север по Ривер-стрит. Вид у него был такой, будто он только что потратил миллион долларов на развлечения. Внимание Уолли привлекла новенькая неоновая вывеска, и он остановился перед ней, энергично позвякивая в кармане мелкими монетами.
      
      "ЛЮСИЛЬ
      Хит из хитов!
      Целый год в Нью-Йорке!"
      
      Неоновые трубки вспыхивали и гасли, вспыхивали и гасли. Светящиеся буквы завораживали.
      "Люсиль. Хит из хитов!"
      Люсиль. Какое красивое имя.
      Уолли уже стоял в очереди за билетом. Шесть медных пуговиц на его зеленовато-голубом

  "Норфолке"*

    Nortfolk — мужская куртка, созданная в XIX веке для охоты. Название "норфолк" произошло от имени ее создателя — английского лорда Норфолка, который очень любил охоту на уток в своем графстве. Куртка длиной до бедер, с двумя глубокими складками на спине не сковывала движений, а такие элементы, как пояс, который фиксировал крутку, и широкие карманы со складками и клапанами, которые позволяли взять с собой необходимые предметы для охоты, стали ее отличительной чертой.

  блестели в свете ламп вестибюля. Куртка "Норфолк" была гордостью Уолли. Он всегда надевал ее по субботам, когда отправлялся в "Радугу". Ну, а девушка… В тот момент он как-то не думал о ней, хотя в его сердце она занимала особое место. А сердце у Уолли было добрейшее.
      Он прошел по проходу к своему месту как раз в тот момент, когда оркестр заиграл увертюру. Девушка в верхней ложе, увидев Уолли, заулыбалась и что-то сказала стоявшей рядом с ней пожилой женщине. Уолли решил, что девушка хочет с ним пофлиртовать, поэтому он посмотрел на нее одним из своих изучающе-одобрительных взглядов и криво улыбнулся уголком рта. Несколько мгновений девушка отвечала ему с каким-то наглым пренебрежением; а потом она и пожилая женщина просто рассмеялись ему в лицо. Свет в зале погас. Уолли уселся в кресло, задаваясь вопросом, что вдруг нашло на этих двух женщин.
      Занавес поднялся; музыкальная комедия началась. Пять минут, десять, пятнадцать... Прошла уже половина первого акта, а Люсиль на сцене все еще не было. Кто она вообще такая, подумал Уолли. Чего она ждет? И что все это значит?
      На сцене разыгрывался эпизод вечеринки в саду. Стайка девушек в шляпах с плюмажами, с зонтиками и большими веерами в руках отплясывала нечто вроде канкана. Девушки стояли в ряд и вскидывали ноги выше головы.
      И тут Уолли ее увидел. Среди других девушек. Прожектор высветил ее отдельно. Она была как белочка между павлинами и фламинго. Ее волосы были собраны в узел на макушке (как обычно рисуют в комиксах), а сверху на голове сидела нелепая маленькая шляпка, пронзенная длинной булавкой. На ней были шерстяные чулки с красно-белыми, как на мятных леденцах, полосками. На ногах — высокие (до самых икр) желтые сапожки. Под мышкой она держала небольшого ирландского терьера, которого дрессировщики, очевидно, приучили пытаться вывернуться из рук "хозяйки" и убежать, поэтому ей приходилось прилагать усилия, чтобы удержать собаку на месте. Люди буквально давились от смеха. Зал сотрясался аплодисментами, которые волна за волной неслись к рампе и разбивались о край сцены. На балконах люди вставали с мест, чтобы получше разглядеть артистку.
      Один лишь Уолли Уолтерс не улыбался. Он сидел и смотрел на жалкое, шутовское лицо Люсиль, покрытое пудрой, на ее густо подведенные синей краской глаза и темно-бордовые губы. Вокруг нее кружили красавицы с прическами, как на картинах Тициана, и с нежным персикового цвета макияжем. Они рассматривали ее в лорнеты, шлепали веерами и с презрением подергивали плечами. И вот они отступили назад, оставив ее стоять одну на авансцене. Даже маленький терьер сбежал при первой возможности. На сцене и в зрительном зале наступила тишина. И тут Люсиль запела. Она пела о своем воздушном замке и о том, как он превратился в дым. Ничего не осталось, пела она. Совсем ничего. Она развела руки в стороны, потом бессильно уронила их и зарыдала. Затем она пошла, шаркая ногами, к кулисе и, уходя со сцены, сделала вид, будто споткнулась обо что-то. Это снова вызвало у зрителей гомерический хохот.
      Однако Уолли почему-то не мог смеяться. Он знал, каково это. Он понимал, что она чувствует. На глаза Уолли навернулись слезы. Он поднялся со своего места и стал пробираться к выходу. Люди провожали его недоуменными взглядами: почему он уходит так рано? Один раз Уолли мельком оглянулся через плечо. Люсиль на сцене не было, а девушки танцевали чарльстон под мелодию песни, которую она только что так грустно пела; они скакали среди руин ее воздушного замка. Для Уолли не имело значения, что она вскоре вернется — с диадемой в волосах и с атласными туфельками на стройных ножках. Он хорошо понимал то, что она донесла до него своей песней. Кто мог знать об этом лучше, чем он, тоже всегда стремившийся к чему-то недосягаемому.
      Он стоял возле театра, тупо глядя перед собой и ничего не видя. Он закурил сигарету и попытался представить, что это из-за дыма в его горле встал ком.
      Он побрел домой в свою комнатушку — "опочивалку", как он ее называл, — и улегся на кровать, не снимая одежды и ботинок. Эта убогая комнатушка, как зеркало, отражала истинную жизнь Уолли. Жизнь беспорядочную, бессмысленную, забитую ненужными мелочами, старавшуюся казаться веселой и беззаботной, но на деле унылую и жалкую. На стену была приклеена вырезанная из журнала фотография

  Клары Боу*

    Clara Gordon Bow (1905–1965 гг.) — американская актриса, звезда немого кино и секс-символ 1920-х годов.

  . Рядом на вбитом гвозде висел бубен, а еще на одном — позолоченная маска. Обои были испещрены нацарапанными карандашом номерами телефонов девушек, что приводило домовладелицу в ярость. На туалетном столике стояла кукла, купленная в лавке. У куклы были голубые волосы из ваты; а над верхней губой кто-то пририсовал ей усы. Кроме этого, на столике валялись никелированная карманная фляжка, бамбуковый

  щекотун*

    В оригинале — английское слово "tickler", которое среди прочих имеет значение "интимная игрушка для щекотания различных точек тела".

  с перьями, взятый из какого-то китайского ресторана, несколько рекламных листовок, неполная пачка сигарет, а также стояла бутылочка, на дне которой оставалось немного прогоркшего масла для волос. Тут же стояли медная пепельница с прилипшей к ней жевательной резинкой и оранжевая глиняная плошка с запонками и зубной щеткой внутри.
      В дверь кто-то постучал, и Уолли вскочил с кровати.
      — Кто там? — спросил он, машинально почесав в затылке.
      — Вас к телефону, — крикнула из коридора домовладелица.
      Уолли услышал, как женщина отошла от двери.
      Он спустился на первый этаж. Телефонная трубка висела на шнуре так низко, что почти касалась пола. Уолли пришлось наклониться, чтобы поднять ее.
      — Слушаю, — сдержанно произнес он.
      — Привет! — послышался девичий голос. — Это Конни. Конни говорит.
      — Я понял, — уныло заметил Уолли, шаря по карманам в поисках сигареты.
      Найдя сигарету, он сунул ее в рот, но закуривать не стал; и она дергалась вверх и вниз каждый раз, когда он пытался что-нибудь сказать.
      — Я в "Радуге", — возбужденно говорила Конни. — Почему ты не пришел? Что-то случилось?
      — Нет, — откликнулся Уолли, на мгновение прикрыв глаза.
      Сегодня ему никого не хотелось видеть: ни Конни, ни кого-либо еще. Из трубки приглушенно доносились разные звуки: играл оркестр, галдели люди.
      — Слышишь музыку? — крикнула в телефон Конни. — У тебя что, ноги не зудят?
      — М-м… — промычал Уолли.
      — Я буду тебя ждать, — продолжала она. — Сколько времени тебе понадобится, чтобы добраться сюда, мой сладенький?
      — Не знаю, — промямлил он. — Я не приду. Сегодня никак не могу. Я сильно устал.
      — Да что это с тобой? — удивленно воскликнула Конни. — Хочешь меня надуть? Тебя ведь отсюда никогда клещами не вытащишь.
      — Да ладно тебе.
      Уолли снова закрыл глаза и прижался лбом к стене.
      — Тут будут соревнования по чарльстону и все такое, — начала объяснять Конни. — Я тебя записала, поэтому, как хочешь, но тебе лучше сюда притащиться. Здесь будет ведущая актриса из "Люсиль". Она приедет после своего представления и будет вручать призы.
      — Что ты сказала?! — рявкнул в трубку Уолли.
      — Ты чего? — обиженно отозвалась Конни. — Хочешь разорвать мне барабанную перепонку?
      — Жди меня! — крикнул он. — Я в один миг прилечу. Встретимся в зале…
      И Уолли повесил трубку.
      — Мужчины такие переменчивые, — вздохнула Конни "Полторадоллара", пудря себе нос пуховкой размером с почтовую открытку.
      Тем временем в комнате Уолли полным ходом шли приготовления. Он втиснул ноги в узкие танцевальные туфли, пропитал волосы глицерином (что поделаешь, если нет более свежего парфюма). И когда, наконец, он выскочил из комнаты, то так хлопнул дверью, что бубен на гвозде зазвенел всеми своими бубенчиками.
      Перед клубом "Радуга" стояло такси с работавшим мотором и кого-то ожидало. Для такси находиться здесь в такой час было необычно. Большинство посетителей этого заведения прибывали сюда пешком, а если и ехали, то разве что на трамвае. Но Уолли сразу понял, для кого было нанято такси. Он купил в кассе входной билет и прошел в вестибюль. У дверей в зал его обыскали на предмет нелегального спиртного, а затем пропустили внутрь. Уолли сдал в гардероб пальто и шляпу и на двадцать пять центов купил синие "танцевальные билеты" — по пять центов за танец. Во все софиты были вставлены желтые и оранжевые фильтры, чтобы на танцующих эффектно падали цветные лучи. Конни сидела за маленьким столиком, положив локти на столешницу. Рядом лежала ее сумочка, украшенная фальшивыми бриллиантами, стояли бокал лимонада с двумя соломинками и рулончик синих билетиков. Конни помахала рукой, и Уолли подошел к своей подруге.
      — Привет, сладенький. Как себя чувствуешь?
      — Нормально.
      Она с улыбкой посмотрела на него.
      — Я сохранила все свои билеты до твоего прихода.
      — Спасибо, — сказал Уолли. — Я тоже купил немного.
      — Мог бы не покупать, золотце. У меня для тебя всегда есть запас.
      Взгляд Уолли блуждал по залу.
      — А та актриса из шоу уже приехала? — спросил он небрежным тоном.
      — Приехала, — ответила Конни. — Менеджер пока увел ее к себе. Она будет вручать призы.
      Уолли посмотрел на свои ноги.
      — Ты справишься, — кивнула головой Конни, словно прочитав его мысли. — Победа тебе обеспечена.
      — Какие будут танцы? Сольные или парные?
      — Сольные. Поэтому я и не стану участвовать. Не хочу составлять тебе конкуренцию.
      Уолли под столом сжал руку Конни.
      — Хорошая девочка, — промолвил он, и в его устах это прозвучало как нежнейший комплимент.
      Конни была польщена. Она предложила Уолли вторую соломинку и сказала:
      — Давай допьем вместе.
      Они склонились над бокалом, и их лица чуть не соприкоснулись. Веки Конни затрепетали от такой близости, но она не осмелилась поднять на Уолли глаза. На дне бокала забулькали остатки лимонада.
      — Съешь вишенку, — великодушно предложил Уолли.
      С галереи наверху послышался грохот барабанов и звон тарелок. Конни и Уолли подняли головы. Руководитель оркестра поднес ко рту микрофон.
      — Дамы и господа, — прогремел его голос, — начинаются соревнования по чарльстону. Выступления только по записи. Каждому участнику дается пять минут. Быть судьей нашего конкурса любезно согласилась мисс Мими Трэверс из шоу "Люсиль". Победителю будет вручен серебряный кубок, учрежденный в качестве приза Объединенной Ассоциацией парикмахерских салонов.
      Руководитель оркестра поднял вверх кубок. В зале раздались аплодисменты.
      — Ну, разве он не прекрасен? — восторженно воскликнула Конни, вытягивая шею.
      Она положила руку на плечо Уолли.
      — Милый, ты его обязательно получишь. Да они могли бы просто сразу отдать его тебе.
      Уолли улыбнулся. Но его улыбка предназначалась не Конни. Он улыбался Мими, стоявшей рядом с руководителем оркестра. Мими была прекрасна… Слишком прекрасна для живой, реальной женщины.
      — Дамы и господа! Мими Трэверс!
      Почти незаметным движением Уолли освободил свое плечо из-под руки Конни и принялся энергично хлопать в ладоши.
      — Мими! Мими! — крикнул он.
      Соревнования начались. Под звуки оркестра Роуз, Миртл и Лили по очереди выворачивали свои ноги в невероятных па.
      — Быстрее! Еще быстрее! — подбадривали зрители. — Поддайте жару!
      Роуз, Миртл и Лили жару поддавали. Они скакали и вертелись, как дьявольские чертовки. Мими Трэверс подошла к танцевальной площадке, чтобы лучше видеть участников. Она села верхом на стул, на спинку поставила локти, а подбородок подперла ладонями. На одной из ее лодыжек висел, подергиваясь в такт музыке, золотой браслет.
      Роуз, Миртл и Лили закончили свои вступления. Разгоряченные и растрепанные, они, тяжело дыша, смешались с гостями клуба.
      — Мистер Уоллес Уолтерс, — объявил руководитель оркестра.
      Музыка заиграла снова.
      — Давай, Уолли, — взволнованно проговорила Конни. — Иди и разнеси весь пол в щепки.
      Когда Уолли поднялся, девушка легонько похлопала его по спине.
      Теперь он был в своей стихии. И вот уже весь зал крутился вокруг него, как карусель. Уолли слышал, как зрители скандировали:
      — Даешь чарльстон! Даешь чарльстон!
      И Уолли выдавал. Он поймал кураж.
      Мими отбивала такт руками. Хлопи-хлоп, хлопи-хлоп.
      — Я никогда не видела ничего подобного, — сказала она кому-то, обернувшись. — Откуда у него эти движения?
      Уолли начал скользить по полу, как по глади пруда. В оркестре на верхней галерее тотчас же зазвенели бубенчики.
      Конни сновала туда-сюда вдоль танцевальной площадки.
      — Давай, мой сладенький! Сделай их всех! Сделай!
      Она вот-вот готова была присоединиться к Уолли.
      — Не мешай ему! — закричали из зала.
      — Уберите эту девчонку! — властно приказала Мими. — Кем она себя возомнила? Его партнершей?
      Уолли отплясывал так, словно у него было не две, а три ноги. Вот, наконец, он сделал полушпагат, затем выпрямился; и оркестр сыграл финальный аккорд.
      Конни была рядом. Она обеими руками обвила шею Уолли, поцеловала его и восторженно воскликнула:
      — Благослови тебя, Боже!
      — Благослови, Боже, мои подметки, — задыхаясь, промолвил он.
      Мими Трэверс оживленно говорила о чем-то с руководителем оркестра. Все с любопытством наблюдали за их беседой.
      — Давайте уже, решайте быстрее, — проворчала себе под нос Конни.
      Наконец Мими поднялась и взяла руководителя оркестра за руку так, как будто они собрались вместе танцевать котильон.
      — Мисс Трэверс пожелала, чтобы я объявил победителя, — нараспев произнес руководитель. — Итак, приз достается... нашему победителю... мистеру Уоллесу Уолтерсу! Не будет ли мистер Уолтерс так любезен подойти к нам?
      — Господи, котенок, — шепнула Конни, машинально ущипнув Уолли за локоть. — Ты выиграл!
      Последовал взрыв рукоплесканий. Уолли переходил от одной группы зрителей к другой. Его осыпали комплиментами, хлопали по плечу. Роза, Миртл и Лили тоже подошли поздравить его — хотя по ним было видно, как они завидовали.
      — Мне даже понравилось, — буркнула Роза.
      Это был триумф. Но Уолли, у которого и раньше было много подобных моментов, думал о Мими и ее воздушном замке. Теперь они стояли друг перед другом, лицом к лицу. Уолли мог видеть золотистое пламя, трепетавшее в глубине ее гелиотроповых глаз. Мими протянула ему холодный на ощупь серебряный кубок, и на мгновение теплые кончики их пальцев соприкоснулись на бесстрастном металлическом сосуде.
      — Удачи вам, — сказала Мими. — Вы были великолепны.
      — Благодарю вас, — ответил Уолли. — Рад, что вам понравилось, — и он отвесил глубокий поклон.
      — Поднимите кубок, чтобы все его увидели, — предложила Мими, окидывая взглядом помещение клуба.
      Когда церемония награждения закончилась, Уолли неожиданно для себя обнаружил, что уже сидит с Мими за одним из маленьких столиков. На столе стоял пустой бокал с двумя сломанными соломинками, лежала чья-то сумочка со стразами, а рядом — рулончик синих билетиков. Мими извлекла из небольшого черепахового портсигара ароматизированную сигарету и облизала ее губами. В этот момент кто угодно мог бы сказать ей, что курить в клубе запрещено, но случилось так, что эта неприятная задача выпала на долю Уолли.
      — Не думаю, что вам позволят здесь это делать, — заметил он по возможности небрежно.
      Мими не любила, когда ей указывали, чего ей делать не следует.
      — Делать что? Курить? — холодно спросила она
      Уолли скорбно кивнул и состроил страдальческую гримасу.
      — Мне можно, — заверила его Мими. — В виде исключения.
      На лице Уолли отразилось сомнение, и он пожал плечами, поскольку прежде многих его прекрасных спутниц разлучали с никотином как раз в тот момент, когда они собирались насладиться вкусом сигареты.
      — Что ж, — пробормотал он, — если вы так думаете, то вперед...
      — Я не думаю. Я знаю! — с жаром заявила Мими. — Вот что я вам скажу. Позовите владельца клуба, и тогда посмотрим.
      Уолли попытался ухмыльнуться, но на этот раз Мими жаждала крови — а также публичного внимания.
      — Ладно, — сказала она, — я сама это сделаю!
      Мими Трэверс встала и поманила одну из официанток.
      — Позовите мистера Натана, — потребовала она.
      — Добрый вечер, — сказал мистер Натан, материализовавшись через пару мгновений. — Я могу что-то для вас сделать?
      — Можете, — произнесла Мими громким и ясным голосом. — Я хочу выкурить сигарету. У вас случайно нет зажигалки? — и она вызывающе посмотрела на хозяина клуба.
      Мистер Натан взглянул на аккуратную табличку, прикрепленную к столбу. Там было написано: "Курить категорически запрещено". Однако…
      — Конечно, конечно, — сказал мистер Натан и вытащил из кармана маленькую позолоченную зажигалку.
      Он чиркнул колесиком, и во все стороны полетели искры.
      — Поосторожней с моим платьем! — резко бросила Мими.
      Уолли воспользовался шансом, достал обычный коробок спичек и быстро справился с задачей.
      — Спасибо, — сказала Мими, угрюмо взглянув на владельца клуба.
      — Не понимаю, в чем дело, — пожал плечами мистер Натан. — Она всегда нормально работала.
      — Да уж, всегда, — саркастично заметила Мими.
      — Должно быть, что-то с фитилем, — пробормотал хозяин, отходя в сторону и озабоченно ковыряясь в зажигалке.
      Уолли и Мими переглянулись и понимающе улыбнулись друг другу.
      — Попал впросак, — сказал Уолли.
      — Сел в калошу, — согласилась Мими.
      В этот момент перед ними возникла Конни. Губы у девушки были решительно надуты.
      — Я готова идти, сладенький, — объявила она, выхватывая свою сумочку со стразами из-под руки Мими.
      — И что я должен делать? — довольно нелюбезно отозвался Уолли.
      Мими, очевидно, догадавшись, что "танцевальные билеты" тоже являются собственностью Конни, сердито столкнула их локтем со стола. Синие билетики упали на пол.
      — Эй, поаккуратнее! — возмутилась Конни, наклоняясь, чтобы их поднять.
      — Извините, — надменно произнесла Мими.
      — Да ладно, — отмахнулась Конни и, повернувшись к Уолли, спросила: — Так что ты решил?
      — К чему такая спешка? — откликнулся он. — Ты что, подрядилась составлять мое расписание? Не глупи.
      — Ладно, миленький, — легко, почти нежно согласилась Конни. — Со временем это тоже пройдет.
      Она повернулась к ним спиной. Мими увидела, как, дойдя до двери, Конни скомкала билеты в кулаке и выбросила их в мусорную корзину. А вот Уолли смотрел только на свою Мими. Она была прежней, и все же не совсем такой, как раньше. Гротескный грим исчез. Мими была аккуратно одета; на нее приятно было смотреть. На ней были бледно-лиловые шелковые чулки; на лодыжке блестел золотой браслет; челка спускалась почти до переносицы. Но Уолли также не мог забыть, какой вид она имела тогда, на сцене, с терьером на руках. Не мог забыть, как она там стояла, как все смеялись над ней, и как ее сердце медленно разбивалось. Он повторял себе снова и снова, что ее воздушный замок рухнул точно так же, как и его. Поэтому они были словно брат и сестра.
      — Не принимайте это близко к сердцу, — засмеялась Мими, решив, что он беспокоится о Конни. — Она вернется. Они все возвращаются.
      Мими встала, высокая и стройная.
      — Боюсь, мне уже пора уходить.
      — Можно проводить вас до двери? — спросил Уолли.
      — Только до двери? — ресницы девушки игриво скользнули вверх-вниз.
      — Я имел в виду до вашей двери.
      И когда они выходили из зала, он услышал, как оркестр заиграл нежную песню о любви.
      
      На следующий день вечером перед началом представления в гримерке Мими Трэверс собрались артисты шоу. Мими оживленно рассказывала:
      — Он думает, что я в действительности такая, как пою в той песне. Глупая плакса, ну, вы понимаете, что я имею в виду.
      — Какой болван! — реагировали окружающие. — Надо же быть таким тупым!
      — Наверное, ему нравятся подобные женщины, — продолжала Мими. — Когда я это поняла, то сразу вошла в роль. Мы вышли из клуба, и ко мне привязался бездомный кот. Начал тереться о мою ногу. Я тут же заохала и зарыдала...
      Взрыв смеха заглушил ее слова. Мысль о том, что Мими может заплакать по любому поводу, чрезвычайно развеселил ее коллег.
      — Вам надо было меня видеть! Я только и делала, что повторяла: "Как страшно жить! Как все это больно! Мир так жесток!" А он вытер мне слезы и назвал своей Золушкой. Как вам такое?
      — Вот дурак! — истерично взвизгивали артисты, утыкаясь лицами друг другу в плечи. — А ты, ну, прямо Красная Шапочка!

  Маленькая Ева*

    Персонаж романа Гарриет Бичер-Стоу "Хижина дяди Тома".

  !
      В дверь гримерки постучали и послышался голос:
      — Занавес поднимется через пять минут.
      Мими быстро повернулась к зеркалу и начала румянить щеки кроличьей лапкой. Девушка все еще улыбалась, вспоминая этого забавного парня из клуба.
      
      Всю неделю Уолли парил в облаках от счастья. Однако Мими уже собирала вещи и готовилась ехать с труппой дальше. В день последнего представления Уолли снова (как и в предыдущие вечера) сидел в зрительном зале. Когда занавес закрылся и зажегся свет, он вышел через боковую дверь и по служебному коридору направился к сцене. За кулисами царила суматоха: снимали декорации, убирали реквизит. Рабочие сцены чуть не сбивали с ног девушек в сценических костюмах. Уолли нашел дверь гримерки Мими и постучал.
      — Кто там? — откликнулась девушка. — Что вам нужно?
      — Мими, это я.
      После легкой паузы последовал ответ:
      — Я сейчас занята. Вы можете подождать?
      Уолли уловил неуверенность в голосе Мими. Он открыл дверь гримерки и вошел.
      На девушке был сшитый на заказ дорожный костюм с красным поясом из лакированной кожи. В этом костюме Мими выглядела очень молодо — прямо лет на пятнадцать. Ее багаж был свален в кучу в центре комнаты, и она перекладывала вещи с гримерного столика в последний открытый чемодан.
      — Я же сказала, что занята. Разве вы не слышали? — сердито промолвила Мими. — Что за глупая идея? Здесь вам, что, проходной двор?
      — Мне нужно с вами поговорить, — сказал Уолли.
      — У меня нет времени на разговоры.
      — Я думал, вы пойдете со мной в "Радугу". Сегодня субботние танцы.
      — Хоть бы и канун Рождества. Мне не до этого. Я должна успеть на поезд.
      Она увидела выражение его лица и на мгновение смягчилась.
      — Что с вами, сладенький? Вы с самого начала знали, что это всего на неделю. В понедельник вечером мы должны открыться в ...
      Вот теперь его воздушный замок действительно рухнул. Рухнул с ужасающим грохотом, которого, правда, никто не мог услышать, кроме самого Уолли. Он стоял как громом пораженный, пока двое рабочих сцены не вошли и не вынесли ее багаж из гримерки.
      — Если хотите проводить меня к поезду, поймайте такси, — деловито сказала Мими.
      Они сели в такси и поехали на вокзал. Уолли смотрел в одно окно, Мими — в другое. За всю дорогу никто из них не произнес ни слова. Удобно устроившись в пульмановском вагоне, девушка сняла шляпку и поправила волосы, не обращая на Уолли никакого внимания.
      — Останьтесь хотя бы еще на один день... — начал умолять он.
      — Мой билет уже оплачен.
      — Я вам не говорил, но разве вы сами не можете догадаться, почему... — он запнулся. — Почему я не хочу, чтобы вы уезжали.
      — Я могу догадаться, — сказала Мими уверенным тоном. — Вы мной увлечены.
      — Это даже близко не подходит к тому, что я чувствую. Всю свою жизнь я... ждал... хотел... мечтал... о ком-то... таком, как вы... Если бы вы только позволили себе быть такой, какой показались мне в тот вечер, когда я впервые вас увидел!
      — Звучит очень мило, — пожала плечами девушка, — но что хорошего в том, чтобы думать о подобных вещах? Воздушные замки никому и никогда не приносили пользы. Вы сами должны были это заметить.
      Она похлопала его по руке.
      — Слышите, уже дали свисток. Самое лучшее, что вы теперь можете сделать, это вернуться в свой клуб и потанцевать.
      На платформе кондуктор размахивал зеленым фонарем.
      — Поезд отправляется! — кричал он. — Провожающие, выходите из вагона.
      — Поцелуйте меня на прощание, — шепнула Мими. — И… забудьте обо мне.
      Их губы встретились в первый и последний раз. Поезд тронулся.
      — Я поеду с вами! — воскликнул Уолли, охваченный диким сиюминутным порывом.
      — Вы что, хотите, чтобы я потеряла работу? — покривила душой Мими. — Я этого не хочу. Прыгайте, а то будет поздно!
      Уолли побежал к тамбуру и соскочил с подножки вагона. До девушки донесся его голос:
      — Прощайте, Мими.
      Она прижалась лицом к оконному стеклу, но снаружи было слишком темно, чтобы что-либо разглядеть. Мими коротко вздохнула.
      Уолли стоял и смотрел, как красный свет фонаря последнего вагона постепенно тает во тьме. Мими уехала, и он ее больше никогда не увидит.
      Уолли отряхнул брюки и отправился к себе домой.
      Когда он открыл дверь своей "опочивалки", то обнаружил внутри Конни. Девушка сидела на кровати и листала журнал.
      — Как ты тут оказалась? — вяло спросил Уолли.
      Конни оторвала взгляд от журнала.
      — Проводил свою подружку? — спокойно спросила она.
      — Да. Она уехала. Можешь о ней забыть.
      — Я ждала, когда ты вернешься, — сказала Конни. — В следующую субботу в "Радуге" большой маскарад. Будут вручать призы за лучший костюм. Мы с тобой пойдем?
      Он не ответил. Просто долго стоял и глядел на нее сверху вниз, как будто в этой девушке он увидел нечто такое, чего раньше никогда не замечал.
      — Ты на меня сердишься, сладенький? — спросила она.
      — Нет, — сказал Уолли. — На меня нашло затмение. Не знаю, как я это выдержал... Я думал, что умру.
      — Конечно, милый, — мягко промолвила Конни. — Я знаю, как это бывает. У меня было то же самое...
      Он тоже сел на кровать и уткнулся головой в плечо девушки.
      — Но это была ты, Конни. Всегда была только ты.
      Она провела рукой по его волосам и пробормотала:
      — Сладенький мой.
      — Конни, — нежно произнес Уолли, — воздушные замки могут становиться реальными... иногда.

  Информационный блок*

  Библиография*

  "Dance It Off!"; 1^st ed: "McClure’s", октябрь 1926 г.
  др. издания: "Love and Night: Unknown Stories", (авторский сборник), Dennis McMillan, декабрь 2007 г.; "The Good Die Young—and Other Early Tales of Romance", (авторский сборник), Black Dog Books, 2008 г.; etc .

  
  

  Перевод:*

  Форум "Клуб любителей детектива", 15 февраля 2024 г., В. Краснов │ Редактор−корректор: О. Белозовская │ Переведено по изданию: "A Treasury of Stories" ｢Большая эл.антология｣
• "В ритме танца"
      КОГДА Джеральду Джонсу исполнилось восемнадцать, он узнал о себе кое-что важное. Эти сведения ему поведала цыганка, в ушах которой блестели золотые монеты, а зубы были коричневыми от сигаретного табака. На цыганке была надета вишневого цвета юбка; на голове красовался ярко-зеленый тюрбан.
      Это было в тот день, когда Джеральд случайно повстречал двух цыганок, бредущих по обочине дороги. У него было с собой немного карманных денег, и он заметил, что женщины тоже обратили на него внимание.
      — А ты симпатичный парень, — сказала одна из цыганок.
      — Скажете тоже, — усмехнулся Джеральд, хотя слова женщины ему польстили.
      Та, что с ним заговорила, присела на корточки. Ее голова оказалась на уровне бедра Джеральда. Юбка легла на землю ярким кругом. Это было похоже на лужу вишневых чернил, пролитых на щебеночную дорогу. Цыганка достала колоду карт и принялась раскладывать их перед собой в два ряда прямо на земле.
      — Я прочитаю твою судебную, — сказала она.
      — Мою судебную что? — не понял Джеральд.
      Беда с этими иностранцами.
      — Судьбовну, — чуть помявшись, промолвила цыганка.
      — А-а, вы имеете в виду мою судьбу.
      Женщина прищурила глаза.
      — У тебя есть деньги? — поинтересовалась она.
      Джеральд как-то сразу насторожился.
      — Угу, — промычал он.
      Все карты лежали на земле рубашкой вверх. Цыганка начала их переворачивать как бы наугад. Открылось несколько двоек и троек.
      — Ты не будешь сильно богатым, — сказала она.
      — Ох, — вздохнул Джеральд. — А мне бы хотелось яхту с небольшой бронзовой пушкой на палубе.
      Выпали две дамы, одна червовая, другая бубновая.
      — Тебя будут любить две леди, — сказала цыганка.
      — Обе сразу? — ахнул Джеральд. — И что мне с ними делать?
      Цыганка пожала плечами и рассмеялась.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      В колледже его прозвали Джоунси. Он был популярен. У него была одна из тех спортивных шляп с полями, загнутыми спереди вниз, а сзади вверх. Шляпа всегда была сдвинута на затылок. Джеральд постоянно куда-то шел или откуда-то возвращался. От него всегда чем-то пахло; он вечно жевал гвоздику. Джоунси нравился буквально всем.
      В ночь после выпускного вечера он был кавалером девушки по имени Джемайма Марш, сокращенно Джимми. Молодые люди танцевали до упаду. Около трех часов утра они спустились в спорткомплекс, чтобы немного передохнуть. Было совершенно темно, но нельзя сказать, что очень пустынно. Джеральд зажег спичку и при ее свете нашел свободную скамейку возле бассейна.
      — Джоунси, — сказала Джемайма, с трудом отрывая свои губы от губ молодого человека, — ты такой скверный мальчишка.
      — Уфф-ффу, — откликнулся Джоунси, пытаясь снова поймать губы девушки.
      — Только не путай мои волосы, — проворчала Джемайма. — Мне потом целый день придется их расчесывать.
      — Ну, если ты такая… — Джоунси повернулся к девушке спиной, засунул руки в карманы и сделал вид, что надулся, — …тщеславная, — бросил он ей через плечо.
      — Вот уж спасибо! — сердито ответила Джемайма.
      Они замолчали. Джоунси стал постукивать ногой по кафельному полу. Джемайма сделала то же самое. Потом они оба вздохнули — но так и не заговорили друг с другом.
      Внезапно Джоунси почувствовал, как нежная, пахнущая розовой водой маленькая ручка неуверенно погладила его по лицу. Наверное, таким способом Джемайма хотела показать, что она сожалеет. Джоунси притянул девушку к себе и горячо поцеловал. Ему почему-то показалось, что Джемайма стала немного другой. Она как будто похудела. И он никак не мог вспомнить, какой туалетной водой она пользовалась. Вокруг девушки была иная аура. Однако поцелуи продолжались. Джоунси услышал, как кто-то вдруг сказал: "О, каков наглец!", после чего получил звонкую пощечину.
      Тут послышался голос Джемаймы:
      — Она что, ударила тебя? Не смей его бить! Он со мной.
      — Тогда пусть меня не лапает, — донесся ответ.
      — А ну, иди отсюда! — рявкнула Джемайма.
      Раздался громкий всплеск, и на молодых людей полетели брызги воды.
      — Господи, она упала в бассейн! — взволнованно воскликнул Джоунси.
      — Знаю, — спокойно ответила Джемайма. — Я сама ее толкнула. Пусть немного остынет.
      Джоунси начал скидывать с себя пиджак, но запутался в рукавах.
      — Не суетись, — усмехнулась Джемайма. — Она, наверное, плавает гораздо лучше тебя.
      — Это точно, — послышался откуда-то снизу приглушенный голос. — Но я сюда не купаться пришла. Ты заплатишь за порчу платья.
      — Позвони моим адвокатам, — презрительно фыркнула Джемайма.
      Девушка в бассейне начала плакать, и ее рыдания эхом отдавались под низкими сводами спорткомплекса. Джоунси встал на четвереньки и протянул ей руку.
      — Не надо, — отмахнулась девушка. — Ты будешь говорить, что спас меня, а сам за мной даже не прыгнул.
      — И что ты намерена делать?
      — Буду тут бултыхаться.
      — Не лучше ли выбраться на бортик?
      — А почему лампы не горят? — поинтересовалась вдруг девушка.
      — Их всегда выключают на ночь, — объяснил Джоунси.
      Он поймал руками запястья девушки и осторожно подтянул ее наверх, как пойманную в море русалку. Девушка оказалась стройной и гибкой. Она сначала встала на колени и отжала подол промокшего платья; потом поднялась на ноги.
      — Очень достойный поступок, — заметила она, указывая в направлении красной тлеющей точки (сигареты Джемаймы). — Кем ты себя возомнила? Цербером-охранителем?
      — А ты похожа на мокрую курицу, — огрызнулась Джемайма.
      — Вот, накинь мой пиджак, — предложил Джоунси.
      Девушка взяла пиджак, но не стала накидывать его на плечи, а швырнула в воду бассейна.
      — Вот теперь мне действительно стало лучше, — заявила она.
      — Но я-то тебе ничего не сделал, — растерянно воскликнул Джоунси.
      — А мне плевать, — сказала девушка. — Ты ведь не прыгнул за мной в воду. Да ты просто неудачник.
      — В тебе тоже нет ничего такого, чем можно было бы восхищаться, — заметила Джемайма.
      — Кто с тобой был? — спросил Джоунси.
      — Никого со мной не было. Я от кого-то убегала. И оказалась здесь.
      Кто-то рядом чиркнул зажигалкой. Потом в спорткомплексе неожиданно зажегся общий свет. Вокруг было полно людей, занимающихся, если можно так выразиться, различными видами спорта. Молодая пара, стоявшая возле душевой кабинки, виновато отвернулась. В центре огромного помещения размещался бассейн, причина недавнего инцидента. Вода в бассейне казалась кислотно-зеленого цвета: в глубине мерно покачивалось отражение ртутных дуговых ламп, висевших под потолком зала. Пиджак ушел на дно. Однако белая гвоздика, выскочившая из петлицы, осталась на поверхности воды и теперь плавала, как лотос в бесконечном спокойствии буддистской нирваны.
      Они видели друг друга впервые. Капельки воды прилипли к ее ресницам, а платье напоминало чуть подвявшие капустные листья. Угольно-черные волосы были коротко подстрижены, однако аккуратная челка опускалась почти до самых глаз. Щеки были бледны, да и фактически весь ее макияж стек к подбородку. В общем, выглядела она весьма забавно, но при этом крайне мило и очаровательно. На вид ей было около семнадцати, хотя, по всей вероятности, ей было уже лет двадцать. Звали ее Шарли. "Шарли, что с тобой стряслось?" — спросил кто-то. Вот откуда Джоунси узнал ее имя. Шарли. Как приятно это звучит.
      — Держись от меня подальше, Маклафлин, — крикнула Шарли. — У меня и так все нервы на пределе.
      Она брезгливо передернула мокрыми плечами.
      Эта небольшая новость разлетелась очень быстро. Шарли во всеуслышание и жестко дала отпор назойливому ухажеру. Сделала ли она это только потому, что считала, что ее фигура лучше смотрится под мокрым платьем? Возможно. Вот ведь котенок. Ну, сущий котенок!
      В конце концов Шарли закрыла уши руками, пару раз прошлась взад-вперед вдоль бассейна и закричала:
      — Я снова прыгну в воду, если вы все сейчас же не уберетесь отсюда!
      Наверху вновь заиграла музыка. Молодые люди неторопливо, по двое, по трое, двинулись к выходу из спортзала. Они тихо переговаривались и негромко смеялись.
      — Меня зовут Джеральд Джонс.
      — Уходи.
      — Джеральд Джонс.
      — Говорю тебе, уходи.
      — Но ты простудишься.
      Вернулась Джемайма. Вид у нее был виноватый.
      — Я принесла ей шаль, — сказала она. — Не знаю, чья это шаль, но я все равно принесла.
      Джоунси взял шаль и накинул ее на плечи пытавшейся противиться этому Шарли.
      — Молодец, Джимми, — сказал он.
      — Отдай ей еще что-нибудь из своей одежды, — фыркнула Джемайма. — Я возвращаюсь наверх и буду танцевать. Увидимся.
      На некоторое время у бассейна стало тихо. Шарли подошла к трамплину для прыжков в воду и уселась на край доски, болтая в воздухе ногами.
      — А ты мне нравишься, Джеральд Джонс. Ты неплохой парень.
      Он подошел, сел рядом с ней и спросил:
      — Ты откуда?
      — Из Нью-Йорка.
      — Забавно. Я тоже из Нью-Йорка.
      Шарли ничего не ответила. Она молча смотрела вниз, на воду.
      — Мне тоже нужно возвращаться, — уныло заметил Джоунси.
      — Терпеть не могу это место. Лучше бы я сюда не приходила, — проворчала Шарли и капризно надула губы.
      — Пойдем со мной.
      Услышав эти слова, девушка обернулась и пристально посмотрела на Джоунси. Будто рой пчел вылетел из ее глаз и завис над головой молодого человека. Он чуть не свалился в воду.
      — Но я не могу идти, — сказала Шарли. — Я потеряла в бассейне туфлю.
      — Я понесу тебя на руках, — заявил Джоунси.
      Наверху никого не было. Все находились на улице и танцевали в лунном свете. Сильные ноги поднимались и опускались, как поршни фантастической машины. Фигуры танцующих напоминали персонажей с древнеегипетских барельефов. Джоунси с Шарли на руках пытался прорваться сквозь толпу. Девушка начала то ли посмеиваться, то ли хныкать. Их головы были очень близко друг к другу. А вокруг, как в калейдоскопе, кружились насмешливые лица.
      — Миленький мой Джеральд Джонс, — мечтательно прошептала Шарли.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Приехав в Нью-Йорк, Джерри отправился навестить свою мать, Энджел Фейс. Его мать жила в многоквартирном доме, в котором имелись сорок две собаки и три обезьяны, но не было детей младше пятнадцати лет.
      — Я Джеральд Джонс, — сказал он горничной у двери.
      — Заходите, конечно, — отозвалась горничная. — Но обычно в это время она никого не принимает.
      — Я проделал долгий путь с самого севера штата.
      Горничная вернулась, сказала: "Она сейчас встанет" и посмотрела на Джеральда, как на человека, совершившего чудо.
      — Это займет некоторое время, — продолжала горничная. — Она сказала, чтобы вы развлекали себя сами, пока она не будет готова. Можете включить радио или делать все, что пожелаете.
      Джерри не хотел слушать радио; у него в душе и так все пело. Он запрыгнул с ногами на большой диван и уткнулся лицом в подушки. Ему везде мерещилась Шарли. Образ этой девушки заполнил его сердце без остатка.
      Когда Джерри, наконец, оторвал лицо от подушек, он увидел, что возле дивана стоит Энджел Фейс в серебристо-синем чепчике, завязанном под подбородком, и смотрит на него.
      — Я стою тут, наверное, уже минут десять и наблюдаю, — сказала Энджел. — А ты на меня ноль внимания. Прискорбно думать, что человек может быть настолько черствым.
      — Мамуля!
      — Джеральд, — уже мягче проговорила Энджел.
      — Присядешь рядом? — спросил он.
      — Думаю, нет.
      — Сигаретку?
      — Не раньше полудня.
      — Хочешь, чтобы я ушел?
      — Можешь оставаться до половины одиннадцатого, — сказала Энджел. — В одиннадцать за мной приедет машина. Можешь, конечно, остаться и до вечера, — добавила она, — только здесь никого не будет.
      Энджел села завтракать, но почти сразу отодвинула апельсин в сторону.
      — Как прошел выпускной вечер? — спросила она. — Наверное, напился в зюзю?
      — У меня для тебя новость, мама. Ночью я женился. Или, вернее, сегодня рано утром.
      — Зачем?
      Джеральд уставился на Энджел и с минуту молчал, пытаясь понять, что именно она имеет в виду.
      — А зачем люди вообще женятся? — наконец, выдавил он.
      — Мы сейчас не будем это обсуждать. Как ее зовут?
      — Шарли.
      — Шарли, — повторила Энджел, словно пробуя это имя на вкус. — Я ее знаю?
      — Нет.
      — Когда ты с ней познакомился?
      — Ночью.
      — И когда ты на ней женился?
      — Ночью.
      Энджел встала и подошла к окну.
      — Ты что, бойскаут? — усмехнулась она. —

  Всегда готов?*

    Be Prepared! — девиз скаутов, автор которого — основатель скаутского движения, английский полковник Роберт Баден-Поуэлл (1857–1941 гг.), изложивший основы этого движения в своей книге "Скаутинг для мальчиков" (1908 г.). Скаутинг (от англ. "scout" — разведчик) — система внешкольного воспитания мальчиков и девочек (бойскауты и герлскауты) от 7 лет до 21 года.

  
      Потом она снова села за стол, положила руки на столешницу и наклонилась вперед.
      — Где ты ее оставил?
      — В

  "Плазе"*

    Пятизвездочная гостиница в Нью-Йорке.

  .
      — Зачем?
      Вот он, критический момент.
      — Об этом я и собирался с тобой поговорить, — сказал Джеральд.
      Энджел улыбнулась.
      — Извини, — проговорила она. — Я не в том положении, чтобы... — она подняла руку и принялась изучать свои ногти, покрытые лаком персикового цвета. — Видишь ли, ты никогда прежде не обращался ко мне за советом.
      — Я тебя понимаю, — дипломатично произнес Джеральд.
      — Не желаешь ли позавтракать? — предложила Энджел. — Люблю смотреть, как едят молодые люди. Они делают это с таким непосредственным удовольствием.
      — Спасибо, не хочу, — отказался он. — Ты отбила у меня всякий аппетит.
      — В колледж ты, наверное, уже не вернешься?
      — Вряд ли. Учитывая обстоятельства.
      — И что ты думаешь делать? Как будешь жить?
      — Прошлым летом мы с ребятами организовали джаз-бэнд и устроились на сезон в парк развлечений. Мы тогда неплохо заработали…
      — Ты согласишься на такое?
      — Почему нет?
      — Возможно, я смогу тебе помочь, — сказала Энджел. — Я получила письмо от подруги из Флориды…

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Каждый день примерно в полдень миссис Вернер выпивала коктейль. Потом она вздыхала, глядя на морские волны, омывавшие берег Флориды, и поднималась с шезлонга.
      — Пора одеваться, — сказала миссис Вернер.
      Темнокожий мужчина, чьи предки жили в этой стране еще за двести с лишним лет до рождения миссис Вернер, сложил ее зонтик и поднял с земли книгу, которую она по неосторожности уронила.
      — Не утруждайся, — махнула рукой миссис Вернер. — Там все равно нет картинок.
      — Да, мэм, — сказал темнокожий мужчина и улыбнулся так, что показал все свои зубы.
      Большинство этих зубов были фарфоровыми, но некоторые были сделаны из золота. Выглядело это ужасно.
      Миссис Вернер неторопливо двинулась к своему отелю, разбрасывая вокруг себя семена зависти. Полы ее дорогого халата полоскались на ветру, как мятые тряпки, хотя, собственно, так и было задумано модельерами фирмы "Лидо". Миссис Вернер и чернокожий мужчина шли к отелю "Плайя Альбукерке", который постепенно вырисовывалась в поле их зрения, словно скала из песчаника. Фасад отеля насчитывал шестьсот двадцать пять окон с видом на море. А во внутреннем дворике имелся фонтан с золотыми рыбками. Однако миссис Вернер не интересовалась золотыми рыбками. Море ее тоже не интересовало. Она считала, что это не ее стихия. В конце концов, море само могло о себе позаботиться. А миссис Вернер по-настоящему интересовало только одно — она сама.
      Когда время чаепития миновало, миссис Вернер появилась в беседке в сопровождении двух кавалеров из числа пяти-семи, с которыми она общалась. Будучи женой очень богатого человека, миссис Вернер чувствовала себя вне подозрений. Поэтому она много флиртовала. Игра с огнем была в ее характере, и, подобно Фениксу, она с новой надеждой восставала из пепла после каждого разочарования. Миссис Вернер выбрала столик рядом с танцевальной площадкой, убавила яркость изящной лампы, украшенной кораллами, и сделала заказ:
      —

  Биттер*

    от нем. bitter — "горький" — крепкие алкогольные напитки, отличающиеся горьким вкусом. К биттерам относят горькие настойки, а также некоторые виды вермутов и ликеров. В Британии биттером именуется также особый вид очень сухого эля с большим количеством хмеля.

  , — сказала она, немного помолчала и уточнила: —

  Апельсиновый биттер*

    Orange bitter — апельсиновая настойка. Разновидность биттера, приготовленного из таких ингредиентов, как кожура севильских апельсинов, кардамон, тмин, кориандр, анис и жженый сахар на спиртовой основе.

  .
      После этого она приложила кончики указательных пальцев к уголкам глаз.
      — Я так устала, — промолвила она.
      Помолчав еще несколько секунд, миссис Вернер сказала:
      — Интересно, что заставляет меня так уставать? Наверное, это вы, ребята. Вы меня утомляете.
      Оба кавалера чарующе улыбнулись. Они напоминали довольных котов, которых хозяйка взяла с собой на прогулку.
      Море было пустынным. Из голубого оно превратилось сначала в зеленое, а потом из зеленого — в серовато-желтое. Через некоторое время море станет фиолетовым, а затем черным. Но это абсолютно никого не интересовало. Люди здесь не собирались любоваться природой. Значительную часть своего времени они тратили, наблюдая за миссис Вернер.
      Миссис Вернер встала, чтобы потанцевать с одним из своих ухажеров.
      — В этом году здесь новый оркестр?
      — Он тут с самых праздников, — сообщил кавалер. — Мне кажется, играют они не очень. Вы согласны?
      Теперь любой, кто хоть немного знал миссис Вернер, понял бы, что делать такие заявления, да еще и задавать подобные вопросы было фатальной ошибкой. Миссис Вернер была упряма и слишком привыкла поступать по-своему, чтобы такие высказывания вообще могли иметь успех.
      — Не понимаю, как вы можете такое говорить! — тут же вскричала она. — Мне очень нравится, как они играют.
      — Вкусы у всех, конечно, разные… — пробормотал кавалер.
      — В таком случае ваш вкус совсем не высок, — отрезала миссис Вернер.
      Потом она долго смотрела на темное море, и ее мысли, казалось, унеслись на тысячу миль вдаль. Затем миссис Вернер снова ожила, попросила у официанта карандаш и написала несколько слов на бумажной салфетке. Свернув салфетку вчетверо, она передала ее официанту.
      — Новый дирижер, — промурлыкала она, обращаясь к своей сигарете. — Посмотрим.
      Вскоре она поднялась из-за стола, чтобы снова потанцевать с одним из ухажеров. Над площадкой разливались нежные звуки музыки.
      — Узнаете мелодию? — спросила миссис Вернер. — Это

  "Медитация Таис"*

    Имеется в виду "Медитация" (фр. "Méditation") — симфоническое интермеццо из оперы "Таис" ("Thaïs") французского композитора Жюля Массне.

  .
      И добавила с оттенком гордости в голосе:
      — Они играют персонально для меня.
      — Какое занудное название, — заметил ее кавалер. — Это даже не

  "Тоскливые мысли"*

    "Thinkin’ Blues" — песня, которую исполняла американская джазовая певица Бесси Смит (Bessie Smith).

  или что-то в этом роде.
      Когда они проплывали в танце мимо Джонса с дирижерской палочкой в руке, он поймал их взгляды.
      "Спасибо", — сердечно улыбнулась миссис Вернер.
      "И вам спасибо", — отозвался он с легким поклоном.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Каждый день Зои Вернер обедала в "Каса Мадрид". Отель "Плайя Альбукерке" ее не привлекал. Каждый день она проезжала девять миль туда и обратно ради салата из спаржи и антуража старого Мадрида. Разумно ли предполагать, что она была мудра в своих решениях? Выйдя из машины, Зои вошла внутрь и осмотрелась, позволяя глазам привыкнуть к прохладному полумраку этого места. Пол в ресторане был выложен плитами из розоватого песчаника. Во внутреннем дворике, частично открытом небу, среди виноградных лоз прятались старинные мавританские кувшины для воды. Зои Вернер села за ближайший столик, за которым уже сидел Джонс. Они пожали друг другу руки.
      — Разве утром вода не была прохладной? — небрежно заметила Зои. — Вы уже купались?
      — Она приезжает сюда в это время каждый день, — шепнула своему приятелю хористка из Диллингема. — Он дирижирует оркестром в "Плайя Альбукерке".
      — И швец, и жнец, и на дуде игрец, — философски заметил ее приятель.
      — Мне бы не хотелось так часто бывать в этом ресторане, — говорил, между тем, Джонс. — Тут ужасно дорого.
      — Не позволяйте себе беспокоиться по этому поводу.
      Глаза Джонса следили за белоснежной ватой облаков, плывущих по небу в направлении Вест-Индии. Склонная к романтике, Зои подробно изучала черты лица своего спутника.
      Через некоторое время они возобновили спор, продолжавшийся между ними уже несколько дней подряд.
      — Стало быть, вы хотите, чтобы я поверила, будто вы женаты? — улыбнулась Зои.
      — А почему вы думаете, что это не так?
      — Это было бы как-то неправильно.
      — Разве я не имею права жениться, как любой другой мужчина? — сухо осведомился Джонс.
      — Вы не сможете меня в этом убедить.
      — Не смогу, да?
      Они по-глупому рассмеялись друг другу в лицо.
      — Даже если бы я сказал вам, что моя жена тут, со мной?
      Зои Вернер задохнулась от смеха.
      — Абсурд! — выдавила она.
      В эмоциональном порыве Джонс взял ее за руку. Никто из них, похоже, этого не заметил.
      — Она заведует парфюмерной лавкой в "Плайя Альбукерке".
      Огненно-красные губы Зои слегка приоткрылись. Она казалась озадаченной.
      — Кажется, я знаю, о ком вы говорите, — отдернув свою руку, сказала Зои. — Это та девица с детским личиком и мальчишеской стрижкой.
      — Она носит на шее ожерелье, которое я ей подарил.
      Зои Вернер сжала руку в кулачок.
      — Я сама ее спрошу! — воскликнула она.
      Джонс тем временем с покрасневшим лицом шарил во внутренних карманах пиджака. Зои смотрела на него с таким выражением, как будто хотела сказать: "Да, я знаю".
      — Поищите в боковом кармане, — предложила она, застенчиво опустив глаза.
      Джонс сунул руку в боковой карман и нащупал там небольшой открытый конверт.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Миссис Вернер прислала в магазин сообщить, что она хочет присмотреть для себя что-нибудь из парфюмерно-туалетных принадлежностей. На следующий день ровно в десять часов Шарли провели в ее номер. Девушка принесла с собой поднос с разными коробочками и флакончиками.
      — Пусть идет сюда, ко мне, — приказала миссис Вернер из внутренней спальни.
      Она лежала на застеленной кровати, скрестив ноги на покрывале. Ее волосы были собраны на затылке в греческий узел.
      Миссис Вернер окинула взглядом Шарли и спросила равнодушно:
      — Что там у вас?
      — "Коти", "Карон",

  "Буржуа"*

    Названия парфюмерных фирм.

  …
      — Я, знаете ли, вчера вечером разговаривала с вашим мужем, — перебила девушку миссис Вернер.
      Шарли покорно кивнула головой.
      — Он дирижер оркестра.
      — Вы оба, как будто, очень хорошо воспитаны, — заметила миссис Вернер, — и я не совсем понимаю ситуацию.
      — Я приехала сюда, чтобы быть рядом с ним. Но зарабатывать мне тоже приходится.
      — Кстати, мы довольно часто с ним вместе обедаем, — немного жеманно заявила миссис Вернер.
      — Я знаю, — живо ответила Шарли. — Мистер Джонс мне все рассказывает.
      Миссис Вернер снисходительно улыбнулась.
      — Не вполне все, моя дорогая.
      Шарли бросила на женщину неприязненный взгляд.
      — Я еще вам нужна? — спросила она, когда с выбором парфюмерии было покончено.
      — Пожалуй, нет.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      В тот вечер Джерри, стоя спиной к танцующим, притоптывал ногами и взмахивал дирижерской палочкой, заставляя саксофоны скулить, как пантеры. А прямо рядом с ним танцевала Зои Вернер, похожая в своем серебристом платье на дикую вакханку. Оркестр исполнял популярную в тот год мелодию "Бедная богатая девушка". Под навес над танцплощадкой задувал слабый ветерок. Музыка заглушала шум прибоя. Однако море будет звучать вечно, а песня рано или поздно закончится.
      — Джерри, может, отложите палочку и потанцуете со мной? — спросила Зои.
      Внезапно ее прическа сбилась, и волосы упали ей на плечи. Зои вскрикнула от испуга и убежала с площадки.
      Вскоре объявили антракт, и Джерри вышел через вестибюль на улицу покурить. Там его поджидала Шарли.
      — Джерри, я не видела тебя целый день.
      Он пробормотал что-то насчет того, что ему пора возвращаться.
      — Еще уйма времени, — возразила Шарли. — Антракт объявили на полчаса.
      Джерри дрожащими пальцами достал сигарету и нервно закурил. Шарли видела, что он совсем о ней не думает, что его волнует нечто другое, и что он все время оглядывается через плечо в сторону лифта.
      — Чего тебе? — рассеянно обронил он.
      — Джерри Джонс, — нараспев заговорила Шарли. — Тут все говорят только о вас двоих. Я сдерживалась, как могла. А ты выглядишь полным посмешищем…
      — Пытаешься устроить скандал? — сердито произнес Джерри. — Не могла выбрать более подходящее время?
      — Нет, я не собираюсь скандалить, — ответила Шарли. — Я купила билет обратно в Нью-Йорк.
      Он вздрогнул от ее слов.
      — Та ночь, когда мы встретились, — продолжала серьезным тоном Шарли, — должно быть, была ошибкой. Я все обдумала.
      И, подхватив свой чемоданчик с образцами парфюмерии, она собралась гордо удалиться.
      В этот же момент открылись дверцы лифта, и в вестибюль вышла миссис Вернер. Ее волосы были свежеуложены и кокетливо скреплены сзади бархатной лентой. Глаза ее сверкали, как венецианское стекло.
      Бедный Джерри Джонс, понимая, что его судьба безвозвратно рушится, прошептал:
      — Дорогая, ты меня убиваешь…
      — Вырази это своей музыкой, — сказала Шарли. — Ты настолько смешон, что тебя даже не стоит спасать.
      И она ушла.
      Длинные пальцы Зои Вернер сомкнулись на запястье Джерри.
      — Что случилось? — спросила она.
      — Шарли только что мне сказала, что возвращается в Нью-Йорк.
      — Ох, глупые детишки. Глу-пы-е, глу-пы-е детишки.
      — Пусть мы детишки, — промолвил Джерри. — Но зачем вы вмешиваетесь в наши отношения?
      Зои Вернер посмотрела на него и нахмурилась.
      — Лучшие умирают молодыми, — сказала она с ноткой сарказма в голосе.
      
      Джерри вернулся к оркестру. Люди хотели танцевать; они хотели, чтобы жизнерадостная музыка заглушала шум моря. Джерри занял свое место и взмахнул дирижерской палочкой. Перед его глазами проплыл образ прекрасной женщины в изысканном наряде. Образ тщеславной, эгоистичной женщины, какой была Зои Вернер.
      Сначала он думал, что она прекраснее, чем зарница в вечереющем небе. День за днем она нежно, очень нежно втирала в кожу кремы из цветов миндаля и апельсина, эссенции гелиотропа на меду. День за днем она омывалась жасминовой водой, прикасалась стеклянной палочкой с каплей фиалковых духов к векам и мочкам ушей. От сквозняков она защищалась теплыми пледами; в холод укутывалась персидскими и севильскими шалями.
      Но лишь теперь Джерри по-настоящему разглядел, что это даже не лицо, а какая-то маска с жуткими темными глазницами, рыхлой переносицей и оскалом гнилых зубов. Это была голова покойника. Рот и щеки были окрашены в ярко-розовый цвет. В волосах даже была гардения. И при всем этом женщина выглядела ужасно...
      Жизнерадостная музыка вдруг захлебнулась, а затем оборвалась. Танцующие остановились и начали озираться, не понимая, что им делать.
      — Воды! — послышался чей-то голос. — Он потерял сознание. Вынесите его на воздух.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Шарли была наверху. Она собирала вещи, но решила прерваться на несколько минут, чтобы зарыться головой в подушку и немного всплакнуть. Потом снаружи послышались голоса, и кто-то постучал в дверь
      — Войдите, — крикнула Шарли, вскакивая с кровати и вытирая глаза.
      Дверь открылась, и она увидела коридор, полный людей. Привели Джерри, очень бледного, с прикрытыми веками, и осторожно положили его на кровать.
      — Мой милый! — простонала Шарли, и все ее мысли о Нью-Йорке тут же улетучились.
      Она наклонилась и поцеловала мужа в лоб.
      Люди вышли из комнаты, и Шарли закрыла за ними дверь. Но не успела она вернуться к Джерри, как дверь за ее спиной снова открылась, и послышался голос:
      — Мне что, нельзя помочь? Я принесла нашатырный спирт на случай, если…
      Это была Зои Вернер.
      — Если бы я решила, что могу доверить вам заботу о его здоровье, — с горечью промолвила Шарли, — я бы ни на одну ночь больше не осталась в этом отеле.
      — Он переутомился, — пробормотала Зои, не обращая внимания на слова девушки. — Здесь слишком долго тянется время.
      Шарли в раздражении схватила свой чемодан и порывисто направилась к двери.
      — Оставайтесь тут, если хотите, — воскликнула она, давясь рыданиями. — Я уезжаю в Нью-Йорк.
      — Не надо вам никуда ехать, — мягко сказала Зои. — Рано утром я сама уезжаю в

  Джексонвилл*

    Город в штате Флорида (США).

  .
      Она прошла мимо Шарли и, уже выходя в коридор, добавила:
      — Передайте ему мои наилучшие пожелания.

  ✎﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

      Море было синим настолько, насколько может быть синим море Флориды. Цвет воды напомнил Джерри глаза Энджел Фейс, его матери.
      Из морской пены явилась мокрая русалка и помахала рукой Джерри.
      — Я видела, как ты вышел из отеля, — сказала, приближаясь к мужу, Шарли, — и испугалась, что ты полезешь в воду. Сомневаюсь, что это сейчас пойдет тебе на пользу.
      Они сидели, обнявшись, на небольшом холмике песка.
      — Мы уедем из Флориды, — сказал Джерри.
      — Пока нельзя, — возразила, улыбаясь, Шарли. — Я телеграфировала Энджел Фейс, и она сюда уже едет. Она хочет потанцевать под твою музыку. Иди одевайся, а я посижу здесь и буду слушать. Когда заиграет оркестр, я буду знать, что играет он только для меня.

  Информационный блок*

  Библиография*

  "Gay Music"; 1^st ed: "College Humor", январь 1930 г.
  др. издания: "Love and Night: Unknown Stories", (авторский сборник), Dennis McMillan, декабрь 2007 г.; etc.

  
  

  Перевод:*

  Форум "Клуб любителей детектива", 6 март 2024 г., В. Краснов │ Редактор−корректор: О. Белозовская │ Переведено по изданию: "A Treasury of Stories" ｢Большая эл.антология｣
• ×

Подробная информация во вкладках

[Доктор Фелл]

   “Каким он был, таким он и остался...” © Эта строка из известной песни явно не него. Это первый рассказ Айриша. Добренький такой. О любви. Хотя, между строк уже что-то мелькает. Хотя, возможно, это “вроде видно”, зная как измениться стиль писателя в дальнейшем.

[Доктор Фелл]

    Все-таки интересно, как Айриш прошел путь от "светлого!" писателя, до нуара. Хотя, даже в этом рассказе, есть уже проблески будущей "тени".
    Добавлен рассказ "Танцуй!"

[Виктор]

"Танцуй!"

Автор, что называется, "набивал руку" в создании "атмосферности" повествования.
В рассказе хорошо передана атмосфера тех межвоенных лет.

[Доктор Фелл]

    "В ритме танца" — продолжаем. Все еще "девственный" Айриш. Как удачно написал Виктор, — "набивает руку".

[Виктор]

    "В ритме танца"

    Задорно, молодёжно... Даже изобретательно.
    Но не очень ровно с литературной точки зрения. Вулрич (Айриш) ещё не стал тем Вулричем, которого мы знаем по более поздним произведениям.